— Нет, — Спикер шевельнулся, приподнимаясь на локте, — Ты чего не спишь?

 — За вас волнуюсь... — Терис вгляделась в густой сумрак, чувствуя, как все слова ускользают, и внутри разрастается полнейшее незнание, что говорить. Слишком много всего произошло, чтобы вести себя как обычно. Сорвалось задание, завелся еще один предатель, убили Тацката, но она не умела выражать сочувствие, да и стоило ли лишний раз об этом напоминать... — Вы...вы как?

 — Скоро встану на ноги, — Лашанс пытался говорить спокойно, но привыкший к темноте взгляд Терис уже пробежался по рядам склянок с лекарствами, зацепил стоявший у кровати костыль и скомканный платок с пятнами крови на полу, и эти слова не вызвали доверия. С другой стороны, он не говорил о выздоровлении. Залечить раны, протянуть на зельях столько, сколько потребует Черная Рука, добраться до Филиды — все это не предполагало здоровья и долгой жизни.

 — Можно я с вами посижу? — выдавленные через силу слова упали в тишину, немного рассеивая тяжелые мысли.

 — Можно. Только избавь меня от разговоров о Черной Руке.

 — Я понимаю, буду о них молчать, — Терис нервно сжала пальцы, впиваясь ногтями в ладони.

 Все не так страшно. Точнее, все будет не так страшно, как может быть. Она знает, что делать, и все получится, Ситис должен быть на ее стороне…

 Шаг, еще шаг, нога зацепила ножку кровати, падение, судорожно вытянутая в попытке зацепиться за что-то рука — и из опрокинутой чашки плеснулась вода, блеснув в полумраке и лужей разлившись на полу.

 — Простите, я случайно... — Терис поднялась, отводя взгляд и трясущимися руками поднимая чашку, — Я сейчас еще воды налью, извините... Темно очень…

 — Осторожно на лестнице, у нас сейчас плохо с лекарями, — Спикер только устало прикрыл глаза.

 Дверь, неяркий свет коридора, лестница — вниз, на первый этаж, навстречу если не нарушению, то самому большому безумию в ее жизни. Самое время последовать совету Мари, обратиться к Пустоте, попытаться что-то увидеть…

 Руки дрожали, расплескивая воду, дыхание перехватило, когда из рукава в ладонь скатился пузырек. Подчиняться старшим... Спикер никогда не запрещал подливать ему снотворное, да и Винсент, если считать его вышестоящим, тоже. Оно даже получено честно — вампир сам отдал его. И она оставит его в доме...не совсем на видном месте, но с собой брать не станет.

 «И когда все станет ясно…»

 Мысль оборвалась, как будто бы после этого «когда» раскрывалась черная как Пустота бездна. Возможно, у нее даже будет возможность убедиться в ее существовании, если что-то пойдет не так.

 Три, пять…шесть капель. Должно хватить. Спикеру все равно не помешало бы выспаться, Раадж это говорил, а он немного лекарь, к его мнению надо прислушиваться.

 — Держите, — она заставила руку не дрожать, когда протягивала стакан, заставила себя смотреть в ввалившиеся глаза убийцы и не отводить взгляд, — Только пейте больше, вам нужно. Я когда ногу ломала, тоже много крови потеряла, по себе знаю.

 — Ты хоть что-то не ломала? — Спикер сделал пару глотков и отставил стакан на прежнее место.

 — Позвоночник и пальцы. У меня кости от природы хрупкие, — Терис покосилась на наполовину опустевший стакан. — Вы все-таки попробуйте поспать, пожалуйста. Вам отдыхать надо.

 — В Пустоте отдохну, — от спокойного на грани безразличия тона темнело в глазах, и старательно изгнанное отчаяние накатывало с новой силой, вынуждая тяжело опуститься на свободный край кровати.

 — Может, потом, через много лет? — голос дрогнул несмотря на жалкую попытку не принимать слова всерьез, — Вы нам здесь нужны. Вас вылечат. И…все еще наладится.

 — Только слез не надо, я еще живой, — забинтованная рука коснулась плеча. — Лучше о себе подумай.

 Снова подобие напутственного слова, почти завещание, но возражать уже не было сил. Спорить и убеждать бесполезно, а думать о себе всегда получалось плохо. Наверное, как и думать вообще, ей часто об этом говорили, и последние события только подтверждали правоту этого замечания.

 Терис молча свернулась на краю кровати, не встретив сопротивления, осторожно обхватила Спикера за руку, щекой чувствуя под рубашкой слои бинтов. Даже с зельями лечиться еще дня три, если Винсент позволит окончательно угробить здоровье и не притащит сюда целителя, послав к черту формальности. А может, все же заставит растянуть лечение на положенный срок, за это время все получится… Лучше даже не думать, как.

 Терис зажмурилась, когда Спикер погладил по волосам здоровой рукой, и страх перед будущим на время отступил. Все это потом, сейчас есть только густой сумрак, в котором тускло поблескивает костяными изгибами лук и топорщатся рядом с ним костяным оперением стрелы.

 "Самое время помолиться Ситису"...

 Мари говорила о том, что надо просто обратиться, увидеть Пустоту во всем ее величии, но вместо Пустоты рисовалось только не менее мрачное и пугающее настоящее. Темная комната, тусклый блеск склянок с лекарствами, хриплое дыхание Спикера и замораживающее осознание происходящего.

 "Ситис, если ты...если ты меня слышишь, я все это делаю не для себя. Братству так будет лучше, и...пожалуйста, не присылай свою Ярость", — беззвучная молитва непонятному божеству ничем не отличалась от молитв Девятерым, которые она исправно читала перед сном в приюте. Сначала она просила, чтобы вернули маму, потом — чтобы дали пережить зиму, вылечили от свирепствовавшей в тех местах лихорадки, помогли научиться стрелять из лука и стать как Защитница... А потом она перестала молиться совсем, и теперь слова с трудом шли на ум, сливаясь в не вяжущиеся с образом божества Пустоты просьбы. Может, следует помолиться и им, милосердие и помощь в исцелении по их части… и Шеогорату, чтобы покровительствовал и заглушал голос здравого смысла, шептавший, что еще есть дорога назад.

 — Вы спите? — шепот утонул в тишине, и Терис, выждав минуту, осторожно встала.

 Тихо. В доме никого нет, слышно, как в трубе печки воет ветер и как где-то внизу скребется в дверь Шемер. Надо торопиться, пока он своим шуршанием не разбудил кого-нибудь внизу.

 Половицы не скрипнули под ногами, когда Терис подошла к столу. Белесый лук и стрелы тускло поблескивали костяной гладкостью, приковывая взгляд к изгибам и наростам, от мысли о происхождении которых становилось не по себе до стука зубов. Пустота есть. Есть Ярость Ситиса, в этом сомневаться не приходилось — забыть мертвого Корнелия не получилось бы при всем желании, как и про ожившую в ту ночь темноту в каждом углу подземелий. Порождение Пустоты добралось до него, когда он преступил Догмат. Добралось, но не сразу. У него была неделя, а то и больше — он успел вернуться с задания, его судили, он приехал в Чейдинхолл… Больше недели, и у нее должно быть столько же. И, может, Ситис все же способен на снисхождение и понимание...

 Руки дрожали, безотчетно натягивая рукава до кончиков пальцев, и слова молитвы заблудились в закоулках сознания, когда пальцы коснулись гладкой кости. Через тонкую ткань рубашки опалил холод, пробежала по костям боль — терпимая, затаившаяся через пару мгновений. Оружие не принимало чужих, или Ситис предостерегал от нарушения Догмата — неважно. Перчатки должны исправить дело. Перчатки, быстрая лошадь и хотя бы четыре дня в запасе — до Лейавина слишком далеко.

 Рука сжала лук, колчан оттянул тяжестью плечо, скрипнули под быстрыми шагами половицы, и ответившая на звук тишина была полна укора. Еще одно нарушение если не Догмата, то неписаных и без того ясных правил, за которое достанется если не от высших сил, то от более близкого начальства.

 "Простите, Спикер, но это для вашего блага», — осторожно закрытая дверь отделила от сомнений, не оставляя пути назад и даря краткое спокойствие, — «Видит Ситис, я все верну".

Усталость обрушилась только через несколько часов пути, когда пришлось дать отдых взмыленной лошади и свернуть с дороги в таверну. Сил, казалось, было еще много, когда гнедая уже начала спотыкаться, и только остатки здравого смысла заставили остановиться на ночлег в безымянной ночлежке у полузаброшенной дороги в лесу. Хрупкое спокойствие удалось сохранить, оплачивая комнату, поднимаясь по лестнице, хватило сил, чтобы закрыть за собой дверь, после чего ноги подогнулись и тело сползло на пол.