Тот ничего не ответил, а лишь мрачно ухмыльнувшись, поднял рюмку:

- Ладно вам, отцы, давайте выпьем, сегодня сорок дней все - таки, как никак! Что о нас живых то говорить?! Надо мертвых помянуть!

Егоров посмотрел на Андрея, и покачав головой, тихо сказал:

- Вижу, вижу - ты еще не перегорел. Забыть тебе все это надо! Забыть! Не было ничего! Поверь, они оставили тебя в покое не просто так увидят, что опять начал копаться, рядом лежать будешь! - Егоров кивнул на могилу.

Среди большой, небрежно накиданной кучи венков сиротливо торчала доска с большой фотографией Виктора. Ветерок шевелил ее, и создавалось впечатление, что Виктор смотрит с нее как живой.

Андрей грустно вздохнул. Егоров, видя, что он не согласился с его доводами, продолжил убеждение:

- Ты пойми, у тебя мама старая, у тебя теперь работа хорошая! Вон шеф редактором сделали! Живи да радуйся! На хрен тебе эта политика нужна! Ты молодой! Женись! Вон, девка- то какая эта твоя башкирка! Огонь! Она тебе такого сына родит! Ух! Одумайся Андрей! Забудь ты это! Все равно - один в поле не воин!

- Да не хочу я жениться! И забывать ничего не хочу! - раздраженно отмахнулся от него Андрей.

Егоров плюнул себе под ноги. Моргунов, увидев это, пристыдил:

- Ээ! Кладбище тут все-таки! Кончай плевать! Старый хрыч! Что к парню пристал?! Он, видишь - мучается.. не может и немку ту забыть? Правда ведь, Андрюха? - Моргунов дотронулся рукой до плеча Смирнова.

Тот ничего не ответил, а лишь нервно достав из кармана сигареты, достал одну из пачки и закурил.

- Кстати, что про нее слышно? - Моргунов присел рядом с Андреем на скамейку.

- Да ничего, тишина - как в воду канула!

- А ты пробовал связываться с Германией? Ну, звонил в Берлин то?

Андрей растерянно посмотрел на Моргунова.

- Ааа!!! Вон вижу - не звонил! Боишься?! А мог бы! По своим каналам? Что, они ее не ищут, что ли?

- Да, что ее искать. Там она, жива, здорова! - раздраженно ответил Андрей.

- Как жива? А как она там оказалась? Откуда ты узнал? - Удивленно посмотрел на Смирнова Егоров.

- Да че узнавать то, у меня ж теперь - знакомые в ФСБ есть! - зло и ехидно ответил Смирнов.

- А вон оно что! Это они тебе сказали?

- Так и сказали, что жива, здорова, сейчас находится в отпуске, в общем - все нормально у нее!

- А как она там оказалась-то? Тут же все с ног сбились! Убили, мол, немку эту! Выкрали!

- Эх, не знаю! Что вы ко мне прицепились?! - Андрей дернулся, и встав с лавки, опять разлил водку - Давайте лучше пить!

Моргунов покачал головой:

- Ты смотри - не запей с горя! А то сопьешься!! Не стоит она этого! Немка-то твоя! У нее своя жизнь - у нас своя! - философски заметил он.

- Не сопьюсь! Нужна она мне! - Андрей совсем разозлился.

- Да ладно! Ты не трогай его! Вон видишь, парень мучается, это нам он врет, что ему все по барабану, а в душе он обиделся и на нас, и на нее! - сказал Егоров Моргунову.

И тут же, хитро прищурившись, обратился к Андрею:

- Только Андрей, мы не виноваты! Мы и так помогли тебе чем могли! А немку, тоже понять можно! Еще неизвестно, как ее обрабатывали?!

- Да понятно. Я и не злюсь. - Ответил тот грустно.

Егоров посмотрел на Андрея с сожалением и, похлопав по его плечу - загадочно сказал:

- И вообще - будешь в Берлине, а ты будешь! Это я чувствую - сходи на глав почтамт. Может, кто тебе чего написал?!

Андрей вздрогнул и посмотрел на него с недоумением. Но Егоров ничего не ответил, а лишь назидательно кивнул головой.

Смирнов вернулся в редакцию возбужденный и злой. Поминки только расстроили его окончательно. Утром Андрей отпросился у руководства на целый день, но после посещения кладбища неожиданно для себя решил вернуться на работу.

Сквозь стеклянную перегородку он посмотрел в холл, где стояли столы корреспондентов и, бросив спортивную сумку, плюхнулся в свое кресло. Алкоголь и свежий воздух разрумянили его щеки. Смирнов выглядел посвежевшим, но усталым.

Должность шеф-редактора; на которую его назначили; не радовала. После гибели Пронькина Андрею казалось, что это место несчастливое. За месяц с небольшим он так и не успел перестроиться в руководители. Новоиспеченный шеф-редактор Смирнов общался с подчиненными очень демократично. Начальство ворчало, намекая, что Андрей развел панибратство, но Смирнов не хотел и слушать об искусственном изменении его имиджа в грозного и ворчливого начальника.

Андрей зевнул и, щелкнув пультом, включил телевизор. Но просмотреть выпуск новостей Смирнов не смог. Мозг никак не хотел воспринимать информацию. Диктор, словно инопланетное существо шевелил губами на экране, Андрей ничего не понимал. Что-то противное творилось в его душе. Телевидение раздражало, хотелось все бросить и уехать, уехать, в какую-нибудь глушь, где бы его никто не дергал, где он был бы предоставлен сам себе!

В стеклянную перегородку требовательно постучали. Андрей вздрогнул и привстал с кресла. Выпускающий редактор Катя Волкова держала в руках трубку телефона. Ее кулачок старательно прикрывал микрофон трубки. Ее не было слышно из-за стеклянной перегородки. Катя, словно рыба в аквариуме, шевелила губами, показывая на аппарат. Андрей, посмотрев на нее, улыбнулся и кивнул.

- Сейчас возьму - крикнул он девушке, понимая, что она его тоже не услышит.

Потянувшись к телефонному аппарату, Андрей тяжело вздохнул. Разговаривать ему не хотелось, но, тем не менее, он пересилил это чувство и схватил пластмассовый банан трубки. Из нее раздался далекий, но очень знакомый голос:

- Андрей, это я!

Смирнов испугался. Он никак не ожидал услышать голос человека, о котором думал все это время.

- Андрей ты меня слышишь? Это я, Ева! Алло!

Но Андрей молчал. Он не мог выдавить из себя ни слова.

Черная, почти свинцовая вода. Течение торопит, словно нет времени стоять на месте. Маленькие, одинокие льдинки, безнадежно закручиваясь в круговерти, несутся по острым, словно озлобленным волнам реки. Кромка льда лишь на прибрежных камнях - лед бессилен перед мощью сибирской реки. Лед затаился и ждет, ждет последней возможности сползти и поплыть, туда, вниз по течению на Север, где его жизнь будет вечна. Где безмолвие белой пустыни холода, безбрежного пространства Арктики, могут сохранить ему жизнь. Но шансы у льда малы. Весеннее солнце обязательно расправится с посеревшим и надоевшим природе льдом. Так что дни его сочтены.

На окраине маленького, но уютного деревенского кладбища стояли две старухи. Сутулые фигуры пожилых женщин, словно большие пеньки среди хвойного молодняка. Серые фуфайки почти не видны среди почерневшего снега и зеленых иголок. Лишь красные, вязаные рукавички на руках, как нелепые яркие кляксы. Черные платки треплет холодный апрельский ветерок. Лица обоих старух напряжены. Каждая морщинка, словно маленький окоп на поле боя. Глаза устало смотрят в даль. На щеках, словно стеклянные бусинки, слезы. Это ветер заставляет плакать.

Где - то в глубине кладбища толпа людей. Старух туда не пустили. Перед ними стояли несколько человек в пятнистой и серой милицейской форме. Охранники тоже были напряжены. Одна из старух, поправив платок, тихо прошептала:

- Петровна, ты его видишь?

- Нет, его, нет ашо. Не приехал.

- А кто там-то стоит?

- Это свита его и эти, как их - телевизионшыки.

- А че-то их много вроде?!

- Да человек-то важный! Словно царь! Да не словно - царь и есть. Или как Сталин.

- Ну, царь и Сталин - это, пожалуй, одно и тож.

- Не скажи! Царь он от бога, а Сталин - власть.

- А чем же власть-то от бога отличается?

Первая старуха не ответила. Задумавшись, она отвела взгляд от кучки людей на кладбище и посмотрела на небо. Медленно перекрестившись, тяжело вздохнула: