Дверь открылась вместе с окном, значительно больше, чем в моей комнате. Как раз тогда на подоконник взобралась Цэрлина, все еще явно сомневаясь в моем предложении. Я уже лезла следом, когда почувствовала обжигающую боль в спине, как будто рвали кожу, и тогда же в комнате раздался треск ткани. Твою!... Да сколько можно рвать форму! И сколько раз мне придется бывать в лазарете?

 - Черт! - выругалась я, едва заметив человека, сорвавшего разом мне топик и кофту. Не совсем понимая, что делаю, толкнула Цэр из окна и прыгнула следом. О боже мой, о боже мой, о боже!...

Холод обжег тело точно так же, как это всего мгновение назад сделал своими вновь сияющими татуировками руками ректор. Едва мы приземлились, не совсем так плавно, как пушинки, но уже не так больно, как могли бы при обычном уровне гравитации, я подняла голову вверх. Он выглядывал из окна, обрамленный своими белыми, как у Алесса волосами, выглядывал и скалился, словно хищник, настоящий маньяк. Жизнь неожиданно поставила подножку и я свалилась лицом в то, что не тонет и именуется историей, сердце рухнуло в пятки. Пока мы бежали в другую часть кампуса, как на автопилоте, мне казалось, что еще немного, и от нервов меня вырвет куда-нибудь в сугроб. Существовала лишь дикая боль прямо в области сердца, на спине, как будто мне вспороли кожу, холод пробирал до костей, и лицо ректора. Страшное. Довольное. Пугающее.

Это конец.

Что он делал в комнате тех девочек?

Он знал, что я там буду?

Он видел метку?

Точно видел.

Спина была полностью оголенной. Одежда держалась чисто благодаря тому, что я прижимала её к груди. Глаза панически бегали - я искала, нет ли больше вокруг людей. Нет ли тех, кто узнал бы и увидел метку.

Только Цэрлина.

Цэрлина, которая смотрела на меня во все глаза. Она бросилась к моей спине, прежде чем я крикнула «нет!», бросилась, прежде чем я успела скрыть татуировку.

Это конец.

Хуже не придумаешь.

В глазах мутнело. Руки застыли, удерживая одежду. Двигать ими вопреки желанию не получалось.

 - Это же... - как будто окаменев, спрашивает Цэр.

Я отбрасываю волосы назад, тщась прикрыть, но когда они соприкасаются с раной, сводит мышцы от боли. Что там такое? Опять ожоги?

 - Да, метка короля, - сдавлено отвечаю.

Это конец.

Ректор, эта мразь, увидел её. Цэрлина увидела её. И я все равно не могу ей толком доверять. Мне плохо... в глазах темнеет...

- Не верю... Этого не может быть... как ты... да ты... да это... вот почему с тобой так нянчится куратор... вот почему ты такая сильная...

- Вот дура, а...

Это уже совсем другой голос, но знакомый. Писклявый, тоненький, потому что источник его размером с персик, даже меньше. Темный и с крыльями, которыми тот старается бить меня по лицу, лишь бы я, опираясь плечом на стену, не свалилась с ног. Это и есть реальная угроза жизни? Поэтому он явился?

 - Сима... мне плохо... что там такое? - пытаясь проморгаться, обращаюсь к зависшему с глазами на пол-лица чудищу.

 - Продукт чужой жизнедеятельности, - фыркает тот уже из-за моей спины.

Совсем не смешно.

Быстрый. Если бы и я такой была, сейчас бы так не страдала. Первый этап мести прошел успешно, но никак не общее дело. Я не знала, что делать. Совершенно. В голове одна мысль кричала громче другой, становилось тепло. Чувствовалось, что Сима как-то колдует и рана будто бы затягивается, заживает, но все так же больно. Ужасно...

Цэр стояла на месте, рядом со мной. Сквозь непонятную пелену я едва могла понять, о чем она думает. Смесь шока, надежды и растерянности отображалась на её лице, в тишине тяжелое дыхание сливалось с моими стонами и шипением. Но она молчала, как будто над чем-то размышляла, знакомо кусала губы и заламывала пальцы. Тут холодно. Куда идти, если теперь надо ей все объяснить? Причем так, чтобы и в голову не взбрело кому-нибудь растрепаться? Идти к куратору?

Он меня съест с потрохами, это во-первых. Он занят другими делами, это во-вторых.

Не хочу к нему.

Если скажу о Цэр, а главное - о ректоре, проклятом ректоре, он меня убьет. Явно не будет в восторге. Наверное, посмотрит осуждающе и поймет, какую огромную ошибку сделал, когда решил меня втянуть в мятеж. Не потому, что это опасно. А потому, что я могу все легко развалить, испортить.

Я всегда все порчу из-за своих эмоций. Своего эгоизма. И чувствую, что если разочарую его, моя новая жизнь в новом мире не будет ничем отличаться от старой жизни в старом мире. Смысл исчезнет. Если не чувствовать себя частью чего-то, можно легко загубить рассудок. А я не хочу. И не знаю, что делать.

 - Я никому не скажу, - неожиданно говорит Цэр.

Мне сперло дых.

 - Никому? - уточняю, начиная дрожать, как клиновый листик на ветру.

 - Конечно, она никому не скажет, - отзывается Сима. - Я свяжу её клятвой. Только попробует, и умрет.

 - То есть?

Промелькнула надежда. Все еще можно исправить. Может, не с ректором. Но с Цэр точно. А все другое... может, все-таки рассказать Ранзесу? Мне ведь все равно придется? Рано или поздно?

 - Я хранитель. Моя обязанность не только спасать твою задницу, а и следить за тем, чтобы о тебе не знали. Иначе могут начаться проблемы: похищения, использование в личных целях, связывание обязательствами... без истинного правителя Йордан будет уязвим, а вместе с ним и Высшая грань.

 - Какая еще грань?

Мозг трещал по швам. Слишком много лишней информации.

 - Ладно,  подожди... не важно. Идем к Дамиру. Главное не попасться на глаза ректору, - перебила я, прежде чем Сима смог объяснить.

Дело дрянь. Потому что перед глазами снова эти... эти... мошки? Блики? Практически красная пелена, как пелена гнева или ярости. Отчаяние и злость из-за боли загоняли в угол так, как это происходит с собаками из-за насилия. Наверное, именно поэтому я рванула с места так быстро, как только могла, игнорируя возмущенное шипения хранителя и Цэр. В руках ощущалось покалывание. Не знаю, как мы не столкнулись ни с кем по пути на четвертый этаж, не знаю, как я смогла выползти без остановки, но чувствовала, что если бы мне попался на глаза Эванс, я бы вспомнила ему все. Мышечная память у меня тоже хорошая. От воспоминаний о «проходном экзамене» мне еще долго сводило зубы. Убила бы, невзирая на последствия. Размазала по стенке, изуродовала, заставила на собственной коже, костях почувствовать то, что он со мной сделал.

Очнулась только в коридоре, у точки назначения. Дверь оказалась не запертой, и внутрь мы фактически влетели втроем: дрожащая я, прижимающая какие-то тряпки к груди, хмурая Цэрлина, кусающая ногти и Сима, все еще позади моей груди.

Был какой-то женский голос. Я едва успела прикрыть волосами спину, зашипев от боли, и, не глядя на девушку, крикнула, почти что приказала:

 - Вон.

Дамир поднялся с кресла, ошалело разглядывая всю нашу компанию, вместе с ним - та самая девчонка. Не знаю её. Мне плевать.

 - Извини?

 - Пошла вон и забыла сюда дорогу, если жить не надоело!

Аккурат мимо её головы пролетела ваза, почти попав в цель. Это дар. Только доходит, что когда я на эмоциях, не нуждаюсь в назначении точки притяжения или притягаемого, достаточно просто начертить мысленно путь, пожелать.

И она ушла, почти убежала из комнаты, проносясь мимо хмурой Цэрлины. Хлопнула дверь, и мы теперь уже остались вчетвером.

 - Тебе не кажется, что это уже слишком? - зло надвигался на меня пятикурсник.

 - Слишком - вот это, - я обернулась к нему спиной, убирая волосы. Те прилепились к коже и пропитались кровью. Это как же надо было... ай, черт! Больно. Даже не представляю, что там.

Воцарилась тишина.

Только хлопанье крыльев хранителя.

 - Сима, можешь сделать так, чтобы нас уж наверняка никто не подслушал? - разрываю молчание.

 - Легко.

 - Не могу поверить... - бормотал Дамир. Неужели метку видно даже с такой раной? Она что, пронизывает тело насквозь? До костей?