— Леший с ней, — сказал он себе, — мне девок не катать, рекорды не ставить. По мне хоть валенок, лишь бы не тонул…

Он давно приглядел для своей посудины такой глухой, заросший кустами и камышом угол, что, откуда ни зайди, лодку не видно. Для страховки он еще заваливал ее сверху прошлогодним камышом. Пользовался он ею редко, пробирался к ней с осторожностью, стараясь следов не оставлять. Ему удалось не только сохранить в тайне существование лодки, но самое главное — удалось убедиться, что караси прижились и размножились. Однако дед не спешил обнародовать свои успехи, а поджидал конца лета, когда доказательства успехов станут многочисленнее и крупнее. Вот почему он долго колебался, прежде чем обнаружить существование лодки, и совсем не хотел объяснять, для чего она появилась на озере.

— А куда мы плывем, на тот берег? — спросил Антон.

— Берег можно кругом обойти. На остров. Вот он, — оглянувшись через плечо, ответил дед.

Через несколько минут лодка ткнулась тупым носом в берег. Бой обрадовано прыгнул на землю: земля не ерзала и не раскачивалась под ним, как ящик, в который его зачем-то посадили.

— Ну вот, — сказал Харлампий. — Тут Митька тебя только из пушки достанет или ракетой. А их у него покуда нету… Однако по берегу ты не шибко крутись, иди-ка вон туда — видишь, четыре вербы растут. Там у меня шалашик есть, там и располагайся… Бывай здоров, тут тебя никто не обидит. А мне пора: пока карапь приберу, совсем стемнеет…

Антон, сопровождаемый Боем, скрылся в кустах тальника, дед сел в свой «карапь» и поплыл обратно.

Юка и Сашко еще не ушли. Сашко догадался, что дед отвез Антона на остров, но он там не бывал, ничего о нем не мог рассказать, а Юке хотелось узнать все, и как можно подробнее. Укрыв лодку, дед прежним путем выбрался через кустарник.

— Дедушка, — подбежала к нему Юка, — вы его на острове оставили, да? А какой это остров, необитаемый?

— Почему? Обитаемый. Комары там обитают. Мыши есть. Ну и коза…

— Коза?! — изумленно распахнула глаза Юка. — Зачем там коза? Это вы ее туда…

Дед раздосадовано крякнул и обругал себя старым болтуном, но отступать было некуда.

— Не свойская, дикая коза. Косуля — по-ученому.

— Ой! — восхитилась Юка. — Вот бы посмотреть! Я только в зоопарке видела… А зачем она там?

— «Зачем, зачем»!… Забрела зимой сдуру, корма там много. А весной лед растаял — куда она денется? Тут ни человек, ни зверь не проберется, запутается, увязнет… До зимы поживет, там ее никто не тронет, а потом уйдет куда хочет…

— Батюшки! — совсем по-бабьи всплеснула Юка руками. — Одеяло-то Антон забыл! Как же теперь, а?

Синее шерстяное одеяло аккуратным квадратиком лежало на траве.

— Ничего, — сказал Харлампий, — не озябнет, там у меня шалашик есть. А второй раз туда шлепать некогда — темнеет. Бегите-ка домой, ребятки. Только поаккуратней — и молчок! Не заблудитесь?

— Еще чего! — сказал Сашко.

Дед направился к Соколу. Сашко повел Юку в Ганеши напрямик, через лес. Всю дорогу они опасливо оглядывались и прислушивались: не крадется ли Митька Казенный?

В дверь сарая, крадучись, пробрался рассвет. Уткнувшись носом в подушку, Галка громко сопела. Юка поспешно натянула платье, тапочки, выбежала на улицу. Все село спало, кроме коров, их хозяек и Семена-Версты. Он уже брел за своим маленьким стадом, волоча по пыли тощую змею кнута.

— Ты Сашка не видел? — окликнула его Юка.

— Не, — сказал Семен и отвернулся.

Он теперь отворачивался от всех. Все знали, что отец его порол, знали за что и смотрели на него, как ему казалось, с презрением и насмешкой. Особенно эти… Сами втравили его, подбили, а теперь смеются. Они-то ничего не сделали, им теперь хоть бы что, а он, как дурак, послушался и опозорился на всю жизнь. Пропади оно все пропадом — и лес этот, и река, и все на свете. Вот уедет он в город, там совсем другая жизнь. Может, и у него когда своя машина будет. Уж тогда…

Юка подбежала к хате Сашка. На дворе было уже совсем светло, но за закрытыми окнами еще прятались сумрачные остатки ночи, и Юка ничего не рассмотрела. Стучать она не решалась и нетерпеливо вертелась возле хаты. Оказалось, Сашко не спал. Он перепрыгнул с улицы через перелаз, удивленно и, как показалось Юке, с подозрением уставился на нее.

— Ты чего?

— За тобой. Пойдем уже. Надо ведь узнать, как там Антон!

— Я еще не поел.

— И я не ела. Так что, умрем от голода? А если Антону чего нужно или там что случилось?

— А что там может случиться? Спит себе, и все.

— Мало ли! Я прямо спать не могла, все думала и думала. Мы напрасно ушли, надо было с ним остаться.

— А что толку? Если Митька туда доберется, что мы можем? Мы ж его не подужаем.

— Хоть свидетелями будем.

— Мы несовершеннолетние.

— Да что ты все отговорки ищешь? Не хочешь, я одна пойду. Тоже мне, товарищ: бросил человека и все думает только про свой живот…

Сашко обиделся.

— Это я только про живот? Да ты знаешь… — начал он и оборвал: — Ничего ты не знаешь!… Ну зачем мы пойдем? Все равно на остров нельзя.

— Так мы покричим… Хотя нет, кричать тоже нельзя. Ну, мы хоть посмотрим. Там ведь не такое большое расстояние, увидеть можно. Мы быстренько — туда и назад.

— Ладно, пошли, — сказал Сашко, — только пойдем не по улице, через огород…

Они молча миновали огород Сашковой усадьбы, потом еще чей-то, и только на выходе из села Сашко, который все время шел обиженно надутый, вдруг улыбнулся и сказал:

— А знаешь? На нашего голову снова карикатуру прилепили.

— Ну?

— Ага. Я вот только что мимо шел, гляжу — висит.

— Ой, давай сбегаем, я хочу посмотреть!

— А чего там смотреть? Такая самая, как вчера.

— Но я же не видела!

— Не, — посерьезнел Сашко, — нельзя. Увидят нас, подумают, это мы…

Юка вздохнула и согласилась. Они пошли дальше. Дорога сейчас показалась ей значительно короче, чем вчера вечером. Быть может, потому, что она была уже знакома, а может, и потому, что теперь было светло и совсем не страшно.

И озеро показалось значительно меньшим, а вот остров, плохо различимый в сумерках, оказался длиннее и больше. Почти весь он зарос деревьями, кустарником, и не всюду можно было различить его границы: тальник, разросшийся на кочках, аир и рогоз скрадывали его очертания.

Как они ни вглядывались, как ни напрягали зрения, Боя и Антона не было видно.

— Спят, как куры, — сказал Сашко.

— Хорошо, если так… — встревожено сказала Юка.

Сашко влез на старую вербу, но и оттуда ничего не увидел.

— Я так беспокоюсь, так беспокоюсь… — сказала Юка.

— Может, все-таки крикнуть?

— Ну да, а вдруг тот гад где-нибудь близко?… Давай помахаем?

Они махали руками. Сашко снял рубашку и покрутил над головой, будто разгонял голубей. Никакого ответа не последовало.

— Что ж теперь делать? — упавшим голосом спросила Юка.

— А что мы можем делать? — мрачно ответил Сашко. — Приедут дед Харлампий и тот дядя Федя, тогда…

— А мы будем ждать? А если с Антоном что случилось? Может, он заболел, может… Надо ехать к нему!

— Еще чего!

— А как же? По-твоему, сидеть сложа руки, да? Не помочь товарищу?

— Дед Харлампий сказал, чтоб лодку не трогали и к ней не лазили.

— А если нужно?

— Да ни за чем не нужно! Ты просто хочешь посмотреть остров и ту козу…

— Ну… хочу, — слегка смутилась Юка. — Только это совсем не главное! Ради этого я бы не просила… И вообще, просила бы не тебя, а дедушку. Он меня возьмет. Что ему, жалко? И остров никуда не денется и коза… А сейчас я про Антона думаю, а вовсе не про козу! А ты бессовестный, если так думаешь.

Вся рассудительность и солидность, какие были в Сашко заложены и восприняты им от отца, восставали против поездки. Но какие бы доводы ни приводил Сашко, Юка немедленно находила противоположные и доказывала, что ехать нужно, абсолютно необходимо. Никто не рассказывал им печальной сказки об Адаме и Еве, а сами они, конечно, ее не читали. Как и всякая сказка, она, очевидно, отражала какие-то изначальные качества человеческих характеров, иначе бы не возникла и не повторяло бы ее несчетное число уже не мифических, а живых людей на протяжении всей истории. Юка обнаружила в споре ловкость и изворотливость не меньшую, чем любая из ее предшественниц. Когда все доводы были исчерпаны и не поколебали стойкости Сашка, Юка пустила в ход самый коварный и страшный для мужчин, который, должно быть, погубил и библейского Адама.