Так у Вапы появилось первое жилье, в хорошем доме, с высокими потолками, не в хрущевке, которые массово строили вокруг. Этот дом предназначался не для всех, несмотря на уверения во всеобщем равенстве. И правильно, почему Вапа должна жить как все, если она объективно лучше? Она всегда всего добивается, она много работает, но не для себя, а для Родины и простых людей. Живя в хорошей квартире, она быстрее будет восстанавливаться после напряженной работы, .а от этого всем только польза
Так или иначе, но руководство на Вапу старо обращать внимание. На различного рода собраниях ее стали выдвигать в президиум. Был такой обычай в советское время, впрочем, до конца не успевший умереть в Ельцинское время, и снова постепенно возрождающийся. Поскольку государство было народное, необходимо было, чтобы помимо руководителей в президиуме сидело несколько человек от народа. А так как неожиданности должны были быть исключены, заранее знали, кто будет в президиуме. Об этом перед собранием говорили одному из сидящих в зале, и когда председатель спрашивал зал (народ то есть): "Кого предлагаете избрать в президиум?", "подсадной" скромно вставал и быстро и отчетливо проговаривал: "Предлагаю в президиум выбрать Иванова, Петрова и Сидорова". После чего следовал другой дежурный вопрос: "Есть другие предложения?". Оных никогда не было, и отмеченные вниманием руководства лица занимали свои места в президиуме. Человек из президиума уже нес некий отпечаток избранности, и был не совсем простым смертным, это означало что он перспективный, благонадежный передовик, и начальство его ценит. Вот и Вапа, со скромным и серьезным видом сидящая в президиумах, чувствовала, как ее наполнял тихий восторг, что замечена, что старалась и получила, что на заслуженном месте сидит.
Но не только начальство ее любило. Вапа старалась нравиться всем. Она не могла без этого, и у нее получалось. Больных было много. Помимо спортсменов, приходящих на массаж и прочие реабилитирующие процедуры, приходило много школьников и студентов. Теперь стали приходить и работники Станкостроительного, им терапевты начали прописывать гидромассаж. Гидромассаж после публикаций в прессе приобрел статус "модной" процедуры, поэтому многие просили врачей назначить им волшебную, и, что было важно в те времена тотального дефицита благ, не всем доступную, процедуру. Неудивительно, что среди пациентов Вапы было все заводское руководство. Вапа старалась. А как же, в конце концов хорошо обслужишь руководство, хорошо Тимуру будет. Она щедро пользовалась своей харизмой, и Тимур все чаще слышал: "Ну и молодец у тебя жена! Чудо какое-то!"
- Да я и так знаю, не просто же так женился, - отшучивался Тимур.
Но Вапа не была бы Вапой, если бы уделяла внимание только начальству Тимура. Она прекрасно понимала, что нужно уделить внимание всем. Это только казалось, что написал врач назначение на процедуры, и Вапино дело - всего-то выделить медсестру и назначить время для процедур. Нет, настоящий Врач, а Вапа считала себя врачом с большой буквы, должен лечить, причем, как частенько говорила Вапа, цитируя Гиппократа, лечить не болезнь, а больного. Поэтому Вапа подходила к делутворчески. Помимо назначенных процедур могла предложить новые, передовые, могла заменить назначение на другое, заставить сдать дополнительные анализы, чтобы убедиться, что назначенные процедуры помогут. Она старалась помнить обо всех лечащихся, всегда проверяла динамику изменений. Она всегда была в центром всего, что окружало больного. Это было выработанное опытом поведение, безотказно завораживающее больных.
Больные, приходящие на лечение, нуждаются в неказенном участии: им страшно, им больно, и Вапа с ее отработанной системой внимания казалась им воплощением отзывчивости. Ее советы воспринимались как советы доброго Демиурга, советы мудрого старшего товарища. Этому способствовала интонация, выработанная ею еще в давние годы работы на скорой помощи, та самая интонация пастуха говорящего со стадом. Она ничуть не устарела за долгие годы. Уже не было Сталина, Хрущевское время истекало. Но люди все также готовы были принять помощь, даже если это просто ничего не обещающая вежливость, и не только когда они в уязвимом положении, как больные, а зачастую и в своем привычном, так называемом "рабочем", состоянии. Бодрящим приказным голосом Вапа давала понять, не только что она здесь главная, и сумеет защитить от хворей, но и что она не даст никому раскиснуть, что надо работать, надо бороться. Свойским - показывала, что хоть она и главная, но своя, от которой скрываться не надо. Ласковым она разговаривала совсем редко - это был тонкий инструмент, который нельзя было использовать часто, только в исключительных случаях, иначе он просто переставал действовать.
Обычно она ласково говорила с детьми. Дети был особый контингент. Специалисты по врачебному контролю, курирующие школы, присылали к ней детей, получивших травмы на физкультуре. Коллеги просили ребенком позаниматься. Вапа старалась не отказывать - самой приходилось брать в охапку Милочку и бежать к знакомым Так что детские голоса в ведомстве Вапы звучали регулярно, и можно было слышать, как Вапа ласково, но требовательно наставляет детей на правильные приемы при занятиях спортом, на правильную физкультуру, помогающую при разных болезнях, на правильное питание и многое-многое другое. Вапа знала, что если с подростками даже совсем немного говорить на их языке, они тебя выделят из всех, будут восторженно рассказывать и родителям, и приятелям.
Поэтому она старалась быть в курсе интересов подрастающего поколения - покупала Милочке книжки не только по возрасту, но и с расчетом на будущее, и сама их с удовольствием прочитывала. Кассиль, Фраерман, Катаев - вся советская детская классика стояла на полочках, проверенная Вапой лично, и ждала Милочкиного внимания. Собиралась довольно приличная детская библиотечка. В то время собирание библиотек только начинало становиться общим "бзиком". Хрущев еще только-только развернул программу массового жилья, только-только пробудился интерес к лирикам, к поэзии, к частным чувствам, успехи науки реабилитировали понятие "интеллигенции" народ начал приобщаться к славящейся на каждом углу интеллигентности, прежде всего аккумулируя её книжный вариант у себя на книжных полках. Спасибо Хрущеву - появилось место для этого. Глядя на нее и Тимур начал собирать книжки, уже для взрослых: собрания сочинений, модного Дюма, но в основном упирал на классику, очень уважал достижения человеческой мысли, и в этом плане был самцы. Сама Вапа предпочитала Дюма, он её просто восхищал, и рецензировала она его искренне и просто: "Очень интересно! Ну ужасно понравилось!" Вапа очень уважала себя и свое мнение, в том числе литературное, и обнародывавала его безо всякого стеснениия. Наверное поэтому ее простодушные выплески эмоций кому-то казались просто очаровательным в своей безыскусности ("милая, искренняя, честная!"). Кому-то было приятно, что он говоримое им самим робко, с массой оговорок ("ну да, Дюма не Толстой, конечно, но ведь должны быть книжки для отдыха, мне вот очень нравится!"), могло ни в каких оговорках не нуждаться и не быть никем зашиканным. Сама Вапа шла гораздо дальше: "Навещали в прошлом году Тимуркиных родственников в тульской области, Ефремов, есть такой городишко. Ну и, конечно, в Ясную поляну съездили на экскурсию, ну а как?.. Послушала я экскурсовода..." - Вапа сокрушенно крутила головой, - "Как он над женой издевался... О... Я бы никогда не простила. Отчего к такому человеку такое уважение? Да и что он написал-то такого? "Анну Каренину"? Читала я..." - Вапа слегка кривила лицо и сокрушенно взмахивала ручкой, - "Но классик, конечно, знаменитость" - приподняв брови (мол, удивлена) заканчивала она. И это тоже нравилось! Кому-то казалась очаровательной искренность деятельной и доброжелательной молодой докторши, а у большей части еще со школьных лет была неприязнь к Толстому с его длинными, сложными и скучными романами, которые заставляли читать и "разбирать", из-за которого приходилось тратить время на никому ненужные сочинения и выслушивать презрительные замечания училок по русскому и литературе.