– Пьёте, скоты? – пропуская мимо ушей замечания Жарика, вступает командир роты.

– Кто? – удивляется Жарик и убирает под стол бутылку пива, которую он только что допил. – Мы? Не-е-е-т, тащ старший лейтенант. Это не мы, это до нас кто-то выпил, а мы только пришли с дискотеки. Скажи, Эд?

– Угумс, – говорю я то, что ещё способен выговорить.

– То есть это вы не пьяные такие, а уставшие?

– Да-а-а, тащ! Так и есть!

– Дверь-то хоть бы на замок закрыли! Совсем страх потеряли!

– Ну и вы бы тогда замок вышибли, правильно? А так – не вышибли. Целый замочек-то! Вот она – смекалочка!

– Ну что с вами разговаривать сейчас, всё понятно. Так. Ещё раз. И оба в Приморье усвистите по распределению! Лично прослежу!

– Не-е-е, мы не хотим в Приморье, мы на Север хотим же. И отличники почти – имеем право выбирать. Правильно я говорю, Эд?

– Угумс!

– Я повторяю, как Совинформбюро, специально для коматозников! Ещё раз – и в Приморье! И лично за вами следить буду! Лично! Вот этими вот глазами! Скоты.

И уходит.

– А дверь! – кричит Жарик ему вслед. – Дверь закрыть!

– Скоты! – доносит эхо уже издалека.

– Не, ну чё скоты-то, ну? Скажи, Эд?

– Это он от обиды, что мы его не угостили!

– Думаешь?

– Уверен!

– Точно! Вот мы жлобы-то, да? Что там, осталось ещё? Пошли догоним – угостим.

Хорошо, что не догнали. А похмелье потом было, да. Не знаю, что там с антифризом, но очень жёсткое.

В следующую пятницу опять не задалось ни с погодой, ни с настроением: бреду с обеда и думаю, чем бы себя занять, как догоняет меня Жарик:

– Эд, что сегодня делаешь?

– Нет!

– Что нет?

– Меня только во вторник до конца отпустило с прошлой пятницы, поэтому – нет!

– Да я не про это! Ну что ты как маленький!

– Ну допустим. А про что тогда?

– Я вчера у бомжови одного купил сервиз чайный фарфоровый на двенадцать персон за две бутылки водки, представляешь?

– Нет, не представляю абсолютно, для каких тебе целей мог понадобиться фарфоровый сервиз на двенадцать персон?

– Он так прекрасен, что как только я его увидел, то все вопросы сразу отпали, кроме единственного: отчего у меня до сих пор такого не было?! Там олени, понимаешь, всякие, ну или лани, охотницы с луками. Лес. Вот.

– Ну я понял, да, что он прекрасен, но не понял, при чём то, что я сегодня делаю?

– А чего он стоит в коробке у меня и пыль на себя аккумулирует? Давай купим торт и сядем пить чай вечером!

– Какое неожиданное предложение! Я даже… растерялся. Спички тянуть не буду!

– Конечно не будешь, а то купишь там неизвестно что… Вместе пойдём!

Куда могли отправиться за тортом двое молодых парней, которым, может быть, первый раз в жизни пришло в голову провести вечер, просто распивая чаи? Ну конечно же в универмаг братьев Елисеевых.

Торт выбирали долго, спорили, ругались и чуть не похоронили там же нашу дружбу. От «Наполеона» Жарик отказался сразу же, мотивируя это тем, что торт имени агрессора он есть не станет. Ну ладно, не объяснять же в кондитерском отделе человеку, который учится на перегрузчика, тонкости геополитики начала девятнадцатого века и особенности характеров Наполеона и Александра Первого… Остальные торты были или слишком сухими, или слишком кремовыми, или чересчур обсыпанными арахисом. В итоге посмотрели уже именинные и дошли почти до свадебных, когда увидели классический «Киевский торт», изготовленный по оригинальной рецептуре 1956 года (согласно записи на ценнике, но знаете, как в Питере ценники пишут, да?).

– О, смотри и розочки кремовые! И розовые, и зелёные! А он без арахиса?

– Обижаете! – надулась продавщица. – Только фундук! Только оригинальные рецептуры!

– Ну да, ну да… Плавали – знаем. Ладно! Заверните нам один!

На сдачу прихватили пакетик развесного чая.

Долго готовились – намного дольше, чем к распитию пива. Убрались в каюте, застелили стол самой белой простынёй, которую нашли, красиво расставили сервиз, потом засмущались своего простецкого вида на фоне этого средневекового утончённого излишества с лучницами – решили переодеться, а заодно и побриться. Пока чайник потел боками, нагладили брюки и гюйсы, достали чистые тельняшки, оделись полностью в форму номер три, только без фуражек, пожалели, что курсантам прекратили выдавать палаши, и вот только этого штриха нам и не хватило для полного погружения в атмосферу. Расселись. Не знаю точно, применимо ли слово «расселись» к дуэту, но синонимом его не заменишь, не погрешив против истины. В середине – торт, а вокруг него – сервиз с чайником, блюдцами и чашечками, а уже дальше, совсем на периферии перспективы – мы с Жариком, торжественные, как статуи Будды. Пьём чай, важно надувая щёки, и едим торт. Ложечками! Никого не трогаем. О высоком разговариваем и об искусстве, следим за опусканием покровов тьмы на крыши Адмиралтейства… Вдруг дверь в каюту с треском распахивается, ударяется о шкаф и ме-е-едленно начинает закрываться.

Из полутьмы коридора на нас смотрит командир в плаще и со следами дождя на плечах. Ну не совсем смотрит, а скорее изображает жертву горгоны Медузы. И дверь так медленно-медленно закрывает его от наших глаз.

– Не обращайте внимания, Эдуард! Это некоторые издержки воспитания в местном обществе. Так что вы там про экспозицию Малевича говорили?

– Так, блядь, – командир медленно ладонью открывает дверь, – что здесь происходит?

– А на что похоже? – спрашивает Жарик.

Командир заходит внутрь с некоторой опаской. Оглядывается. Заглядывает в шкаф, в тумбочки, под матрасы и под подушки, а также за батареи центрального отопления (они не топили, конечно, но так назывались).

– Где? – спрашивает.

– Что где?

– Бабы где?

– Какие бабы?

– С которыми вы чай с тортом пьёте!

– Так мы просто чай с тортом пьём. Но если вы баб хотите, то можем вам привести, конечно.

– Так… – Командир садится, снимает фуражку, аккуратно кладёт её на колено, расстёгивает плащ и ослабляет белое кашне. – То есть я сюда через весь город ехал абсолютно зря?

– Ну отчего же зря? Вот чая попейте из фарфорового сервиза с «Киевским тортом» по оригинальной рецептуре, без арахиса.

Наливаем ему чай, режем кусок торта и дальше сидим втроём – слушаем уже его рассказы про службу на Новой Земле, сушёную картошку, морковку и лук круглый год. И периодически отвечаем: нет, это мы не специально затеяли, чтобы его дураком выставить, а просто захотелось чая с тортом попить, и что такого, что прямо из фарфорового сервиза и на почти белой скатерти?

Сильно удивлялся, конечно, и до конца нам так и не поверил. Хотя если подумать, то что тут удивительного, в самом деле? Ну не все же порывы молодости направлены непременно на саморазрушение организма, верно? Случаются же и прекрасные порывы, как ни старайся их задавить. И без видимых причин в том числе – тяга к прекрасному.

– Тащ капитан-лейтенант, вас к телефону! Срочно!

«Лиственница» хрипит, шипит и не проявляет никакого такта к моим сновидениям. Вахтенный этот тоже упырь – нет бы проявить уважение, спуститься, в дверцу ласково постучать. Срочно у него. Ладно, знаю, кто сегодня на отработках вахты в гидрокомбинезоне раздвижной упор ставить будет. Бреду.

– Эдуард! – Это наш командир. – Поднимись наверх. Я сейчас писателя Черкашина привезу. Хочет пофотографироваться на «Акуле».

Писатель Черкашин известен на флоте. Это такой как бы Пикуль, только для подростков. Нормального образования в военно-морском училище получить не смог, окончил какой-то там МГУ, служил замполитом (самая презираемая должность на подводных лодках), пишет книги о военно-морском флоте. В книгах много технических нонсенсов и оксюморонов, которые у моряков вызывают недоумённое поднятие фуражек бровями, но зато там есть много пафоса, прилагательных и деепричастных оборотов. А ещё есть проститутка на подводной лодке, которую отстрелили через торпедный аппарат, и она превратилась в медузу. В общем, детям нравится.