– Да такое, Акош, – взгляд её откровенно скользнул в сторону. Этого он уже не стерпел, тем более, что все приятели в один голос потребовали от него для начала приструнить девку, совершенно потерявшую последние крохи ума. Акош схватил Каталину за руки повыше локтей и прижал к стене. Он никогда не был столь жесток, как ребята из пригородов, не гнушавшиеся использовать бритвенные лезвия, чтобы вразумить своих «кобыл», однако даже на улице Ваци мужчина должен доказывать, что он является настоящим kemeny.
– Что ты городишь, дрянь? – первая пощёчина, после которой Каталина попробовала вырваться, только убедила его, что дело пахнет деньгами. В таких случаях Акош останавливаться не привык – крепко выругавшись, он добавил ей ещё. Тут же, невинно улыбнувшись паре прохожих, он затолкал вяло сопротивляющуюся девушку в ближайшую подворотню, в которой уже всыпал ей по-настоящему. Сперва, как обычно бывает в таких случаях, в ответ слышались лишь проклятия, но вскоре злость Каталины угасла, и она, осознав своё бессилие, сползла вдоль стены, рыдая.
– Так что это такое? Откуда надпись? – Он вновь угрожающе занёс руку.
– Стой, Акош! Стой, не надо больше, – взмолилась она. – Это надпись с какой-то вещи, которую ищет Карой – ну, ты его знаешь…
Акош только хмыкнул в ответ. Конечно же, он знал преподавателя истории Кароя Попрочи, большей частью понаслышке. Он давно уже получил подтверждение, что тот является подлинным вдохновителем столь необычного для Каталины поведения.
– Да, знаю. И что он ищет?
– Он не сказал. Акош, прости меня…
Нытьё Каталины начало его раздражать, и Акош угрожающе поднял руку, требуя, чтобы она замолчала. Что-то в этом деле было не так, даже если не учитывать самой по себе нерасшифрованной надписи на языке, доказательств существования которого не смогли найти даже в университете. Что-то, без чего Каталина никогда не пошла бы на риск испортить отношения с ним, несмотря на всю её непроходимую глупость.
– У этого хмыря что-то есть. Что-то очень ценное – и, готов побиться об заклад, невероятно древнее! Верно я угадал, а? – уже по тому, как она хлопнула своими длинными ресницами, было заметно, что Акош не ошибся.
Он расстегнул свою куртку из превосходно выделанной кожи и достал сверкающую стальную зажигалку, которую носил в небольшом футлярчике на поясе голубых, почти белесых джинсов. Щёлкнув кремнем, он закурил, и, даже не обращая внимания на привкус паров бензина, осевших на кончике сигареты, жадно затянулся.
– Что это? Говори, дура, потому что ты – в доле. Может, мы станем богаты, – Акош широко раскрыл глаза, стремясь показать, как он восхищён способностями Каталины, которые вот-вот должна были принести им сказочное богатство.
– Это золотой нож. Он действительно очень старый. Ему не меньше тысячи лет. Карой говорит…
Акош оборвал её сбивчивую речь нетерпеливым жестом. Пусть знает, что на улице Ваци никому не интересно, что там говорит какой-то Карой.
– Тысячу лет, говоришь? – Он недоверчиво прищурился. – Такого не бывает. Вещи не живут столь долго.
Это была чистая правда. И Липот, и любой другой торговец настоящим и поддельным антиквариатом мог бы подтвердить это. Золотая вещь никогда не станет хранить на своей поверхности мёртвый язык – тот канет в Лету вместе с его носителями. Завоеватели всегда переплавляют захваченные трофеи, создавая новые, порой даже более изящные украшения.
– Я говорю правду, клянусь тебе! – выражение лица Каталины свидетельствовало о том, что она и в самом деле не лжёт. – Это очень примитивный нож, его выковали, может, даже ещё до нашей эры.
– И кто его купит? – с издевкой спросил Акош. – Старик Липот?
– Да любой коллекционер! Там не в этом дело, – Каталина рывком поднялась на ноги, и достав сигарету, прикурила у Акоша и принялась его убеждать в том, во что, похоже, искренне верила. – Он обладает магической силой, это больше, чем деньги…
– Ну, понятно. – Акош, даже не пытаясь более слушать взбудораженную девушку, успокоил её нехитрыми, умелыми ласками и торопливо попрощался – у него ещё были дела.
– Держи, это тебе на косметику, – он сунул в руку Каталине несколько крупных купюр. – Всё, иди домой и больше не волнуйся. Приведёшь этого Попрочи сюда, и мы всё ловко сделаем, он даже не поймёт ничего. Золото там наверняка низкой пробы, но ювелир за него что-то даст, особенно если учесть вес ножа. А может, и вправду антиквары заинтересуются…
Шлёпнув напоследок девушку по заду, он проводил её к выходу из подъезда и ещё с минуту следил за тем, как её фигура удаляется в вечерних сумерках. Даже после того, как Каталина растворилась в толпе, он ещё долго не мог отвлечься от мыслей о происшедшем. Наконец, мало-помалу гнев отступил и Акош смог сконцентрировать свою мысль на происходящем. На нож действительно мог найтись покупатель, причём весьма солидный, Липот или кто-то из тех, кто покупал у него наиболее ценные вещи. Лица эти, обладающие огромным состоянием и властью, даже не светились в людных местах, Липот сам бегал к ним на поклон. Акош подумал о том, что, быть может, он действительно нащупал путь в высший свет… и испугался. Сначала загадочная надпись, а потом эта история с золотым ножом – всё это внушало ему безотчётный страх. Акош почувствовал, как его ладони и спина покрываются потом. Причиной тому был Липот, слывший в Бельвароше колдуном – всё, что касалось сделок с этим антикваром, неизменно вызывало у Акоша одно и то же непреходящее, беспокойное паническое чувство.
Акош сходил в ближайшее кафе и перекусил, запив ужин изрядной порцией фруктовой палинки2. Воспоминания о давнем визите в подвал Липота, которые никак не оставляли его уже битый час, принуждали нервы дрожать, подобно натянутой струне. О старике, который выглядел от силы на сорок, шла дурная молва, и Акош был готов поклясться чем угодно, что на то имелись все основания. То зрелище, которое предстало перед его глазами три с половиной года назад, просто не укладывалось в голове, и Акош до сих пор не мог поверить в то, что происшедшее не было плодом его воображения.
Он закурил сигарету, уже вторую подряд – и, как показали нехитрые подсчёты, восьмую за два часа, – в безнадёжной попытке обрести спокойствие духа и чёткость мысли. Дело было в том, что душу его обещали демоническому существу, именующему себя Липотом, ещё до его рождения. Когда отец, а вслед за ним и мать, ещё в двенадцатилетнем возрасте сообщили своему единственному сыну, что тот – попросту чертёнок, давно заложенный в соседнем ломбарде, Акош только рассмеялся в ответ и пошёл играть в карты с приятелями. Однако прошли годы и настал момент, когда истинность их слов стала слишком очевидной. Как-то раз Липот, его новый деловой партнёр, чья пропитанная скверной репутация отпугивала дружков Акоша, провёл его в подвал под своей лавкой. Содрогаясь, Акош вспомнил, как Липот предложил ему, бывшему к тому же навеселе, пройти колдовской обряд. Акош всегда уважал нечисть и считал себя её верным слугой; ещё учась в школе, он многократно участвовал в различных сатанинских ритуалах, считавшихся в его кругу более чем подобающим случаем для того, чтобы завязать удачное знакомство и укрепить существующую дружбу. Однако зрелище, представшее его взору в ту мрачную ночь, было чем-то исключительным. Спустившись по ветхой деревянной лестнице, они оказались в просторной, но сильно захламленной, комнате. Её единственное освещение составляла маломощная, то и дело мерцающая, лампочка без абажура, свисавшая с потолка. Вскоре Акош с удивлением обнаружил, что потемневшая от времени лавка, на которую он присел, имеет прикреплённые ручные кандалы. Он сразу понял, что это зловещее приспособление использовалось для порки. Помутившемуся от алкоголя взгляду молодого «уличного коммерсанта», как они порой себя называли, открылись многочисленные бурые пятна, почти наверняка кровавые.
– Ей полтора века, – с усмешкой, принудившей его гостя побледнеть, сказал хозяин. – Австрийцы шомполами пороли на ней революционеров.
