Он отлично понимал, что нужно скрывать собственную болезнь от Клары, иначе дело может зайти далеко. В прошлый раз Энё еле вывернулся, так как гнев Жолтана, причины которого тот даже не потрудился объяснить, едва не стал причиной его гибели. Клара, досконально изучившая своего возлюбленного, могла раскусить его с минуты на минуту. В последние дни Энё неоднократно ловил её подозрительный взгляд всякий раз, когда ненадолго поворачивался боком или спиной. Было очевидно, что женское чутьё подсказывает девушке: Энё что-то скрывает. Тем не менее, выдерживая трудную душевную борьбу, он успешно скрывал факт возвращения воспоминаний, которым не место в мозгу нормального человека. Только усугубившаяся бледность, вследствие которой его лицо приобрело характерный полупрозрачный вид, да сосредоточенный, ушедший в себя взор, указывали на то невероятное напряжение душевных сил, требовавшееся для того, чтобы держать себя в необходимых рамках. И всё же однажды он утратил самоконтроль. Это не могло не случиться, однако, насколько это в человеческих силах, Энё откладывал данный момент. Что произошло на самом деле, он узнал лишь несколько часов спустя, когда Кларе удалось привести его в чувство. Воспоминания Энё ограничивались лишь тем мгновением, когда он утром, едва проснувшись, прошёл на кухню. Поприветствовав Клару, Энё с любопытством заглянул в кастрюлю, надеясь обнаружить там спагетти, которые должны были остаться с вечера – и неожиданно отпрянул, потрясённый увиденным. Должно быть, выражение крайнего ужаса, легко читаемое на его лице, было столь заметно, что передалось Кларе, которая испуганно вскрикнула. Впрочем, если бы сожительница могла видеть открывшееся в тот миг взору Энё, её рассудок, наверняка, помутился бы – окончательно и бесповоротно. В этом не могло быть никакого сомнения, так как его самого фантастическое видение лишило сознания на долгие часы, в течение которых покинувшая тело смятенная душа пребывала в краях, недоступных простым смертным. Всего лишь мгновение он видел лицо женщины, облачённой в средневековый наряд – и этого мгновения хватило, чтобы рассудок надолго покинул его – гальванизирующий взгляд чёрных глаз обладал способностью излучать энергию, идущую, казалось, из самых глубин Ада. Единственная фраза, произнесённая повелительным тоном, настолько властным, что менее стойкие люди, услышав сей голос, неминуемо опустились бы на колени, навеки отпечаталась в памяти Энё:

– Выпей драконьего огня!

Когда он пришёл в себя, то находился в постели, у которой хлопотала Клара.

– Энё, что с тобой? Ты меня узнаёшь? – в глазах её застыли слёзы отчаяния, вынудившие Энё приложить все усилия для того, чтобы принять сидячее положение. Несмотря на крайнюю слабость во всём теле, ему это удалось. Печальная улыбка пробежала по губам бывшего студента, когда он встретился взглядом с Кларой. Её серые глаза излучали безграничное понимание, терпение… и любовь. В этот момент они были близки как никогда.

– Я говорил во сне? – Это была самая глупая из фраз, которую можно сказать в таких обстоятельствах. Она не удержалась и расплакалась – видимо, не в первый раз за то время, что провела у постели больного.

– Нет. По крайней мере, неразборчиво. – Утерев слёзы, Клара улыбнулась ему. – А может, это был какой-то неизвестный мне язык.

– В школе я учил английский, – неловко пошутил Энё.

– Я не слишком сильна в лингвистике, ты же знаешь. Как ты думаешь, что скажет врач?

Энё хмыкнул.

– То же, что и все врачи. Он скажет: «Дайте мне побольше денег, и я расскажу вам красивую сказку о том, насколько тяжело вы больны и как вы нуждаетесь в лечении». Если серьёзно, – Энё нахмурился, одновременно скорчив гримасу, – на этот раз всё не так уж и плохо. Я себя контролирую.

– Энё, ты потерял сознание. Прежде с тобой такого не случалось. Я даже думала вызвать «скорую»…

– Тем не менее, я себя контролирую, – твёрдо повторил он. – Врач прописал бы покой и прогулки на свежем воздухе.

– И ты так и сделаешь?

– Мы так и сделаем. Завтра же поедем куда-нибудь за город, где нет всей этой суеты, и отдохнём несколько дней.

– Серьёзно? – Клара уселась рядом на кровать и положила голову ему на грудь. – И куда это мы поедем?

Энё помрачнел лицом, прилагая всевозможные усилия для того, чтобы не выдать себя ни интонациями, ни мимикой, ни жестом. Он уже вспомнил, где видел портрет этой женщины, чей единственный взгляд чуть не лишил его жизни.

– Куда-нибудь. Туда, где есть первозданная природа или какая-нибудь историческая достопримечательность. Может, на экскурсию.

Он говорил кислым, чуть скучающим тоном, едва скрывая дрожь, охватившую его руки. Им предстояла поездка в Чахтицкий замок.

– Что там с этим сопляком, Лайош? Он тебе нужен? – в приоткрытую дверь кабинета просунулась коротко остриженная голова прапорщика Ковача. Несмотря на то, что Лайош Наги был офицером, лейтенантом уголовной полиции, Ковач, его давний приятель, часто обращался к нему по имени.

– Ему только шестнадцать стукнуло, – пренебрежительно скривился Наги. – Каллоша всё равно отпустят, судимости за этот мобильник, скорее всего, у него не будет. В любом случае, это не мой профиль. – Лайош встал, одёрнул китель и достал из ящика стола пачку сигарет. В голове у него внезапно промелькнула мысль, что появление Ковача всегда вызывает ассоциации с выпивкой и обменом сплетнями в курилке, однако отказать себе в сигарете, которая, уже была в руке, не смог.

– Будешь?

Ковач вошёл и тоже взял себе одну. Открыв настежь окно, они закурили.

– Зачем он мне, Имре? Кого-то убил?

– Нет, конечно. Ты шутишь. – Ковач выдохнул струю дыма в направлении вечернего Кишпешта. – Но может пригодиться. Каллош – «сынок» Эркеля.

Это было уже гораздо интереснее. Наги, которому нередко случалось расследовать грабежи и убийства, всегда следовало иметь в виду факт существования группировки Эркеля. Эркеля – и, конечно же, его всемогущего «патрона», владельца ночного клуба «Гадюка» Фригьеса Кишша. Последний, подлинный владыка Кишпешта, очень не любил, когда в его тёмные делишки кто-либо вмешивался, включая и полицию. Те, кто проявлял к его деятельности чрезмерный интерес, сталкивались с неприятностями по службе. В конце концов, Наги и сам пользовался некоторыми бесплатными услугами теневой «империи» Кишша, поэтому смысла бороться за создание чистого мира без правонарушений не видел. Философский вопрос, определяющий существование всех полицейских: окончательное искоренение преступности ведёт к исчезновению самой нужды в полицейских. Вследствие этого очевидного факта ни в одной стране мира полиция так и не одержала окончательной победы, ловко балансируя между взяточничеством и отдельными показательными делами.

Тем не менее, у Эркеля, как и у всех ему подобных безмозглых исполнителей, был свой «срок годности», после которого хозяин отбросит его. Тогда Жолтану, утратившему покровительство, придётся оставить привычные «кормушки» на панели и заняться откровенным криминалом – либо самому стать жертвой убийства. В ожидании этого неминуемого и, как было отлично известно Лайошу Наги, не столь далёкого дня полицейским управлением и накапливались пухлые папки с материалами уголовных дел. Конечно, всякий ключик к обороне Эркеля следовало использовать уже сейчас.

– Это «кошак»1 Эркеля? – он придал своему голосу насмешливые интонации. – Уже на игле? Тогда садим прямо сейчас – он тут за пару суток дойдёт до точки, после которой на него можно будет записать все мобильники. Только у Хорвата за последний месяц полтора десятка нераскрытых краж.

Наги знал, что это невыполнимо, но он никогда не уклонялся от выполнения служебных обязанностей – эта сомнительная «привилегия» должна была доставаться нижним чинам.

– Ну, так сразу не получится. – Ковач начал переминаться с ноги на ногу – он всегда так делал, когда его пытались выбить из седла. – Но взяться за него нужно сейчас, мы всё равно будем неоднократно встречаться в последующие годы, я в этом абсолютно уверен.