— Господин Паркер, господин Паркер, — кричал Хилидзе под окном Паркера на четвертый день вечером. — Поймали, поймали, Дикову поймали. И тело Воронова нашли. А остальные бандиты ушли. Я к вам, можно к вам?

Никогда раньше у Паркера не дрожали руки. Внутри похолодело и точно что-то опустилось. Он не мог сразу ни ответить, ни поймать дрожащими руками очки. Буквы запрыгали в книге, которая лежала перед ним.

Но он быстро пришел в себя. С шумом отодвинул стул, точно этим стуком можно было скрыть его волнение, и немного глуховатым голосом ответил:

— Ну вот и хорошо. Я уже в пижаме. Сейчас оденусь и приду к вам.

Он выгадывал время, чтобы успокоиться и прийти в себя. А перед ним вставала Таня, тонкая и хрупкая среди огромных солдат в длинных шинелях. Кровь показалась ему на ее лице.

Через десять минут он, уже внешне спокойный, слушал рассказ Хилидзе.

— Одна, как волчонок, отбивалась до последней возможности. Знаете, она наш враг, но все же молодчина. Даже как-то жаль, что придется ликвидировать, — с какой- то задумчивостью сказал Хилидзе. — Такие, когда и погибают, другим пример показывают. Сообщают, что солдаты сразу не решались подойти даже к раненой. Думали, что там засада и их много.

Только досадно, камня на ней не было. Те бандиты унесли.

С того дня, как Бернье проводил свою секретаршу на Северном вокзале, он все время был в раздраженном настроении. Он всем был недоволен, и ему никто не мог угодить. Больше всего доставалось машинисткам, которых ему присылали из нижнего этажа. Он все время их менял и один раз даже накричал на заведующего персоналом, упрекнув его, что он присылает директору одних дур.

Эта раздражительность Бернье была вызвана тем, что он не хотел себе признаться в том, что очень скучал по своей русской секретарше.

Сперва он старался быть больше занятым, разрабатывая новые планы расширения торговых сношений с одной заокеанской державой. Однако это его не успокоило, тогда он стал развлекаться. Наступал парижский сезон и его высокую фигуру с гвоздикой в петличке можно было видеть на всех праздниках.

Как-то он поехал в русскую оперу, шел «Град Китеж».

Бернье почти не мог смотреть. Перед ним все время стояла его секретарша в уральских лесах.

Его сердил уговор с Таней — не писать писем. Она так естественно объяснила это — ведь несомненно за ней будут следить и письма просматривать. Несколько раз они обменялись телеграммами. От Паркера были письма.

Он был очень доволен своей работой и переводчицей.

— Еще бы не доволен, — мелькнуло у Бернье в голове, и ему как-то стало неприятно.

Он скучал, но не беспокоился о своей секретарше. О чем же было беспокоиться? Впервые некоторая тревога закралась в него, когда, как-то, уже много недель спустя по ее отъезде, к нему явился Ланг.

Своим приторно ласковым и вкрадчивым голосом он стал спрашивать какие-то дополнительные сведения о Диковой.

— Где она была в прошлом году? А уверен ли м-р Бернье, что она уже два года как служит в компании?

Сидя за своим огромным письменным столом в рабочем кабинете, Бернье внимательно посмотрел на Ланга, который присел на краешке стула, стоявшего сбоку у стола — вся его фигура выражала готовность. Французский делец даже не столько посмотрел на своего собеседника, сколько осмотрел его и не сразу ответил, как бы выжидая дальнейших расспросов.

— Прошлым летом работала здесь в бюро, так же как и позапрошлым, — наконец ответил он. — А в июне ездила в отпуск.

— Куда в отпуск? — подскочил Ланг. — Вы знаете куда?

— Ну конечно, знаю. Под Дижон. Я даже проезжал мимо и виделся с ней. Но позвольте. Зачем вам все это? В чем дело? Что случилось?

— Нет, нет ничего, — заторопился Ланг, — но знаете, наши педанты требуют дополнительных сведений. Все-таки она дочь русского эмигранта.

Впервые за все долгие годы очень тонкой работы Ланг почувствовал некоторую растерянность. Накануне он получил срочное сообщение, что Татьяна Дикова опасная активная контрреволюционерка, уже много раз переходившая советскую границу.

В июне прошлого года она была задержана, но бежала, В кармане у него была фотография. Не было никакого сомнения, что это та самая женщина, в обществе которой он когда-то ужинал в монмартском ресторане и которую вместе с Бернье провожал на Северном вокзале. Он ничего не мог понять. Но ему не было разрешено делиться с Бернье своими сомнениями.

Через неделю Ланг влетел к Бернье почти без доклада.

— Вот видите, м-р Бернье, я был прав. Она оказалась вместе с бандитами. Но поймана, поймана. От нас не уйдешь, — быстро говорил он на своем скверном французском языке и, вероятно, от волнения капли пота выступили у него на лбу.

— Кто пойман? Кто оказался с бандитами?

— Ваша секретарша Дикова.

— Это не может быть, — ответил француз, вставая.

— Но вот телеграмма. Да, да, это она в прошлом году тайно переходила границу нашего государства.

— Послушайте, что вы врете, это какой-то шантаж, марш отсюда. Я буду объясняться с вашим начальством. Сейчас же вон отсюда, поняли, — и он грозно подошел к непрошеному визитеру.

Ланг отбежал к двери, остановился и снова подошел к Бернье.

— Я не вру. Это так и есть. Очень неприятно. Возникнут деловые затруднения, — стал быстро говорить он с оттенком упрека в голосе. — Как же это вышло, как же вы не знали?..

— Да что вышло? Это совершенная ложь, что она была прошлым летом в России. — Бернье невольно вспомнил рассказы о провокационных методах советского сыскного аппарата. — Я не верю и, пока не получу от Паркера сообщения, не поверю. Все ваши сведения о каких-то ее поездках сплошная выдумка… А где Воронов?.. — резко оборвал он.

— Воронов, Воронов, — замялся Ланг, — он тоже с ними.

— С кем с ними?

— С бандитами.

Бернье даже отступил от Ланга, потом схватил его за лацканы пиджака и начал трясти.

— Вы все врете. Воронову было поручено похитить Дикову. Теперь я понял. Я так не оставлю этого дела. Я вас сделаю лично ответственным за исчезновение моей секретарши. Говорите, где она? Сейчас же говорите.

— В тюремной больнице города Н.

— А Воронов?

— Воронов убит.

— Так я и поверю. Кем убит?

Ланг вдруг сам усомнился в правильности своей информации. За эти дни он навел справки о передвижении Диковой за последние годы и выяснил, что она действительно никуда не уезжала из Франции с детских лет.

Казалось, он знал все приемы своего начальства, но никак не мог понять, что произошло. Вся эта история могла совершенно испортить его карьеру. Ведь это он, ожидая от Бернье компенсации, два месяца тому назад выхлопотал разрешение на поездку в Россию секретарше директора Компании редких металлов. Начальство никогда не простит ему такой промах.

Но ведь она раньше никуда не выезжала из Франции, — в этом для Ланга не было никакого сомнения. У него голова шла кругом и он решил все поднять на ноги, чтобы выяснить, в чем дело. Прежде всего, надо было усилить наблюдение за семьей Диковой.

Бернье, после разговора с Лангом, сразу же бросился к высоким особам.

— Это провокация, — горячился он в кабинете советского дипломата. — Если вы не отпустите мою секретаршу, от этого пострадает торговля между двумя странами.

— Но г-н директор, она…

— Она ничего, это все ложь. Она все время находилась при мне.

Через несколько дней, однако, он получил письмо, сильно поразившее его. Сведения Ланга о том, что Таня в тюремной больнице, подтвердились. Паркер обещал позже сообщить более подробные данные, а сейчас писал наспех и только указывал, что ее необходимо задержать до выздоровления в местной больнице.

А еще через несколько дней Бернье получил открытку от своей секретарши из одного из пограничных с Россией государств. Он хорошо знал ее почерк. Она писала:

«Я во многом виновата перед вами, но поверьте мне — гораздо меньше, чем вам говорят. Мне сейчас очень трудно. Сделайте, что можете. До выздоровления невозможно быть перевезенной в другое место. Передвижение будет роковым, я уверена, что вы употребите все свое влияние дли этого».