Отец
У меня был замечательный отец. Лучший отец на свете. Все завидовали мне. Еще бы! Он был высок, широкоплеч и бесконечно красив.
Он был щедр и великодушен. Конечно, он был смел и справедлив. Умен и блестяще образован. Словом, он был прекрасен. О таком отце можно было только мечтать. Он был остроумен с моими подругами и приветлив с моими кавалерами. Он никогда не ругал меня – ни за ложь, ни за двойки. Просто спокойно объяснял, что к чему.
Ему нравились мои джинсы с бахромой и волосы, крашенные в ярко-рыжий, почти красный, цвет. Он с удовольствием слушал музыку, которую совсем не понимали взрослые и которую слушали мы, молодежь.
Летом он отпустил меня с компанией в Коктебель. Он безгранично доверял мне – впрочем, это он делал зря.
Когда он узнал, что я курю, он стал приносить мне американские сигареты. Доставал их по черт-те какой цене у спекулянтов. На день рождения купил мне за валюту зеленый том Булгакова. Утешал меня, когда я провалилась в институт, – и повел меня обедать в «Арагви». Словом, понятно – у меня был лучший отец на свете.
У меня никогда не было отца. То есть нет, конечно, он был – но я его совсем не помнила. Мать ушла от него, когда мне было полтора года. Ушла из-за такой любви, когда уходят не оглядываясь. Отчим был замечательным человеком – и я, естественно, не знала правды, считала, что он мой отец.
В одиннадцать лет дальняя родственница – мерзкое, надо сказать, создание – перебила мое щебетанье, где фигурировало слово «папа», и спросила:
– Какой?
– Что «какой»? – не поняла я.
– Ну, какой из отцов, у тебя же их два, – пояснила она.
Я сказала ей, что она дура, и почему-то расплакалась.
Через неделю рассказала обо всем маме. Она посоветовала не обращать внимания на сволочей. Мама посчитала, что этого объяснения мне вполне достаточно.
В пятнадцать лет я нарыла какие-то документы, вроде свидетельства о браке и моей метрики. И поняла, что та сволочь была права.
Состоялся трудный разговор с мамой. Отчима я, естественно, продолжала называть «папой».
В двадцать лет я разыскала «отца» через Мосгорсправку. Позвонила. Представилась. Он сказал, что очень занят и перезвонит мне завтра. Назавтра он мне не перезвонил. Он вообще мне не перезвонил – никогда.
Когда мне было лет сорок и я уже была почтенная мать двоих детей, от знакомых – а такие всегда находятся – я узнала, что отец тяжело болен.
Я набрала его телефонный номер.
Он сильно кашлял, и было понятно, что говорить ему тяжело.
Я сказала, что сейчас приеду.
От ответил, что нет, не надо. Он не хочет, чтобы я видела его в таком виде, и вообще, ему тяжело общаться с людьми. Я заплакала и положила трубку.
Он перезвонил вечером. Просил прощения, говорил, что так и не смог простить мою мать. Что она испортила ему всю жизнь. Что после нее он не мог жить ни с одной женщиной.
– А при чем тут я? – удивилась я.
– Ну, знаешь, все это я почему-то перевел и на тебя.
Потом он спросил, как я живу. Я ответила, что не без осадков, но в целом все нормально. Потом он узнал, как зовут его внуков. Я опять спросила, можно ли его навестить. Он объяснил, что завтра ложится в больницу, «а там посмотрим».
Он умер в больнице через три дня. Я его не хоронила – свалилась с сезонным гриппом.
В общем, я его простила. Почти. Как можно простить человека, который отнимает у тебя последний шанс.
Да и вообще, видимо, великодушие не является нашей наследственной чертой. Надо в этом признаться. Но я благодарна судьбе, что у меня был лучший отец на свете.
Ирина Щеглова
В детстве хотела стать космонавтом – бороздить Вселенную и рассказывать людям о своих открытиях. Смотрела на звезды и писала стихи! В юности мечтала о филфаке, но родители убеждали в необходимости иметь «нормальную» профессию. Поддалась и получила диплом инженера-механика. Так что на вопрос:
«Чем занимаешься?» – шучу: «Я инженер-механик человеческих душ». Я по-прежнему смотрю на звезды и записываю истории. И еще я уверенна, наши мечты имеют обыкновение сбываться. Мир полон чудес и совсем не так прост и понятен, как написано в школьных учебниках.
Все бросить – и в Братск!
На кой хрен мне все это надо?!
Я вызвала такси по общажному автомату и страдала, не опоздает ли…
До отлета два часа!
И что я должна сказать родителям?
«Здравствуйте, мама, папа, я беременна, и мы собираемся расписаться с Вадиком, да, с тем самым, который вам так не нравится…»
Желтая разваливающаяся «Волга» с шашечками осторожно подкатила к общежитию.
Как бы не укачало на ледяных колдобинах. Я мысленно застонала, садясь на заднее сиденье такси. Уже тошнит.
Вадик, гад, не соизволил проводить. Мне сто лет не упали его проводы, но хотя бы из вежливости.
– Куда летим? – весело спрашивает водитель.
– В Африку, – бурчу невежливо. Охота ему разговаривать, на дорогу бы смотрел.
– Строгая! – хвалит неунывающий таксист. – Отличница?
– Боевой и политической подготовки…
Хорошо, зимнюю сессию сдала, хвостов нет, весеннюю еще успею, а дальше как? Академический брать? Как жить, где? С его родителями? Застрелиться!
Водитель демонстративно прибавил звук радио.
А если я умру при родах?!
Блин, как же тошнит…
– Приехали!
Так, теперь морду кирпичом и вперед на регистрацию и посадку.
Я смирилась с тем, что ни один перелет не обходится без приключений: если не попутчики достанут, то в аэропорту кто-нибудь неприятный привяжется.
Мне нравится путешествовать, если бы не люди…
«Не трогайте мине, и беда вас мине». Ощетинилась, закрылась панцирем, ушла в себя. В мысленном коконе, как в броне, поднялась на борт «Як-40», бесстрастная стюардесса напутствовала «занимайте места согласно купленным билетам».
Подошла к своему ряду, специально попросила в кассе, чтоб место у прохода, так проще не обращать внимание на соседа. У своего кресла натыкаюсь на кого-то высокого и замшевого – молодой человек в коричневой дубленке нараспашку укладывает сумку на полку.
– Ой, извините, – бормочу, абсолютно уверенная, что он сидит впереди, мне так повезти не могло – уж очень симпатичный, лет двадцати пяти, лицо такое тонкое, правильное, глаза замечательные, карие, бархатные, у Вадика почти такие же…
И вдруг слышу радостный возглас:
– Добрый вечер! Это ваше место? Прошу прощения, я сейчас – он в мгновение ока затолкал сумку и, сияя улыбкой, предложил мне кресло у иллюминатора.
Я вежливо отказалась, он помог мне снять пальто, мы начали расшаркиваться друг перед другом, создав небольшой затор в проходе. Стюардесса прикрикнула. Попутчик виновато пожал плечами и уселся на свое место.
Я осторожно присела рядом.
Назовите мне хоть одного человека, который сказал бы: «Мне всегда везет с попутчиками».
И даже если таковой найдется, я ему не поверю.
Потому что существует такой подлый вселенский закон – как только ты садишься в самолет или вагон поезда (но о поездах отдельно, это особая форма путешествий и особый характер спутников), то рядом с тобой оказывается полубезумная мамаша с младенцем или бабушка с орущим неуправляемым внуком, который всю дорогу будет поливать тебя липким соком, вытирать шоколадные пальцы, бить ногами и требовать твоего внимания.
Если не бабка и не «прелестный ребенок», то похотливый старичок-эротоман с явными признаками психического отклонения, возникшими на почве угасания потенции. Этот будет лапать тебя за коленки и срывающимся шепотом предлагать ехать с ним куда-нибудь «в номера»…
Но из правила бывают исключения…
Пока самолет включал двигатели, ехал по полосе, взлетал, мы молчали, изредка смущенно переглядываясь.
Первым не выдержал сосед:
– Увидел вас и обрадовался. – Он улыбнулся так искренне, что я невольно улыбнулась в ответ, а он продолжил: – Нет, думаю, невозможно, прелестная девушка исчезнет, а со мной рядом усядется занудный толстяк со стойким перегаром или…
