Во время обеда начался оживленный разговор о разбойниках, которые наводили ужас на молодую даму венецианку. Хозяин и прислуга вмешались в эту беседу с особым рвением и нарассказывали такую бездну ужасных историй, что бедная итальянка совсем потеряла аппетит.

Англичанин, питавший врожденное презрение ко всему, что он называл особым термином «вздор», слушал эти рассказы со скептической улыбкой, выражавшей недоверие. Слово за слово, речь дошла до школы в Террачине, уничтоженной разбойниками. Причем они убили одного очень смелого юношу, чтобы родители других молодых людей не медлили с выплатой затребованной суммы. Вторым последовал рассказ о том господине в Риме, который получил по почте ухо своего сына с угрозой, что в дальнейшем он будет получать и другие части тела – до тех пор, пока сполна не уплатит выкупа.

Красивая венецианка невольно содрогалась во время рассказов; хозяин же все более усердствовал в перечислении жутких историй, как только заметил их действие. Едва он хотел начать рассказ о несчастье одного богатого английского лорда и его фамилии, как вдруг англичанин встал и объявил, что все эти повести лишь выдумка суеверных крестьян и хитрых содержателей гостиниц. Хозяин очень обиделся, что не захотели верить его словам, и привел в подтверждение сказанного еще с дюжину ужасных историй.

– Ничему из того, что ты тут врал, я не верю! – воскликнул англичанин.

– Но многие разбойники уже пойманы и наказаны!

– Все это вздор.

– Но разве не висят их головы вдоль больших дорог?

– Это черепа, валявшиеся несколько столетий на кладбище.

Хозяин пошел из комнаты, ворча:

– Святой Януарий! Какие странные люди эти англичане!

Новый шум во дворе гостиницы возвестил о прибытии многочисленных путешественников. Или, точнее сказать, крик, стук копыт, шум колес и многоголосый говор в самом доме и на улице не оставляли сомнений, что вновь прибывшее общество весьма велико.

Как оказалось, это был прокаццио, некий род каравана, который в определенные дни перевозит товары из одной местности в другую и сопровождается несколькими солдатами, чтобы в случае необходимости отбиться от разбойников. Нередко этим пользуются одинокие путешественники, чтобы обезопасить себя, и подчас к каравану присоединяется целая вереница карет.

Прошло изрядное время, прежде чем хозяин и прислуга вернулись назад, поскольку были вынуждены бегать то туда, то сюда, пока доносились шум и крики, всегда воцаряющиеся в итальянских гостиницах при прибытии большого числа гостей.

Когда хозяин вернулся, на его лице сияла торжествующая улыбка.

– Может быть, – сказал он, убирая со стола, – синьор еще не слыхал, что случилось?

– Ну и что же? – спросил англичанин сухо.

– Итак, прокаццио привез известия о новых бесчинствах разбойников!

– Ха-ха!

– А еще новые известия об английском милорде и его семье, – сказал хозяин торжествуя.

– Об одном английском лорде? О каком же английском лорде?

– О милорде Поппинсе.

– Лорд Поппинс? Я сроду не слыхал такой фамилии.

– Мой бог! Богатый дворянин, который недавно останавливался здесь с женой и дочерями, служащий, один из первых членов суда в Лондоне, наместник!

– Наместник… наместник? Ха! Это, верно, должно означать «мэр».

– Господи! Мэр Поппинс и принцесса Поппинс, синьорина Поппинс! – объявил хозяин.

Он уже хотел начать подробное описание, но англичанин, утомленный этим рассказом и не хотевший ни слушать, ни верить его историям, приказал ему поскорее убрать со стола.

Впрочем, язык итальянца не скоро перестает болтать, и содержатель гостиницы, убирая остатки обеда, продолжал бормотать, и последние отголоски его рассказа, которые терялись в шуме его тяжелых шагов, были повторением его любимого слова – Поппинс-Поппинс-поп-поп-поп-пинс.

Прибытие прокаццио наводнило дом множеством гостей и не меньшим количеством новых историй. Англичанин вместе со смуглым итальянцем и его женой вышли после ужина в большую залу, или гостиную, которая располагалась в середине дома, и прохаживались по ней взад и вперед. Гостиная представляла собой весьма просторную комнату, немного неухоженную, вдоль стен которой сплошь стояли столы. Подле столов группами сидели вновь прибывшие путешественники. Те же, кто не сумел разместиться за столами, с нетерпением ожидали обед стоя.

Путешественники представляли собой пеструю смесь из всех сословий и местностей, приехавших в самых разных экипажах. Хотя каждый ехал сам по себе, однако путешествие, совершаемое под общей охраной, заставило их заключить между собой союз. Как правило, путешествующие по суше всегда дружелюбны друг к другу, и едва ли где встретится такое разнообразие, как в группах людей, собравшихся за дружеской беседой в гостинице.

Большое количество путешествующих и грозный конвой не позволили разбойникам напасть на этот караван; впрочем, каждый путешественник старался рассказывать ужасные истории о разбойниках и превзойти своих конкурентов в подробностях. Многие уверяли, что видели ужасных варваров с огромными бородами, кинжалами и карабинами, которые то караулили в кустах, то подходили с закрытыми лицами к отстававшим каретам, но тотчас удалялись, увидев конвой.

Прелестная венецианка слушала эти рассказы с вниманием, и они еще больше ее расстраивали. Даже англичанин стал прислушиваться к разговору и, по-видимому, заинтересовался подробностями о бесчинствах разбойников. Не желая показать излишней робости, он приблизился к одной группе, собравшейся вокруг некоего худощавого, высокого итальянца, с длинным носом, высоким лбом и сверкающими глазами, которые блистали из-под низко надвинутой темно-зеленой бархатной шляпы с золотыми кистями. Он был из Рима, лекарь по роду занятий, поэт по натуре и своего рода импровизатор. В это мгновение он говорил обычной прозой, но с той легкостью, с которой говорят хорошие ораторы, любящие показывать свой талант.

На два или три вопроса, заданных англичанином, тотчас ответили сразу несколько человек, поскольку англичанин, присоединившийся к путешественникам, почитается на материке за диковину и по причине редкости с ним обходятся весьма учтиво. Импровизатор сообщил ему почти те же самые истории о разбойниках, которые мы уже упоминали выше.

– Почему же полиция не уничтожит этих варваров? – спросил англичанин.

– Потому что полиция наша не в силах этого сделать, а разбойники очень многочисленны. Искоренить их не так легко, как вы думаете: они имеют сношения со всеми обитателями гор и деревень, или, лучше сказать, все они составляют одну шайку. Многочисленные шайки заключают между собой союз и прекрасно осведомлены о местопребывании друг друга. Ни один жандарм не может к ним приблизиться, не оказавшись ими замечен. Они везде имеют своих лазутчиков, которые бродят по всем городам, деревням и гостиницам, смешиваются со всякой толпой и вообще везде присутствуют. Мы даже не можем быть уверены, что нас в эту самую минуту не подслушивает кто-нибудь из них.

Прелестная венецианка побледнела и стала боязливо оглядываться вокруг себя.

Тут импровизатора прервал веселый неаполитанец.

– Теперь я вспомнил, – сказал он, – странное приключение одного доктора-коллекционера, моего приятеля, которое случилось в этой местности, близ развалин замка Теодориха, находящегося на высоких скалах недалеко от города.

Многие высказали желание узнать о приключениях ученого доктора, за исключением импровизатора, который хотел, чтобы все слушали только его и не прерывали рассказа. Он даже немного рассердился за то, что его внезапно перебили в самый разгар повествования. Впрочем, неаполитанец, делая вид, что не замечает его неудовольствия, начал свою историю.

Мой приятель, доктор, был большой охотник до античных древностей; его главной страстью было беспрестанно рыться в развалинах.

Он ценил строения, как вы, англичане, цените сыр: чем заплесневелее и старее они были, тем более соответствовали его вкусу. Наружные стены какого-нибудь старинного, неизвестного храма или полуразвалившаяся ограда едва уцелевшего амфитеатра приводили его в восхищение, и он находил больше удовольствия в созерцании подобных развалин, нежели в самых великолепных дворцах, выстроенных в современном стиле. Притом он был рьяным собирателем древних монет и имел такое большое их количество, что не знал, что делать от радости. Так, например, в его собрании находилось несколько монет времен ранней республики, один экземпляр полуаса и две пунические монеты, которые, без сомнения, принадлежали солдатам Ганнибала, поскольку были найдены там, где те некогда расположились лагерем. Также у него было несколько самнитских* монет, выбитых после Союзнической войны*, и одна монета времен царицы Филистис, которая никогда не существовала; впрочем, дороже всего он ценил одну монету, достоинство которой мог определить только тот, кто был посвящен в подобные тайны.