— Что моряком стал, не жалею. А вот с женитьбой — это, скорее, из-за него. Я ведь жениться не собирался. Так, гулял с Людой. Она у нас в военном ателье работала. Раз приходит ко мне и говорит: «У нас сын будет». Хотел я было ей ответить, чтобы сама с этим разобралась. Я за ней не бегал. Сама ко мне в общагу приходила. А потом думаю: что ж я, как он, своего сына брошу? И женился!

— Потому что ты — не он. Не грусти, брат. Еще неизвестно, кому повезло! И есть ли у него дети? А если есть, но такие, что не дай бог! Может, он уже сто раз пожалел. Но поезд ушел.

— Да, насчет поезда, — усмехнулся Гриша. — Может, ты все-таки поедешь домой?

— Ты чего, Гриш? Мы ведь решили. Я хочу побыть с Ромой.

— У вас все так серьезно?

— Серьезнее не бывает.

— Э-э, сестренка! Ты не замуж ли случайно собралась?

— Пока нет, — улыбнулась Марина. — Но предложение уже поступило.

— И ты всерьез об этом думаешь? Вы же только познакомились.

— Да. Это и пугает. Понимаешь, мы так мало знакомы, а ощущение… словно я знаю его всю жизнь.

— Это несерьезно, Марина.

— Да? А кто говорил, что настоящая любовь только такой и бывает?

— Ты действительно любишь его? — почему-то встревожился брат.

— Думаю, да, — осторожно сказала Марина, и лицо ее озарилось улыбкой. — Точно да! Очень люблю, Гриша! Он такой… необыкновенный! В жизни таких не бывает! Когда ты с ним познакомишься, сам увидишь. И семья у него хорошая…

— Вот насчет семьи, — прервал ее Гриша. — Помнишь, я сказал, что моя хозяйка всех соседей знает. Она мне про его семью и рассказала.

— И что? У него приличная семья! Дед — адмирал.

— Знаю. Адмирал Вишневецкий. Мировой мужик. Я служил и под его командованием тоже.

— Видишь, а его родители…

— Погоди, Марина. Дай сказать, — остановил ее Гриша. — Уф! Даже жарко стало! Как это все нелепо. Послушай. — И он стал говорить очень медленно, отчетливо выговаривая каждое слово:

— Я очень хорошо знаю, кто зять адмирала Вишневецкого. Капитан первого ранга Серебряный. У него двое сыновей. Роман — младший.

— Ну и хорошо, — нетерпеливо бросила Марина, не понимая, куда он клонит.

— Маринка, ничего хорошего в этом нет! Валентин Серебряный — мой родной отец. И твой Роман доводится мне сводным братом.

Марина собиралась что-то сказать, но после этих слов застыла с открытым ртом. Только дышала часто-часто.

— Погоди… Я ничего не понимаю… Он тебе — брат… И ты мне брат… Он что, и мне брат? — бормотала она, пытаясь выстроить в голове путаную картину их родства. — Нет, погоди… Но он мне не кровный родственник! — закричала она. — У нас разные мамы и папы! Господи, я так испугалась! Значит, Валентин Степанович — твой отец? Ты знаешь, мне он тоже не понравился. Но, уверяю тебя, Рома совсем не такой. Он порядочный, даже благородный. Он похож на свою маму и на адмирала.

— Не волнуйся, я верю, — похлопал Гриша ее по руке. — Просто, если ты выйдешь за него замуж, мама все узнает.

— Что узнает?

— Что он — сын Валентина. Более того, ей, возможно, придется с Валентином увидеться. Ты подумала, каково ей придется?

Марине вдруг вспомнился сон — бабушка качает головой: «Это тебе, внучка, счастье. А матери как?»

— Нет, Гриша. Я об этом не подумала. Но ведь я и не знала.

— Я не представляю, как она это перенесет. Ты ведь знаешь, какая она нервная и какое у нее сердце? А вдруг она еще любит его?

— Да ну? Она любит папу.

— Однако ведь не зря в нашей семье эта тема всегда была под запретом, хотя все всё знали, как ты говоришь. Бабушка Валя, умнейшая женщина, когда-то просила меня ни о чем не спрашивать маму. Как думаешь, почему? Потому что тема эта до сих пор больная. Он не просто бросил, он опозорил, отказался от нее. Родители мамы ходили к его родителям, просили повлиять на сына. Представляешь мамино унижение? Я помню его глаза, когда он мне, своему родному сыну, сказал, что нет у него никакого сына Григория!

— Бедная мама, — прошептала Марина. — Я никогда не думала, что это было так… ужасно… Но мы же можем что-то придумать, чтобы они никогда не встретились?

— Если ты выйдешь замуж, она все равно узнает. Догадается по одной фамилии.

— А если я не буду менять фамилию? — наивно, как ребенок, спросила Марина. Она хваталась за соломинку, как утопающий.

— А твой муж тоже сменит фамилию? Или ты попросишь его отказаться от родителей?

Марина приложила ладонь ко лбу. Лицо горело, а рука была ледяная.

— Ты прав. Ведь Рома тоже Серебряный.

— Да твой Рома, может, и золотой! — не выдержав, закричал Гриша. — Но у него есть отец, и с этим ничего не поделаешь!

— Значит, ты считаешь, что мне нужно с ним расстаться, ^— ровным, словно помертвевшим голосом сказала она.

— Я не знаю, как тут быть, сестренка. Я все тебе сказал, а ты уж сама решай. — Он тяжело поднялся. Поцеловал ее в макушку и ушел в кухню.

А Марина видела перед собой лицо Романа: каким увидела его впервые в электричке, в отблесках огня у камина, ранним утром с букетом полевых цветов, в сумерках белой ночи. Видела его ореховые глаза, чувствовала прикосновение губ, слышала его насмешливый голос. Боже мой! Ну почему, почему?

Она пошла в ванную и встала под тугие струи воды. Значит, не случайно она все время боялась, что может что-то случиться. Все было слишком хорошо, чтобы длиться долго. Вчера вечером они одновременно вспомнили строчки из «Ромео и Джульетты», не догадываясь, что это о них. И действительно:

Она шептала шекспировские строки, чувствуя, как слезы подступают к горлу. «Рома, Рома, ну почему ты — Серебряный! Лучше был бы кем угодно, хоть беспризорником бесфамильным!» Как ему сказать? Как объяснить? Пожалуй, молодым людям из Вероны было даже легче — все-таки мама Капулетти не была влюблена раньше в папу Монтекки и не рожала от него внебрачного ребенка. Слезы текли у нее по лицу и тут же смывались струями воды. Вода стекала по ее телу, и казалось, что все это — ее слезы. Реки слез. Что она еще может, кроме как плакать? Так хочется быть счастливой. Просто — быть счастливой. Это же так немного! Только Рома и их любовь. Больше ничего не надо. Ничего. Пусть у нее нет любимой работы и своего дома, пусть у нее никогда не будет детей, но Рома-то есть! И теперь отказаться от него? Уехать навсегда только потому, что Ромин отец когда-то предал ее маму?

Она вспомнила суровое лицо и кустистые седые брови капитана. Вспомнила, как он напугал ее сразу. Даже потом, когда они пили шампанское, она чувствовала себя с ним неловко. Он сразу ей не понравился. Неприветливый и хмурый. Да ее отец в сто раз лучше! Видела бы мама, каким он стал, перестала бы жалеть о прошлом.

Но может, она и не жалеет совсем? Может, это только их с Гришей глупые страхи? Перед глазами возникло мамино лицо, такое, каким оно было в день ее отъезда. Светлые встревоженные глаза, вечное чувство вины перед всеми — Гришей, папой, Людой, внуками. А теперь еще и перед ней? Да мама даст себя живьем сжечь, лишь бы дочь была счастлива! Однако нужно ли ей такое счастье? Разве нельзя, чтобы все были счастливы — и мама, и они с Ромой? Прошлое, прошлое, прошлое… Прошлое изменить нельзя. Можно простить обиды, можно — забыть, но изменить… Что она, Марина, может сделать? Убедить маму? Убить Валентина? Сказать: «Рома, прости, но твой отец — подлец!» или: «Мама, забудь старые обиды и пожми руку капитану Серебряному». Нет, она не может так поступить!