— Совсем чуть-чуть потерпи, и сбежим?
Столько надежды в голосе, и сам даже верит в то, что сейчас говорит. Зачем-то все время теребит эту дурацкую красную куртку. Что за уебищность, боже?
— Ты зачем эту херню за собою таскаешь? Гардероб не работает? Или ты заболел и знобит?
Последнее предположение кажется тревожно-правдоподобным, иначе откуда такая восковая бледность, испарина, лихорадочный блеск и зрачки… Впрочем, зрачки у него всегда ненормально-огромные, когда Хенке расстроен.
— Нормальная куртка, — буркнет обиженно и даже попробует отвернуться, но не получится. Потому что у Хенке вообще это получается плохо — не смотреть на Тарьей, не пялиться, не залипать откровенно, плюя на все и на всех. Просто никого из них, посторонних, не остается в их персональной Вселенной, если рядом… просто вместе, и не нужен больше никто.
— Хенке, ну это пиздец. Над тобой же ржать будут.
Дернет плечом, пряча обиду. Его мальчик всегда до грубости прямолинеен. Это еще одно, за что он, Хенрик, его любит. Ведь так?
— Зато на что-то, может, внимания не обратят…
Не обратят? Тарьей просто закатывает глаза, стараясь не застонать вслух и не хлопнуть себя по лбу. Хенке ведь совсем не понимает, что умудряется палиться, даже находясь на другом конце помещения, даже, блять, в его сторону не смотря. Он палится круглосуточно. Будто выбрал целью всей жизни — довести их безумных поклонников до массового инфаркта и похерить легенду, которую придумали вместе вообще-то. Ну, как вместе… Идея принадлежала создателям “Скам”, а они тогда даже не заподозрили, каким, сука, сложным все может стать очень быстро.
— Я не буду давать интервью, просто исчезну и подожду наверху. Ты же можешь хоть раз держать язык за зубами и не ляпнуть Мортену чего-то?..
Чего-то, что ты ляпал уже и не раз. Мистер-Хенрик-я-не-умею-держать-язык-за-зубами-Холм.
Впрочем, насчет зубов, когда надо, он очень даже аккуратен и нежен… Черт, Тай, в какие степи тебя несет?
— Хенке…
— Я постараюсь, малыш. Все будет хорошо, ладно?
И тут же легонько получает по пальцам, которые вопреки всему тянутся, чтобы коснуться, чтобы обнять. Хмыкает виновато и быстро уходит, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не оглянуться. Спина прямая, как палка, и такой напряженный затылок…
Все будет хорошо, правда? Все хорошо будет…
И шло, вроде, очень даже неплохо… Тарьей, свалив незаметно от журналистов, следил за происходящим в трансляции. Напрягся, когда Хенке перехватила та репортерша, но почему-то пощадила и избавила от нелепой игры. Можно было выдохнуть, но чуть погодя…
— …мы оба поняли, что можем все это делать, не имея ничего гомосексуального между Хенриком и Тарьей, — слышит он вдруг так явственно в одном из интервью, и…
Что, блять?..
Алкоголь кажется самым лучшим выходом, чтобы не сорваться с места и не высказать этому придурку все прямо в зале. Желательно при журналистах и с примерами. Ничего гомосексуального, говоришь?..
Пара шотов, приторный коктейль, в котором водки, кажется, больше, чем сока. Коньяк. Откуда-то появляется мама Сив, прищелкивает языком укоризненно и обнимает.
А Тай… Тай просто так пьян, что не находит ничего лучше, чем вцепиться в бедную женщину, повиснув на ней всем своим немаленьким весом. Уткнуться ей в волосы и всхлипнуть так жалобно, что стало бы стыдно, будь он хоть немного трезвей.
— Мой охламон натворил что-то?
Ее рука на его спине теплая и успокаивает.
— Леа. И ни-че-го гомосексуального, Сив. Никогда. Я его ненавижу.
— Он тоже любит тебя очень сильно. Потерпишь еще? Ты же знаешь…
— … так надо, — выплюнет с отвращением и тут же виновато зыркнет на Сив, но та лишь похлопает по плечу и настойчиво потянет к бару.
— Кажется, кому-то нужен кофе покрепче.
*
— Вот ты где…
Хенке находит его уже глубокой ночью в уборной. Тарьей плещет в лицо ледяной водой и намеревается сунуть голову под кран, потому что жарко так, что собственная кожа кажется тесной, толстой и липкой…
— Какие, блять, люди…
— Ти, перестань, мы же решили, и мне тоже погано весь вечер тусить где-то вдали от тебя.
— Зато все поймут, что Хонк в кои-то веки не спиздел, и у этих двух долбоебов действительно ничего гомосексуального.
Это вырывается как-то само, потому что Тай намеревался вообще не поднимать эту тему, по крайней мере, на пьяную голову.
— Слышал, значит? Ты же сам попросил. Черт, Ти, да я больше вообще рот не открою перед камерой, все не так и не то…
И ведь на самом деле Хенрик даже не виноват, потому что все это закрутилось спонтанно и быстро, а теперь их несет в этом потоке, вырваться нет ни сил, ни возможности. Только не так.
И столько грусти в глазах и тоски, что хочется плакать. Нет, крепко-крепко прижать и сказать, что они смогут. Они смогут и это. Они ведь есть друг у друга.
— Прости…
И просто обнимет, прижимаясь мокрым лицом к полосатой рубашке, чувствуя, как длинные руки смыкаются на лопатках, как вздох облегчения срывается с губ.
— Мы что-то придумаем, правда. Чтобы это больше не было так…
Так безнадежно и мерзко?..
— Если только мама не сделает нам каминг-аут раньше, — тихий смешок во влажные пряди.
— Сив? Ты о чем? Что опять?
— Всего лишь ее инстаграм с очень милым фото — она, ее зять, все, как надо…
— Черт… я был так подавлен. Наверное, она хотела так поддержать, ну и потроллить фанатов. Не злишься?
— Как я могу злиться на кого-то из вас? Иди сюда, тебя надо срочно сушить. Давай я вызову машину.
Кивнет, соглашаясь. Позволит вести себя куда-то прочь по каким-то темным коридорам к боковому неприметному выходу для персонала. На улице воздух холодный, освежает и трезвит одновременно. Хенке все еще в этой придурочной куртке, и Тарьей думает, что можно будет улучить момент и вышвырнуть ее в мусоропровод, когда тот уснет.
У него ладонь твердая, и пальцы ласково гладят запястье, а потом переплетаются с его пальцами. Стискивает так, что даже хрустят, а потом опускает голову и целует каждый отдельно.
Машина мчится по ночному, переливающемуся огнями городу. Во мраке салона глаза Хенке блестят так задумчиво. У его губ вкус лайма и какой-то шипучки. Тянет ближе и ближе, почти затаскивает на колени, не обращая внимания на водителя. Впрочем, кажется, тому наплевать.
— Люблю тебя так сильно, что иногда кажется, разорвет изнутри. Будто эти чувства не умещаются в груди. Так люблю тебя, Ти.
Тай кивает и опускает голову на плечо, обтянутое красной курткой. Она мягкая и уже не так раздражает. Он думает, что, может быть, ее даже можно оставить…
— Я тоже люблю тебя.
Звезды сегодня яркие и красивые, как глаза его Хенке.
========== Часть 46 (актеры) ==========
— Мама Сив, можно я женюсь на тебе?
У него язык не выговаривает половину звуков, но какая разница, если она поймет все равно. Смеется так по-доброму и совсем не пытается ругать за неподобающий внешний вид. Конечно, он уже официально совершеннолетний, правда? И может делать все, что в голову взбредет. В рамках закона, конечно.
Хотя, она и до этого позволяла. Не могла же не знать, что они творят с этим обалдуем — ее сыночком за закрытыми дверьми спальни, ванной… и далее по списку. Видеть не могла, а вот слышать…
— Солнышко, по-хорошему, тебя сейчас только чем-то горячим отпаивать, потом в душ и баиньки.
— Не хочу я баиньки, правда. Жениться хочу. Выйдешь за меня, мама Сив?
А Хенке пусть бесится потом. Сучоныш.
Смотрит на нее этим своим умоляющим взглядом, перед которым Хенрик никогда не мог устоять, а Сив смеется и легонько шлепает по губам ладошкой.
— Думаю, Карл этого не оценит, милый. Ну, а Хенрик — и подавно.
Тарьей фыркает громко и хочет в подробностях рассказать ей, как и где он видел и вертел желания Хенрика Холма, но в последний момент прикусывает язык, потому что… В конце концов, она его мама, ведь правда?
У нее глаза смеются и при этом остаются какими-то грустными там, в глубине. Женщина ласково погладит плечо, улыбнется чуть ободряюще.
