Рангуны славились, как прекрасные воины. Никто и никогда не видел широкоплечего, крепко сбитого рангуна, но их сухие жилистые тела были настолько ловкие и быстрые, что с лихвой восполняли недостаток в массе. Да, они не пользовались двуручными мечами, или тяжёлыми тесаками. Но их лёгкие изогнутые сабли, которыми любой рангунский воин сражался в обеих руках, разили точно и наповал, так что редко кто поставил бы хоть один медяк на любого, кто вышел бы против подобного противника. Наверное, по этой самой причине рангунов часто брали в наёмники, по большей части, в телохранители, но и при масштабных сражениях также не брезговали пользоваться их услугами. Те же горцы активно тратили огромные суммы, заказывая подмогу в лице рангунских отрядов во время великой войны с эльфами. И пользовались их услугами до самого конца войны. Наверное, именно помощь наёмников стала одной из множества причин победы над лесными варварами. Вран помнил, как отец восторженно рассказывал ему о сражающемся рангуне. Он описывал это как смерч, смерч из клинков, кружащийся в кровавом танце!
Отец...
Больше не обращая внимания ни на рангуна, ни на что-то мычащего старика, который отполз от него подальше, стремясь слиться со скудным интерьером каталажки, Вран сел обратно на своё место и прикрыл глаза, стиснув кулаки до боли в пальцах.
Отец всегда говорил, что горный клан - великий клан, слава о котором бродит по всему Континенту, и над их головами простёрлась благодатная длань Совета Архимагов, которые благоволят им и стоят на их защите, бережно относясь к потомкам героев войны. Но, выходит, он ошибался. Всем плевать на некогда великий клан, превратившийся в обычную захудалую деревушку - одну из многих - пускай и расположенную на том месте, где когда-то жили великие защитники.
Если среди налётчиков был маг, а медальон Пожирателей и виденный Враном магический огонь говорили именно о том, что он удостоился чести увидеть повелителя над энергией и пространством, то, значит, этот налёт на поселение вряд ли хоть как-то затронет чувства Совета. Но зато знатно затронет кошельки рабовладельцев: из горцев получатся прекрасные рабы. А то как же? Крепкие, здоровые, которые протянут не один год на рудниках или в каких-нибудь шахтах. Такие и стоят подороже, и спрос на них явно больший. Откуда бы караван работорговцев ни двигался, они явно не спроста решили совершить такой непростой путь до их деревни. Прошло несколько десятков лет с момента окончания войны - серьёзный срок для Континента - и горцы перестали вселять чувства страха и уважения в сердца людей. Так что они решили славно обогатиться за счёт добротного товара. Обычная, отвратительная и смрадная жажда наживы - вот и всё. Единственная причина, которой Вран понять так и не смог. И только поэтому - он заскрежетал зубами так, что ему показалось, будто с них посыпался порошок - только поэтому они отняли у него отца?!
А что с остальными? Что с матерью, Лидой, Риком? Сумели ли они скрыться? Вряд ли... Тогда... Нет, Вран не хотел даже думать о подобном! Они живы, пускай, наверное, и ютятся в коробке, подобной этой. Но даже если они живы... Он должен был беречь их! Он - старший брат и сын, и они чувствовали в нём опору и защиту! А он подвёл их... подвёл всех! Всю жизнь, с самого детства, он пытался быть достойным сыном своего отца: Вран не знал тёплой ванны, всегда моясь лишь в ледяной воде, начиная с пяти лет уже упражнялся в борьбе, владении мечом и луком. Каждый день вставал ещё до рассвета, бежал до самой подгорной реки и обратно, успевая прямо к завтраку. Он старался добиться одобрения отца и, в итоге, добился. И всё ради чего? Ради того, чтобы сгинуть со стальным ошейником и в цепях?! Потеряв всё что он любит, всех кого он любит, лишь потому, что какой-то ублюдок захотел захапать себе золота на людских жизнях?!
Но разгореться ярости в его груди не дала неожиданная остановка. Колёса перестали скрипеть, коробка больше не тряслась, а снаружи послышались какие-то призывные крики и свист рассекающих воздух плетей.
Послышался топот ног и скрежет металла, вполне отчётливый, чтобы понять, что кто-то подошёл к их темнице, возясь то ли с замком, то ли с засовом. И, в итоге, грязно выругавшись, справился. В следующее мгновение все, без исключения, сощурились от яркого света, ударившего по глазам: одна из стенок - та, возле которой сидел всё также играющий роль статуи рангун, со скрипом упала на землю, образовав проём, в котором, протерев заслезившиеся глаза, Вран разглядел довольно миролюбивый пейзаж.
Они остановились у небольшого холма, на котором поросли во множественном количестве пышные кусты, до того зелёная, что даже отдавала изумрудными оттенками, трава, а где-то можно было заметить и цветы, яркими вкраплениями пристроившиеся в этом природном полотне. У подножия холма текла довольно широкая река по другую сторону от которой виднелся противоположный берег с возвышающимися над водной гладью высокими, покрытыми пышной листвой, деревьями.
И эта картина, призванная ласкать взор, была бы действительно превосходна, если бы не четыре фигуры, одетые в тёмное тряпьё, с хмурыми жёсткими лицами и луками наизготовку. Точнее, с луками было трое из них. А четвёртый поглаживал заткнутый за пояс топор, да теребил в руке плеть, и по его взгляду - важному, презрительному - было видно, что он тут если не главный, то уж точно не из рядовых.
- Все на выход, - рявкнул он, отступая в сторону.
Глупцов, решившихся ослушаться, не нашлось. И потому рабы, покорно склонив головы, споро, толкаясь, высыпали наружу, боясь даже взглянуть в глаза работорговцам. А те внимательно следили за ними, словно ждали, что кто-нибудь обязательно бросит вызывающий взгляд, и вот тогда заработает плеть, которая, как показалось Врану, лишь ждала своего часа, чтобы вырваться на волю и насладиться человеческими страданиями...
Сам Вран взял пример с остальных: послушно покинул каталажку, держа в поле зрения лишь землю под ногами. Да, он мог бы поступить как истинный воин и наброситься на ублюдков, что лишили его свободы, и даже, быть может, успел бы убить некоторых из них - чего стоит нанести быстрый удар в морду главного, позаимствовать у того топор, да устроить кровавую резню? Он уже испытал, что это такое - убивать, причём не один раз. И, как оказалось, привыкнуть к этому куда как проще, чем говорят. Но он этого не сделает. Потому что Вран не был глупцом, в голове которого пылала лишь жажда мести. Конечно, он ненавидел их. И, конечно, хотел отомстить. Но как отомстит окоченевший труп? Они сумели захватить целый горный клан, так что сможет сделать против такой силы один восемнадцатилетний мальчик, будь он хоть трижды горцем? Вряд ли много - его задавят количеством, и даже если каким-то чудом и это не удастся, то его поглотит магия... А что против магии может он, безоружный деревенский мальчишка?
- Это что?! - послышался грозный голос работорговца у Врана за спиной.
Обернувшись, он увидел, как выползает из повозки его недавний знакомый со смещённой в сторону челюстью.
- Кто это сделал?! - рявкнул главный, и старик, который под его властным взором растерял весь свой былой запал, мыча, стал тыкать в сторону Врана, отчего мальчик лишь вздохнул: этого стоило ожидать.
- А ну поди сюда. - голос работорговца смягчился, но Вран понимал, что это лишь иллюзия, подобно хитрому лесному зубоскалу, который притворяется едва дышащим, умирающим в муках и скулящим на всю округу и, когда какой-нибудь местный хищник решается приблизиться, чтобы добить так удачно подвернувшуюся жертву, зубоскал перестаёт играть роль и вгрызается неудавшемуся охотнику в шею, перегрызая жизненно важные артерии. Потому мальчик не купился на резко сменившийся тон работорговца и, подойдя к нему, напряг мышцы, готовясь к неожиданностям. - Ты что с товаром сделал, раб?!
Вран пожал плечами:
- Одежда.
Работорговец удивлённо вскинул брови и обвёл взглядом рабов, что жались друг к другу, ёжась на прохладном приречном ветерке, прикрывая обнажённые тела как только могли, а затем на старика, с ног до головы увешанного в тряпьё. А затем заржал. Громко, похрюкивая, словно свинья, утирая с глаз слёзы. И бросил плеть ловко поймавшему её лучнику, уже давно не державшему никого на прицеле, словно заранее готовясь принять сей необычный дар.
