— Жаль, конечно, что так получилось… — я виновато развел руками.

— Ты тут ни при чем, — ответила Женечка. — К тебе у меня никаких претензий.

— Честно? Ну, слава богу.

— Слава Матке и ее Благоуханным Крыльям, — поправила Женечка. — У нас говорят так.

— Ясно. Ну… огромный привет Пашке!

— Алекс! — она вдруг взяла меня за рукав, на ее глазах навернулись блестящие слезинки. — Алекс, послушай меня: это проклятая планета, у нее нет будущего, поверь мне! Бери Ленку и переезжайте на Сириус!

— Мы к вам прилетим в гости, — пообещал я. — Обязательно прилетим. Чуть подкопим денег — и слетаем в отпуск. И вы тоже прилетайте…

Женечка молча помотала головой, прижалась ко мне и всхлипнула. Сбоку к нам тихо подъехал робот в черно-желтой таможенной раскраске, постоял нерешительно, а затем все-таки козырнул.

— Провожающих просим покинуть зал отлета, — без интонации сообщил он. — Начинается посадка.

— Нет! — твердо качнула головой Женечка, и скулы ее возмущенно дрогнули. — Я сюда больше — ни ногой!

8.06.2006

Теперь я огляделся. Вдалеке пылал лес, а вокруг — то ли деревня, то ли хутор, не поймешь, все лесом заросло. Никогда в этом месте не бывал. Два дома каменные, дорожки чистенькие, клумбы, между домами постройки, но не сараи — то ли гаражи, то ли голубятни. И все это обнесено громадной бетонной стеной, над которой клубы колючей проволоки. В этой стене теперь зияла здоровенная дымящаяся пробоина — танк бы прошел запросто. Хотя прошел здесь всего лишь я. Трупов было пять. Трое лежали за пулеметом — что они там делали такой толпой у одного пулемета? Набрали мальчиков в интернете по объявлению… Еще один лежал за углом ближнего дома, а еще один висел по пояс из окна второго этажа, слегка покачивая длинными руками как белье на веревке. На его рукаве поблескивала серебряная свастика и нашивки — офицер вермахта. А ведь с этим фашистом мне пришлось возиться дольше всего. Дольше, чем с пулеметным расчетом. И если б не гранатомет, он бы меня наверняка скосил в конце концов — опытный боец, хорошую позицию занял. Интересно, я его знаю? Жетон снимем — выясним. Подбежав ближе, я обыскал трупы. Имена пулеметчиков мне ни о чем не говорили, но у них нашлись патроны. У молодчика за углом оказались целая аптечка и немного мелочевки: две светошумовые гранаты и странного вида крест. Я взял и его. Крест послушно перекочевал в левую колонку монитора и теперь вертелся там, загадочно поблескивая. Ключ что ли? На ключ не похоже. Хотя кто их знает, ключи бывают разные. Ладно, выменяем на что-нибудь. Осталось обыскать офицера на втором этаже. Я подбежал к двери ближайшего дома и грохнул в нее сапогом. Дверь упала, и я вошел в темноту. Это было моей первой ошибкой. Расслабился за последние четыре часа, следовало отпрыгнуть и подождать. Но я нагло лез напролом.

Вспыхнуло окно диалога: кто-то вызывал меня: «Стой, Terminator2000! Дело есть, фашик!» — побежали по экрану зеленые буквы. Кто бы это мог быть? В домах и в округе я вроде всех выбил. И что это за хамское обращение? Я снял пальцы с гашетки и переложил руки на клавиатуру. Это было моей второй ошибкой — поверил фашисту. Я набрал: «Terminator2000: Че обзываешься, фашистский ублюдок? Кто такой и че те надо? Че за дело?» А пока я набирал, фашист, выходит, целился. Отвлек меня, значит. Когда я отправил ответ, раздался грохот — в меня били две автоматные очереди. Из темноты, в упор, из одного места — явно стреляли с двух рук. Грохот казался оглушительным, до того было досадно. Рефлексы не подвели — кисть рванула вправо и вниз, а мизинец уже щелкал кнопкой смены оружия. Да вот только гашетки в руке не было, ногти впились в россыпь клавиш. А пока я снова нашарил взмокшей ладонью гашетку, пока вскинул гранатомет, уже понял: не успею. Хваленая защита, которую я выменял на прошлой неделе, таяла на глазах. Алая полоска жизни внизу экрана мигала, стремительно сокращаясь. Понятное дело, прицельная автоматная очередь. Но прежде, чем жизнь потухла, я все-таки успел выстрелить разрывной в мелькнувший на секунду фашистский комбинезон — чуть выше груди, обвешанной орденами со свастикой, в крохотную точку под воротником, где сходятся пластины бронежилета. А, падая, увидел вспышку и летящие во все стороны ошметки автоматчика. Все-таки умею.

Первым делом я написал нашим: «Terminator2000: вычистил R118 обыщите там, я в дауне. Отомстите за меня! Чмоки!» Затем откинулся на спинку кресла, потер онемевшие плечи и посмотрел на часы в углу экрана. Хотя можно было глянуть и просто на шторы — утро в разгаре. В институт опять не успеваю.

Я поерзал в кресле. Бегать всю ночь по перелескам, все вычистить, и так глупо нарваться… Кто меня просил лезть в этот сектор? Решил устроить карательный рейд? Показать новичкам, что может сделать опытный боец с двухлетним стажем? Устроил. Патрулировал бы нормально свой край три часа, и сдал бы вахту Фокусу, или кто там из нашей команды должен был выйти на дежурство.

Я откинулся на спинку кресла, сцепил руки над головой и с хрустом потянулся. Из-за штор сочился яркий свет, а в нем кружились пылинки. Со двора доносился утренний шум — торжествующе визжал ребенок, и его визг носился за ним по двору кругами. Скребла большая дворницкая лопата. Ревела легковушка — то прибавляя газ, то убавляя, но оставаясь на месте. Я снова потянулся.

Компьютерный столик завален хламом — недопитая чашка, диски, конспект по сопромату, отвертка, фломастер… И везде пыль. Я поднял глаза. На вылинявших обоях висела строгая рама, тоже в пыли. Раму мы привезли когда-то из деревни — у бабушки она висела над печкой. В раме теснились серые вылинявшие фотографии. Бабушка, совсем еще молодая, держит на руках мою маму, маме три годика. А вот точно так же мама держит на руках меня — единственная цветная фотография в черно-белом царстве. Вот это мамина свадьба, это мама, а мужчина рядом с ней — мой отец, которого я не помню. А вот это свадьба бабушки, рядом с ней дед, я его тоже не помню. Бабушке здесь восемнадцать, у нее толстая коса, а деду тридцать, он усатый, толстый и улыбающийся. Ну а эта фотка — выше всех, самая большая, и даже самая яркая: не цветная, но и не черно-белая — коричневая. Так умели раньше делать. И обрезана по краям специальным зубчатым ножом. Круглое волевое лицо с могучими бровями, тонко сжатые губы и взгляд, устремленный вдаль и вверх — словно этот человек в шлеме смотрит на далекий самолет, отрывающийся от земли. Поэтому я в детстве думал, что мой прадед был летчиком. Но мой прадед был танкистом, капитаном танковых войск. В сорок пятом он погиб в боях под Смоленском. Я знаю, как это было, мне рассказала бабушка, а ей — прадедов однополчанин. Осколком перебило трек, и танк мог лишь крутиться на месте. Но оставались пушка и пулемет. Они могли вылезти, бросить свою машину и уйти в тыл. Но они не сделали этого — танк до темноты продолжал вести бой, прикрывая отступление наших войск. Фашисты ничего не могли с ним сделать. К вечеру кончились патроны. Тогда фашисты окружили танк, облили соляркой и подожгли…

Тишину комнаты и далекий шум двора разрезал переливчатый свист — жесткий и требовательный. Не успев толком удивиться, я вскочил и начал искать трубку. Телефон свистел настойчиво, звук носился в комнате, отражаясь от стен, но совершенно неясно было, откуда он идет. Я скинул с кресла одежду, перелопатил хлам на компьютерном столе, разбросав по полу диски, заглянул под кровать и обшарил подоконник — трубки не было. Наконец звонок смолк, и только тут я ее обнаружил на батарее. Вздохнув я поплелся в коридор, чтобы повесить ее на базу, но в этот момент трубка зазвонила снова — видно, звонивший был уверен, что здесь ему обязаны ответить.