— Привет, малыш, — хмыкнул в затылок Молох. — Ещё только одиннадцать утра, а ты выглядишь на девять вечера.

— Работа, — повёл плечами Моргенштерн.

Ладони Молоха скользили дальше, к внутренним сторонам бёдер и паху — и мужчина свёл ноги. Его одурманила смесь одеколона и табака. Захотелось развернуться и поцеловать главнокомандующего. Так генерал и сделал.

Молох почувствовал мягкие, сухие ладони Люциана и коснулся каждой губами. Хотелось крепко стиснуть мужчину и закружить в торопливом вальсе, чтобы голова шла кругом, сердце колотилось, душа просилась на волю. Молох прижал Моргенштерна к себе. Люциан коснулся ладонями его мощной груди.

— Ты импульсивен сегодня, — спокойно улыбнулся генерал. — Убил кого-то?

— Пустяки, — пробормотал Молох и уткнулся носом в шею Люциана, вдыхая его очаровательный запах.

Нельзя так пахнуть. Нельзя быть таким очаровательным и замечательным. Люциан вызывал только одно желание — завалить его на постель и целовать с кончиков пальцев ног до головы. Именно так они оказались в кабинете Люциана. Молох запер дверь за собой. Моргенштерн второпях сел на стол, спихнув пару папок.

— Я не готов, — сдавленно прошептал Люциан, ожидая злости или обиды от Молоха, но тот улыбнулся.

— Ты получишь нечто большее, принцесса.

Моргенштерн прикрыл рот ладонью, когда понял, к чему всё идёт. Пуговицы расстёгивались под рукой Молоха как по волшебному мановению, и вскоре Люциан почувствовал прикосновение губ главнокомандующего к своему животу. Подбородком он тёрся о лобок.

— Ты бреешься, хоть мы и не занимаемся сексом, — произнёс Молох, посмотрев снизу вверх. — Это очень мило, принцесса.

— Замолчи, — смущённо ответил Люциан и отвернулся.

Как же хотелось, чтобы любимый не прекращал.

Языком Молох провёл вдоль члена Моргенштерна, и мужчина стиснул зубы, тяжело выдохнул. По телу пробежала дрожь, от которой хотелось раздвинуть ноги пошире и наконец прогнать всех призраков. Сердце бешено застучало в груди, в горле пересохло. Люциан быстро возбудился, и главком остался этим доволен. Конечно, ведь его мальчик тоже уже очень давно не знал ничьей ласки. Насколько же это помрачает ум. Никто не трогал этого саркастичного, но умильно краснеющего генерала. Конечно, ведь он давно присвоил Моргенштерна себе.

Мой. Только мой.

Когда член Люциана оказался во рту Молоха, а руки главкома крепко обхватили пояс генерала, тот затрепетал и зажмурился. Он не боялся, что кто-то войдёт, но он почувствовал себя птицей, бьющейся о прутья прочной клетки. Ещё чуть-чуть — и свобода, и рай, и, конечно же, голодный домашний кот. Но главное — свобода.

Молох смачно провёл языком по собственным пальцам и вскоре почувствовал ими, какой Люциан узкий. Боже мой. Никто не трогал его мальчика. Даже сам Люциан себя не касался. Неужели терпел? Неужели ждал, что только он придёт и дотронется до него? А как не прийти? Когда Люциан возбуждает всем своим видом.

Моргенштерн вскрикнул, когда Молох глубоко вобрал его член в рот, а пальцами воздействовал на чувствительное место внутри. Когтями Люциан содрал лаковое покрытие со стола и ногами обвил шею Молоха. Сдавленно застонал, откинув голову и насадившись на пальцы. Действительно, он очень давно не ощущал ласки и не мог отказаться от неё.

Неожиданно в замке зашевелился ключ. Это вошёл Слайз. Он не глядя взял папку, будто ничего не происходило, будто самый могущественный демон в Аду не ласкал своего любовника одним из самых пошлых способов. Люциан смущенно посмотрел в его сторону, а после — опустил голову и впутал пальцы в лохматые рыжие волосы Молоха. Генерал почти толкался бёдрами навстречу, но очень боялся кончить мужчине в рот. Молох, наоборот, словно склонял его к этому.

Движения головы становились всё быстрее, и в голове у Люциана всё перемешалось. Ему хотелось хныкать от удовольствия, насаживаться сильнее, толкаться быстрее, и в голове только Молох, Молох, Молох…

— Молох! — вскрикнул генерал, кончая.

И всё в нём застыло. Разозлится ли главнокомандующий.

Нет.

Молох выглядел довольным собой. Он любовался Люцианом, как любовался бы Пигмалион своей Галатеей. Люциану хотелось с головой завернуться в чёрную мантию и больше не показываться Молоху на глаза. Главком усмехнулся, будто отведал самого сладкого в мире вина, щекочущего язык и ласкающего гортань. Какое Бордо, когда есть Люциашка?

Молох поцелуями поднялся от паха до трепещущей груди и стал мерно поглаживать Моргенштерна.

— Я знаю, что ты ещё не готов, малыш, — едва слышно произнёс Молох. — И я не тороплю тебя.

— Тогда что это было? — часто дыша, пролепетал Люциан, пытаясь собраться с мыслями.

— Лёгкая шалость, — оскалился Молох и поднялся над Моргенштерном, вновь задвигав внутри него пальцами.

Всё это для того, чтобы генерал сжался и приник к его груди. Вцепился руками в лацканы пиджака и раздвинул ноги, продолжив неистово насаживаться на пальцы.

Милый… Сколько я не уделял тебе внимания, потому что ты не позволял коснуться тебя? Как много ты думал о том, насколько сильно хочешь, чтобы я поласкал тебя? Ещё не время для кнута, сейчас ты слишком уязвим. Обожаю твой беззащитный взгляд. Он компенсирует очень многое. Например, мою жажду унижения. Правда, кусаешься ты всё так же отменно. Я почувствовал железный привкус на губах — признак того, что я увлёкся, заигрался, и ты начал играть со мной в прятки в огромном лабиринте под названием «взаимоотношения».

Насаживайся на мои пальцы. Шепчи, как соскучился, как тебе хотелось, чтобы я трогал тебя. Однажды ты сам придёшь ко мне на колени и запрыгнешь на мой член. Это будет упоительный момент, когда мы оба поймём, что на самом деле не можем прожить друг без друга и дня.

Мне нравится, что ты всё это время разрешал мне целовать тебя. Я пользовался этим и оставлял тебе с утра яркие засосы. Высокий ворот твоей мантии, конечно же, прятал их, но мы оба знали, какой ты у меня зацелованный. Я бы целовал тебя ещё и ещё.

— Не смей! — попытался сопротивляться Люциан, когда Молох спустился вниз и губами прижался к его яичкам.

Молох одним взглядом послал его куда подальше, после чего закрыл глаза и языком провёл по узкому колечку мышц. Сладкий, неистовый генерал — пусть поскулит. Моргенштерн разлёгся на столе, отправив всё лежавшее на нём на пол, и громко застонал, когда Молох начал иметь его языком. Поражают не ощущения, но мыслеобразы. Молох, его жестокий, кровожадный и гордый Молох — ласкает его подобным образом. О таком и мечтать нельзя. Но это происходит. Молох действительно имеет его языком и наслаждается этим, потому что знает, как Люциашке этого не хватает.

Шершавые ладони торопливо скользят по телу, цепляя чувствительные твёрдые соски, и Люциан ловит его большие, тёплые руки, ненадолго, но с таким желанием. Молох старается придерживать мягкие бёдра генерала и трогать, много трогать их, ведь под мантией они всегда так соблазнительно выглядят. Ткань очень сексуально облегает их. Любители полуголых суккубов с золотыми украшениями, конечно, не оценят, но пошли бы они все к чёрту.

Сейчас есть только трепетный и не заласканный Люциан.

Остальное может идти к чёрту.

========== Чашка кофе ==========

Всё началось с того, что Молох решил: неплохо бы Люциану прогуляться и развеяться.

Погода стояла переменчивая. Солнце как кокетливая барышня: то появится из-за облаков, то вновь исчезнет. От холодного ветра никуда не деться. Люциан тепло оделся: поддел свитер под косуху, но иногда всё равно пробирало. Слишком уж он привык к жару Второго круга Ада и лёгкой ткани своей мантии. Щетина цеплялась за старательно заправленный шарф.

Молох и Люциан шли, легонько соприкасаясь пальцами. Ненавязчивая связь, зародившаяся не без труда.

— Ты думаешь, надо? — нахмурился Молох, никогда и ни с кем не ходивший за руку.

— Если нет, то получится, будто мы, может, и не знакомы вообще, — добродушно хмыкнул Люциан. — Давай сюда руку.