Я попыталась вспомнить, о чем мне тогда поведал Павел. А, он рассказал, что женился и у него есть сын. На момент этого разговора сыну исполнилось года два, три, что ли… Окончил ли Павел тот вуз, в который мечтал поступить когда-то, работал ли потом по своей специальности? Времена-то тогда были не самые легкие, страна в кризисе, инфляция, безработица. Нет, уже не помню этих подробностей… Ревновала ли в тот момент я Павла, было ли мне больно слушать истории о семейной жизни, о сыне, о жене? Тоже нет. Юношеская любовь, вернее даже – влюбленность, благополучно прошла, все слезы высохли давно. Вот странно – столько переживаний когда-то, а потом – даже сердце не дрогнуло.

Точно, точно – помню, слушала его, и мне хотелось поскорее положить трубку, словно я делала что-то совсем лишнее, ненужное…

И дело не в ревности – я на тот момент смогла распрощаться с прошлыми иллюзиями, сердечная боль после расставания с Павлом давно утихла. Дело в другом – не всем и не всегда хочется возвращаться в прошлое, интересоваться личной жизнью бывших возлюбленных. А зачем? Ненужные знания, ненужные эмоции, лишние мысли. Что потеряно, что ушло безвозвратно – к тому лучше и не возвращаться. Нечего переживать, нечего жалеть, в ту же реку второй раз не войдешь. Когда, позже, возникли социальные сети и появилась возможность найти практически любого человека из прошлого, даже тогда я никого не искала – ни бывших друзей, ни бывших возлюбленных. Впрочем, почему «не искала», я даже не потрудилась в этих сетях зарегистрироваться.

Помню, как удивлялись подруги, увлекшиеся виртуальным общением – «как, неужели тебе неинтересно разыскать тех, с кем развела тебя жизнь?! Да ты просто бесчувственная!» Тем не менее повальное увлечение, например, интернет-сообществами, в которые объединялись бывшие одноклассники, прошло мимо меня. Кстати, спустя лет десять все те же подруги, наоборот, восхищались моей дальновидностью: ах, ты такая молодец, что пропустила мимо себя всю эту шелуху, отнявшую столько времени и сил в бесплодных попытках вернуть прошлое.

И вот вдруг теперь у меня все-таки появилась возможность узнать о человеке, который когда-то очень много для меня значил. В реальности причем, из первых уст. Но я сидела напротив Анны Дмитриевны и упорно молчала.

– Как ты? – наконец не выдержала, разомкнула аккуратно накрашенные губы Анна Дмитриевна. – Замужем, дети есть?

Я кивнула.

– Счастлива? Муж один и тот же? До сих пор? – настойчиво выпытывала моя собеседница.

Я невольно улыбнулась.

– А работаешь? Где, как? Или муж позволяет тебе не работать? Ты высшее образование-то сумела получить?

Я внезапно вспомнила – как же, как же, это пресловутое высшее образование… Когда Анна Дмитриевна отговаривала своего сына от брака со мной, то это обстоятельство явилось ее главным аргументом – у девочки (у меня, то есть) нет высшего образования. Анна Дмитриевна хотела видеть возле своего сына образцовую невесту – умненькую, перспективную, обязательно с дипломом.

Если ей сказать, что я окончила Литературный институт и пишу книги теперь? Наверняка она испытает шок. Побежит потом в ближайший книжный магазин, чтобы проверить, не придумала ли я все это…

Но зачем мне это? Зачем мне торжествовать, доказывая пожилой даме, насколько она во мне ошиблась когда-то?

Я вздохнула и… просто кивнула один раз – на все ее вопросы.

– Да, заметно, что ты живешь неплохо, – продолжая внимательно разглядывать меня, заключила Анна Дмитриевна. – Ты не выглядишь замученной жизнью. На свои годы смотришься вполне… Ну, лет на пять даже меньше тебе можно дать! – в порыве внезапного великодушия воскликнула она. – Я ведь, ты знаешь, обращаю внимание на всех ровесниц, ровесников Павлика. Тут что касается что женщин, что мужчин, идет значительное разделение. Одни становятся обрюзгшими, и тут даже не в полноте дело, а в общем тонусе, что ли? Зато другие – такие… подтянутые, собранные, что ли? Ах, поняла. Есть те, кого жизнь не била, и те, кому сильно досталось. Вот ты, Таточка, не смотришься битой.

Очередной сомнительный комплимент! Или, наоборот, высшее признание – от Анны-то Дмитриевны?

И вдруг я вспомнила кое-что. Один момент – во время того, единственного телефонного разговора с Павлом, много лет назад. Рассказывая о своем маленьком сынишке, он признался, что бьет ребенка. Не бьет, а как-то иначе, другое слово Павел употребил… Колотит или дубасит? «Я сына дубасить люблю. Он ревет, падает, убежать хочет, а я ему – стой, куда? Как грушу колочу… Не могу, он так смешно ревет в эти моменты!»

Вот как трактовать подобные признания своего собеседника? Либо мужчина хочет сообщить о том, что он играет со своим сынишкой – в шутливые кулачные бои, либо… либо это самый настоящий садизм со стороны взрослого. Да, точно, именно поэтому мне стало неприятно тогда, и я попыталась поскорее свернуть разговор с Павлом. Наверное, мне надо было расспросить его подробнее – и возможно, выяснилось бы, что его кулачные бои с сыном – не всерьез. Отец просто учит сына защищаться, учит приемам боя. Сейчас – я, теперешняя я, точно бы расспросила его, и, возможно, если бы мои опасения подтвердились – возмутилась бы, осудила Павла за подобное поведение. Да, я никогда не вмешиваюсь в чужую жизнь, лишнего ни у кого не спрошу, но проходить мимо ребенка, над которым издеваются, – нельзя.

Хотя бесполезно, наверное, отчитывать взрослого человека… А то Павел не понимал, что он творит? И вообще, а что тогда – мать ребенка, где она? Ее все устраивало в общении отца и сына? Уж она-то в первую очередь должна была побеспокоиться о малыше!

– …Ты уж прости, Таточка, но тогда ты, в юности, выглядела просто ужасно. Какая-то дикая прическа на голове, словно птичьи перья торчали, боевой раскрас на лице, ты напоминала вождя краснокожих! – тем временем вещала Анна Дмитриевна. Она, видимо не дождавшись вопросов от меня, решила сама взять слово. – А как ты одевалась?! Я думала, с таким гардеробом – тебе прямая дорога в ПТУ! А Павлик собирался в иняз, если ты помнишь, у меня была возможность туда его устроить. Это же мезальянс…

Она что, оправдывалась?

Хотя да, точно, краситься я тогда не умела – не умела в не том смысле, что делала это криво и неаккуратно, а просто я еще не знала, как правильно подбирать цвета и оттенки, учитывая особенности своего лица. Я просто рисовала у себя на лице шаблонный модный макияж. Фиолетовой помадой – губы, и густые тени а-ля бамбуковая панда – вокруг глаз… Смоки-айс времен девяностых. Смешно! Да, а модным тогда считалось окрашивание волос «перьями». От стеснительности я еще хохотала тогда, в юности, невпопад и окончательно добила Анну Дмитриевну тем, что пыталась курить какие-то коричневые длинные сигареты, теперь уже не помню их названия. Джинсы-«варенки» и черная кожаная куртка с непомерно длинными рукавами, из толстой свиной кожи, которая скрипела при каждом движении, – дополняли мой образ современной девушки тех лет… При моем невысоком росте эта куртка, явно не по размеру, смотрелась на мне весьма комично, я думаю.

Конечно, Анна Дмитриевна решительно воспротивилась, увидев такое «чудо» возле своего сына. Она, помнится, заявила тогда, что видит рядом с Павлом совсем другую невесту. И даже описала ее.

Это среднего роста (обязательно среднего, ибо коротышки, равно как и дылды, – не рассматривались даже) и гармоничного телосложения девушка. Без вредных привычек, скромная и тихая (которая не хохотала бы по поводу и без). Скромно и прилично одетая. Длинная юбка, аккуратная блузка. Волосы – не обезображены в парикмахерском салоне мелированием, а прилично уложены. В косу.

Вот такой Анна Дмитриевна представляла невесту своего сына Павла.

Когда мы пересекались – я, Павел и Анна Дмитриевна, – она без открытых оскорблений, но методично и подробно описывала мои недостатки. Я зачем-то спорила с ней, правда, стараясь быть максимально вежливой, Павел злился, повышал голос на мать…

Он вообще был очень несдержанным парнем, задиристым, способным завестись с полуоборота. Часто приходил на свидания то в синяках, то с рассеченной скулой. С возмущением рассказывал о дураках, которые повстречались у него на пути, и как ему пришлось «поучить» их жизни…