Шипулин недолго обижался, и вскоре они помирились, а я спросил у Стёпы, неужели он не видел, чьё пальто вынес? «Нет, – честно признался он. – Я тогда вообще ничего не видел в этой сутолоке. Да и откуда мне было знать, что это именно его пальто? Я вообще не замечал, в чём он ходит. Мы же на катке встречались, уже в хоккейной форме».

Вот таким беспечным был Стёпа раньше. И казалось, что таким он будет оставаться всегда. Во всяком случае, менее всего в нём ожидалась какая-то обострённость. С кем он боролся и за что – эти вопросы оставались без ответа. Не было у нас угольника с делениями, чтобы верно нас разметить и привести к общему знаменателю.

Он уже не просто говорил, а учил и даже обвинял. Создавалось впечатление, что он может всё предугадать и знает точную формулу, по которой следует жить – не только ему, но и всем. В его выступлениях, несмотря на кажущуюся уверенность, ощущались внутренние противоречия. Стёпа словно для чего-то созревал, ему не хватало воздуха. Непреклонно обособляясь, он выпадал из круга привычных связей и настоящего понимания. Всё это, конечно же, совершалось постепенно, не сразу, пока однажды не прорвалось.

Это произошло осенью, в середине октября, в ничем не выдающемся году привычных надежд и стабильных обещаний уже нового века. Месяц выдался ясным и сухим. Затянувшееся расставание с летом радовало солнечными бликами в окнах домов, сквозной синевой неба, бодрым холодком, ворохом опавших листьев и уходящими, а потому особенно острыми, немного грустными, запахами. Период равновесия, подведения итогов, существования между – и даже не поймёшь, между чем, – настолько хорошо и спокойно на душе, что самому себе представляешься как никогда правильным и достаточным без всяких оговорок.

И потому закономерна встреча: мы собираемся у Недорогиных. Пётр звонил и приглашал. С ним я виделся в начале лета, тогда же с Костей Барометровым, у Стёпы был в гостях ранней весной, а вот они не видели Соболевых и того больше.

По укоренившейся привычке я прихожу в гости один. У Петра новая просторная квартира, у Кости новая, хорошо оплачиваемая работа, только у меня всё по-старому, хотя нет, позже у меня обнаружится новый взгляд на происходящее.

Ждём Соболевых. И вот они появляются. У Стёпы новая кожаная куртка: светло-коричневая, с рыжинкой под осень, она пахнет аккуратной работой, качественными швами, скользко блестит, словно чем-то намазана, и скрипит при каждом движении. Кажется, что Стёпа наслаждается этим скрипом. Подходит к большому зеркалу, поднимает руку, проводит ладонью по короткому ёжику волос, опускает руку, тянет вниз молнию – будто показывает купленный товар. Удивительно, но с годами Стёпа нисколько не изменил своей любви к вещам. Он снимает куртку и смотрит на меня: ну как я, оценил? Я поощрительно улыбаюсь.

На Стёпе ярко-красная трикотажная рубашка с коротким рукавом – это поло у него тоже новое. Цвет лица под стать рубашке, различие в оттенках – в лице прячется влажная темнота, свидетельствуя о полученном загаре. В глазах появился какой-то лихорадочный блеск. Стёпа был наполнен внутренним ликованием и выглядел худее своего идеала, самого К., которого на днях показывали по телевизору, – у того вдруг оказалась дряблая, старческая шея, выглядел он далеко не образцово.

В Наташе новое – самое главное: она заметно поправилась, у неё круглое лицо, солидарное с полной луной. Загар не шёл ей на пользу, а старил и упрощал её до маленькой железнодорожной станции, где она вполне могла бы зазывно торговать крымскими яблоками перед составом, сделавшим остановку на три минуты.

Они вчера только вернулись с отдыха в Крыму. На стол ставится вино с этикеткой «Массандра». Наташа принимается рассказывать мне о Толике, – каком Толике? – том самом, который благоговейно внимал каждому Стёпиному слову, и перед которым за это в свою очередь едва не преклонялась сама Наташа: «Какой парень! Ты бы его видел… Какой парень!»

Её восклицания прерывает рассказ Стёпы об очередном необычном персонаже, – если верить его словам, человеке-легенде, живущем в одном с нами городе. Вся его необычность состояла в том, что ему было пятьдесят восемь лет и раз в год, на свой день рождения, он собирал у себя гостей, для чего специально снимал одну из комнатных дверей, клал на пол и накрывал на неё, как на стол, – такой вот радушный хозяин.

– Только на таких условиях к нему можно в гости попасть, – утверждал Стёпа.

– Вот ещё, – хмыкала Катя, жена Кости Барометрова. – Я что, например, должна на полу сидеть?

– Только так!

– Это же так неудобно. А если я не хочу?

– Тогда «до свидания»!

– И в чём же тут смысл? – не понимала Катя.

– В том-то и дело, что нет никакого смысла! – хохотал Стёпа. – Вот такая у него традиция! Если хотите, причуда…

– Может быть, он больной? – не отступалась она.

– Ну что ты, Катя, – подавала голос Наташа. – Александр Аркадьевич очень интересный человек, он – врач…

– Уже не работает, – поправлял её Стёпа.

– Не важно… В общем, что напрасно говорить, если человека совсем не знаешь…

– Я не пойму, – волновалась Катя, – у него что, стола дома нет?

– Конечно же, есть! – смеялся Стёпа.

– Зачем же тогда дверь снимать?

– А у него столик маленький, – предположил Пётр Недорогин. – Всех за него не усадишь.

– Просто такой оригинальный человек, – замечала его жена Ира. – Вот хочется ему так и всё тут!

– Подождите, – встревал Костя, – мы спорим неизвестно из-за чего – как будто в гости к нему собрались…

– Да мы не спорим, – говорил Стёпа, – мы просто разговариваем.

– Ну да – любопытный экземпляр. И где ты таких находишь?

– Я их не нахожу, Костя. Ты вроде как иронизируешь…

– Какая уж тут ирония!

– А напрасно. – Стёпа вдруг серьёзнел. – Я только хотел рассказать о человеке, у которого есть свои правила в жизни… который живёт по-своему и не от кого не зависит.

– Мы про таких уже слышали, – вздыхал Костя, но Стёпу уже было не остановить.

– А ты знаешь, как он проводит свой день? Он встаёт ровно в десять, принимает душ, обязательно бреется, не спеша завтракает, потом выходит на улицу, покупает в киоске свежую газету, поднимается обратно в квартиру, выпивает чашечку кофе и читает газету – от корки до корки. Потом надевает свежую рубашку, повязывает галстук, облачается в костюм, роскошный светлый плащ, на голове широкополая шляпа…

– Выглядит он просто великолепно! – не сдерживается Наташа.

– … и в таком виде снова выходит на улицу – наносит визиты знакомым женщинам. Приходит с букетом цветов, коробкой конфет или бутылкой хорошего вина.

– У него жена есть? – спрашивает Катя. – А дети?

– С женой он давно в разводе, сын уже вырос и живёт в другом городе…

– Ты послушай, Катя, – говорит Наташа.

– Совершив свой обязательный обход, – продолжает Стёпа уже чуть ли не нараспев, – в хорошем настроении, он вечером возвращается к себе домой и обзванивает по телефону других знакомых женщин, беседует с ними и договаривается о визитах на следующий день…

– Прямо какой-то старый Дон Жуан, – улыбается Костя.

– Только хотела сказать, – прибавляет Катя.

– Ну нет, – морщится Стёпа, – не так примитивно.

– Вы только подумайте, – восклицает Ира, – ведь это у него самая настоящая церемония!

– Образ жизни, – отзывается Пётр.

– Ну да, – вступаю в разговор и я, – старой закалки ещё человек.

– Уникальный человек! – ставит жирную точку Наташа.

Неведомый нам Александр Аркадьевич определённо вырастал в значительную фигуру. Возникал облик какого-то цельного индивидуума, неординарной личности, редких свойств человека, про которого мы, к стыду своему, ничего не знали – не знали просто по своей природной лености и нежеланию знать. Он жил среди нас, мог попадаться нам где-то на улице, а мы его не замечали! Нам всем стыдно должно было быть за то, что мы не знаем такого замечательного человека!

Наступила пауза. После такого волнующего рассказа надо было передохнуть, приводя свои мысли в порядок. Ира вытащила мясо из духовки, и тут меня вдруг осенило: они его прежние пациентки, он – гинеколог. Почему бы нет? Он же врач, так что всё может быть. Но я не стал делиться своими догадками – зачем? К тому же мне это было совсем не интересно.