- Леша, Леша, успокойся, я пошутил!! Найдем мы тебе денег для бюджетников! Найдем, ты только подпиши вот это! Разрезы отдай, а учителей и пенсионеров твоих мы прокормим!
- А! Найдете! Спасибо! Нет уж! Хватит!
Осиновский никак не мог понять, куда клонит губернатор, от этого он заерзал на стуле и, словно курица, заморгал глазами. Гусев, видя его растерянность, обошел стол и, сев напротив, спокойно сказал:
- Все, Осина, я решил, вернее, мы решили!
- Кто это - мы? - робко спросил тот.
- Мы, жители Белоярской области!
- Не понял.
- Ну, в общем, я с местными депутатами некоторыми посоветовался, с некоторыми политиками, писателями, местными художниками, музыкантами, в общем, авторитетными в Белоярске людьми!
- И что?
Гусев улыбнулся и, пригладив волосы, ответил:
- А то - пора кончать эту бодягу! Мы не колония, нас грабить не надо! Как это говорится: мы не рабы! Рабы не мы!
- Ты это о чем? - с тревогой в голосе переспросил Осиновский, не понимая губернатора.
- А все! Нет больше этого беспредела! Я намерен создать в области правительство и созвать чрезвычайный съезд депутатов!
- Зачем это?
- Тьфу, ты! Ну, ты тупой! Не будем мы больше Москве ни хрена отдавать, возьмем себе своё, и баста!
Осиновский чуть не упал со стула. Он судорожно схватил папку и, прижав ее к груди, словно щит, дрожащим голосом сказал:
- Лешааа! Это... это же бунт! Переворот местного масштаба! Ты, ты, понимаешь, что ты задумал?!! И что за этим последует?!
Гусев, махнув в его сторону, скорчил брезгливую гримасу:
- Только вот этого не надо! Не надо! Не надо тут корчить девочку в левой ноздре! Пугать меня страшилками! Знаю я все! И представляю, на что иду! Но другого выхода нет! Нет! Понимаешь?!
Осиновский все еще не мог поверить услышанному:
- А на съезде, на съезде-то этом, что собираетесь делать?
- А то. Там съезд и решит! Пусть люди решат! А не я! Я только могу предложить...
- А что ты собираешься предложить?
- А то, я предлагаю, выйти область из состава России!! Принять свою конституцию и жить самостоятельно!
- Что?!!! - завизжал Осиновский. - Что?! Ты! ты дурак!! Идиот! Ты такое несешь! Ты не представляешь, что ты сейчас делаешь! - он дернулся и вскочил со стула. Тот, вылетев из-под него, упал боком на дорогой паркет.
- Да, ладно тебе! Ладно, давай лучше поговорим спокойно. - Мрачно отмахнулся от него Гусев.
- Да о чем тут можно говорить?! Я в эти игры не играю! Ты меня не впутывай в этот бунт! Бессмысленный и обреченный! Спартак, тоже мне, тут нашелся! Емеля Пугачев местного розлива! Ты против кого собрался играть? Против Кремля?! Ты что, не понимаешь, что ты уже обречен?! Кто тебя поддержит? Местное быдло? Да нужен ты им! Им и так хорошо! Было бы плохо - они бы давно уже все на улицу с камнями вышли!
Гусев слушал истеричную речь Осиновского и молчал. Того это еще больше раздражало. Эхо его голоса острым фальцетом отскакивало от стен губернаторского кабинета.
- Леша! Пока не поздно! Останови все это! Да и то, я подозреваю, информация в Москву уже ушла! Ведь поговорка, знают двое - знает и свинья, очень актуальна в нашем государстве! А я подозреваю, об этом не одна свинья знает, а целый свинарник!
Гусев, тяжело вздохнув, встал со стула и ушел в комнату отдыха, находившуюся за стенкой. Оттуда он вернулся с бутылкой французского коньяка и двумя бокалами в руке. Поставив хрустальную посуду на полированную крышку стола, он медленно налил коньяк и тихо сказал:
- Ладно, давай выпьем!
Осиновский взглянул на него и, медленно сев на место, махнул рукой. Он не мог поверить в происходящее. Хитрый интриган понимал, что совершенно не владеет ситуацией.
- Давай, пей. - Гусев кивнул на бокал.
- Леша!! Скажи мне, что ты пошутил!!
- Нет, какие шутки, я тебе сказал правду...
- А ты о своей семье подумал? Что с ними будет? Твои дети в Москве! Жена!
- А что делать местному народу?! Ты подумал?! Неужели так и жить в этом стойле! Представь: у миллионов людей нет будущего! Нет!! Его мы, мы украли и ничего не хотим давать!
- Да кому оно нужно, это твое будущее?! Им бы по бутылке водки, да по бабе - и все, вот и все будущее!
- Нет, Осина, зря ты так обо всех. Народ все равно ведь не дурак и не пьяница. Есть, конечно, некоторые, но обо всех так судить... Просто, такие, как ты и я, у него отняли веру в справедливость! Веру в хорошее! Веру в то, что можно жить по-человечески!
- Леша! Ты о чем! Зачем это тебе?
Гусев залпом выпил коньяк и, поставив бокал, как-то обречено ответил:
- А я не хочу, чтобы после моей смерти мне на могилу кто- нибудь насрал! Как Хрущеву! Хочу умереть не гадом! Хочу дать людям надежду! А вдруг все получится? Вдруг все-таки разорвется этот порочный круг под названием "империя большевизма"! Империя зла!
- Леша, Леша, дурак ты! И все! Лучше бы вон подписал угольные разрезы! Мы бы с тобой на недельку бы в Ниццу махнули, на Лазурный берег, или хочешь - в Куршавель? В Альпы?!
- Нет, Осина, как говорится, мосты сожжены - Рубикон перейден! Ты же знаешь, что я своих решений не меняю!
Осиновский покачал головой и с сожалением в голосе сказал:
- Видно, последний раз видимся! Ты мне хоть и друг, но встречаться с тобой теперь просто опасно! Я и так в последнее время у президента в опале, а тут еще и твой переворот. Нет, Леша! Я, извини - пас! Прощай!
- Ты так прощаешься, будто меня завтра в крематорий отправят...
Осиновский встал и направился к двери, так и не притронувшись к коньяку. У выхода он пробурчал себе под нос:
- ...как знать,... как знать...
Гусев посмотрел на его спину, исчезнувшую за полировкой двери, и налив еще коньяка, тихо прошипел:
- Да пошел ты!
Глава третья
....Президент выключил диктофон и вздохнул. Над дверью запищал сигнал и загорелась надпись "Пристегнуть ремни!". Сергей Сергеевич щелкнул пряжкой и приготовился к посадке. Он не любил эту часть полета. Опускаться на землю было как-то неуютно. В момент дребезжания колес о бетон взлетно-посадочной полосы словно заканчивался сладкий интересный сон. Президент поежился и закрыл глаза. Он попытался представить себе лицо Гусева. Но ему это не удалось. Его очертания расплывались в абстрактных линиях и никак не хотели принять конкретный облик.
Разноцветные огни аэропорта размывались мокрым снегом, таявшим на иллюминаторах. Толстая громадина Ила затряслась на бетоне взлетной полосы. Двигатели взвыли форсажем реверса. Самолет покачивался на неровностях рулежки. Президент расстегнул замок ремня и встал с кресла. Дверь открылась, и вошел помощник. Он улыбнулся и мягко сказал:
- Сергей Сергеевич, температура за бортом - минуc десять. Надо теплое пальто надевать и шапку.
Президент поморщился и ответил:
- Да! Белоярск неприветливо встречает, пальто надену, а шапку нет. Вы ведь знаете, я не люблю шапок, тем более, меховых! Это меня угнетает! Шапка - это ведь чисто крестьянское изобретение. Вся Европа без шапок ходит. Я ведь из Питера, а Питер - это Европа.
- Сергей Сергеевич, то - Европа, а это Сибирь! Простудитесь! А у вас через день - встреча со Шредером!
- Нет, я сказал: шапку надевать не буду!
Помощник пожал плечами и, достав из шкафа, вмонтированного в стену, теплое дорогое пальто, протянул его президенту.
Выйдя из самолета на площадку трапа, президент осмотрелся. Вокруг замелькали огни фотовспышек и зажглись прожектора телекамер. Возле трапа суетились люди, но, увидев его фигуру, они, как по команде, вытянулись в одну шеренгу и замерли. Президент ступил на дюралевую лестницу и с легкостью спортсмена сбежал по ней вниз.
Лица чиновников, встречавших его, были напряжены и испуганы. Президент подходил к каждому и жал руку. Все были без головных уборов. Их волосы развевались на ветру и нелепо, словно в ужасе, торчали в разные стороны. Президент едва заметно ухмыльнувшись, жал протянутые ладони. Последним стоял генерал Гусев. Тут президент заметил, что генерал одет в длинное черное кожаное пальто и высокую, норковую шапку. Этот наряд делал его похожим на офицера СС. Лицо Гусева было суровым и спокойным. Президент внимательно взглянул ему в глаза и, бросив взгляд на головной убор, произнес:
