Как он ни старался, с первого раза разрешить всё не получилось. Но он был готов к такому исходу. Он привык падать и подниматься, падать и подниматься, и проделал это достаточно раз, чтобы не сдаваться после первой неудачи. Да, коридоров было множество. Да, они устрашали. Да, они его запутали и, возможно, отняли уйму времени (впрочем, Гена не сомневался, что именно так всё и было). Но ни в одном из них он не нашёл угрозы для своей жизни. Так он, хоть и с неохотой, принял лабиринт, позволив тому вести себя.
«FIVE» отзывался с благодарностью, чувствуя себя, как дома. Светился и грел запястье. Его свечение было ровным, и если бы это не делали яркие лампы, то могло бы озарять путь. Двери комнат — Гена пытался открывать каждую из них — были безнадёжно заперты.
Его путь, казалось, лежит в бесконечности. И так шли дни. Гена без устали шёл вперёд, дёргая дверные ручки и параллельно пытаясь совладать с чужой реальностью и выйти из этого боя победителем. Монотонная работа раздражала. Когда сил идти дальше не было совсем, Гена садился на пол, закрывал глаза и как мантру повторял строки своих текстов.
Музыка способна спасать. Способна вдохновить, придать сил, обнадёжить и успокоить. Это всем известная истина. Вот почему в Петербурге каждую ночь гремели концерты. Вот почему залы в подземке никогда не умолкали. Как церковники молитвы кладут на музыку, так и они стихи накладывают на бит. Проникнись ей — и ты сможешь многое. Потянись за тем, кто тебя ведёт, и ты выйдешь из любой дыры. Но Гена Rickey F был не тем, кто привык хвататься за руку помощи. В условиях нового мира он стал одним их ведущих.
Тем, кто тянет за собой остальных.
Будьте вы прокляты, статичные иллюзии, которые ему не поддаются.
Стереть, подавить или перекрыть своей — вариантов было множество, но чтобы выбирать, нужно уметь осуществить хотя бы один. Или вообще один. Гена находится здесь так долго и настолько притёрся к самой сущности материальных иллюзий, что, ему казалось, он вот-вот станет одной из них. Как назло — лишь той, которые мог создавать он сам. Подвижной.
Привести в движение иллюзии механического сердца — вот что могло бы его спасти. И, подумав об этом, Гена ударил со всей силы по одной из дверей. Ударил так, что разбил пальцы в кровь. Так, что по костям пошли трещины. Не настоящие, конечно, — иллюзии. Гена вложил всю свою силу в этот удар и всю силу, которую ему мог дать ключ. Боль прошибла тело на одно мгновение, и снова улеглась, оказавшись иллюзией, покинувшей тело лёгкой дрожью. Ненастоящей, как и всё вокруг.
И дверь беззвучно приоткрылась.
С неохотой она впустила в комнату постороннего, отнюдь не признавая его, а всего лишь надменно взирая с недостигаемой высоты: а вдруг из этого что-то да и получится? Гена прошёл вперёд, и любые его чувства пересилило удивление. Он забыл, как бояться. Забыл, как уставать. С телом здесь вообще творилось что-то странное, но сейчас даже это отошло на второй план. Важна была лишь открывшаяся его глазам картина.
Важна настолько, что Гена даже забыл подумать, что всё было подозрительно просто: всё потому, что он видел это место раньше.
Перед ним развернулась локация «FREE FALL». Угловая комната с письменным столом и панорамными окнами на две стороны. Вот и картины у стен. Вешалка в углу. И огромные небоскребы красных символов вместо камня и стекла. Вид из окон открывался ужасающий. Это и впрямь была Москва. Та Москва, которой больше не было места в настоящем мире, и которая нашла своё отражение в числовом коде Fatum.
Гена медленно подошёл к окну. Это и есть то, что он искал? Прислонившись к стеклу лбом, он смотрел вниз: первые этажи домов и землю закрывал красный туман. Вокруг было слишком много красного самых разных оттенков: от бледного, каким был пропитан воздух внизу, до граничащего с чёрным на отдельных элементах зданий. Чёртова матрица, поглотившая мир. Разве так он должен выглядеть?
Вертикальные ряды символов, формировавшие небоскрёбы, двигались. Запястье кольнуло электрическим разрядом. Гена посмотрел на ключ-подвеску. Буквы светились алым и дрожали.
Это и есть код, за которым лежит правда о новом мире?
Если нет, то что, чёрт возьми, это такое?
Время шло, а мир за стеклом не проявлял никакой враждебности. Только вот на самом стекле замаячила чужая тень. Прошла мимо Гены, отодвинула в сторону стул и села на него, забросив ноги в грязных кроссовках на письменный стол, где наряду с лампой, горшком с цветами, листами бумаги и ручкой стоял раскрытый ноутбук. Зеркальным лабиринтом отражений в стекле светился его красный экран. Провод от ноутбука тянулся вниз и уходил за мебель. Чёрная тень — лысый мужчина в куртке, свободных штанах и спортивной обуви — закинула руки за голову и откинулась на спинку стула. В зеркальном отражении лево и право поменялись местами, и картина была несколько неправдоподобной.
Сидел ли этот человек там на самом деле или это одна из подброшенных иллюзий? Очень вовремя подброшенных иллюзий, стоило заметить.
— Блять, это было долго.
И голос у него был, как у настоящего Ресторатора.
Гена не сводил взгляда с отражения, даже моргать старался реже. Все предыдущие забавы вмиг показались детскими играми. Голос был будто бы настоящий. И доносился он из-за спины, а не из головы.
— В общем, слушай, — продолжил человек. — Правильно делаешь, что не оборачиваешься, — предупредил он сперва. — А то неизвестно, сколько это место тебя продержит. Я — воспоминание, выжившее в этих стенах. И появился здесь только потому, что ты смог изменить пространство под себя. Прогуляй ты тут ещё пару деньков, я не появился бы вообще. Впрочем, и сейчас я не продержусь здесь долго. Да ты сам не продержишь это место долго. Всё же ты отличаешься от других.
Хорошо сказано. «Отличаешься». Можно подумать, это его, Гены, вина. Как-то складно звучало всё в его речи. Неправдоподобно ровно настолько, насколько неправдоподобен сам этот мир, а поэтому — очень реалистично.
— И зачем же ты сделал так, чтобы я отличался от других? — осторожно спросил Гена.
Ресторатор не ответил. Тогда Гена задал другой вопрос:
— Это и вправду ты?
— Я не мог оставить свою семью в этом мире. Мы… знали, что с ним произойдёт.
— Мы — это кто?
— Я, Чейни и Мэддисон. Мы всё знали с самого начала. Мэддисон рассказал, что Мирон ничего не помнит. Ничего удивительного, если брать в расчёт, какой силой он обладает. Если ты не будешь перебивать, я закончу. Так вот, да. Заткнись. Потому что ты ничего не знаешь.
Гена сглотнул, понимая, что находится в невыгодном положении. К такому он точно не был готов. Впрочем, он и не знал, к чему быть готовым, и если Fatum выбрало для контакта с ним такую форму, пусть так. Гена кивнул, обязуясь молчать. Ресторатор, или тот, кто себя за него выдавал, был настроен дружелюбно. Или, по крайней мере, точно не враждебно.
Он скрестил руки на груди.
Он слишком о многом хотел рассказать. Но механическое сердце отняло у него это право, ограничив срок пребывания в этом месте. То, что они встретились сегодня — большая удача, ведь произойди та встреча днём позже — она могла бы и вовсе не состояться.
Механическое сердце было абсолютным богом, заправляющим этим местом. Ему нельзя было неповиноваться. Ресторатор не знал, как обстоят дела за пределами Москвы и за двухтысячным километром, но отлично понимал, как в недрах механического сердца существуют воспоминания. Воспоминание. Именно так он представился в первый раз и именно это он собой и представлял. Два с половиной месяца назад, когда всё это только начиналось, он не знал, к чему в итоге приведёт выбранный им путь.
Два с половиной месяца назад никто ещё ни о чём не догадывался.
***
Об этом никто не знал, но подвеску Саня Тимарцев получил первым. Произошло это за двое суток до появления в сети предупреждающего видео. Саня был в своей питерской квартире один, когда в глазах резко и неожиданно потемнело. Падая, он ухватился за край дивана и удержался на коленях, переставая ощущать тепло и запахи собственного дома. Его взору открылась странная картина. Среди непроглядной тьмы с пола, различимого лишь из-за того, что Саня на что-то опирался, в воздух поднялось несколько светящихся бледно-жёлтых бумажных полос. Будто подвешенные на чём-то, они тускло освещали небольшие пространства за собой. В одно из таких подсвеченных мест и попал Ресторатор.
