Меропа стояла и слушала его голос, машинально теребя листья изгороди. Вскоре он заметил ее волнительные движения и взял руки в свои ладони. У него и впрямь были жаркие ладони — в точности, как она их представляла. Он держал ее крепко, уверенно, и еще никогда от чьего-то прикосновения ей не становилось так хорошо. Меропа готова была упасть в обморок от чувств, которые охватили ее в то утро.

Том уехал по делам, но обещал заглянуть к ней по дороге домой. К тому времени было готово очередное зелье. Меропа дала его ему за чашечкой чая, на который пригласила вечером. Том с ужасом увидел, как она живет.

— Даме моего сердца не пристало жить, как бедняжке. Я сделаю все, чтобы вызволить тебя отсюда, — сказал он, уходя.

На следующий день он решительно объявил:

— Я люблю тебя. Скажи мне, Меропа, что это взаимно, молю тебя! И если будет так, то мы тотчас же сбежим с тобой в Лондон. У меня есть деньги, мы снимем небольшую квартирку, нам ведь много не надо? Мы будем жить вместе, и никто не помешает нашему счастью.

Меропа согласилась не медля. Том подхватил ее, покружил в воздухе, и тогда они впервые поцеловались. Она впервые целовалась с мужчиной. Меропа думала, что это будут фееричные чувства, но было лишь мокро и трепетно где-то в глубине души. Только сердце и мозг сигналили о том, что происходит что-то очень важное, губы же ее, никогда не знавшие разврата, не успели осознать, что они только что соприкасались с тем самым прекрасным тонким ртом.

Они сбежали в тот же день, Меропе хватило и часа на сборы. Она взяла с собой всю немногочисленную одежду, котелок и травы. Они с Томом остановились в старом Лондоне, в квартирке маленькой, но хорошо устроенной и уютной. Меропа спала теперь на белых простынях, как настоящая аристократка, каковыми, по мнению ее отца, был когда-то их род. За несколько дней она расцвела еще сильнее. Она смотрела на себя чистую, причесанную в большое зеркало в ванне и не узнавала в нем неказистую и косоглазую Меропу Гонт. Казалось, любовь преобразила ее: сделала незаметными все недостатки, передавшиеся по наследству, подчеркнуло достоинства, которых, как ей казалось, у нее отродясь не было.

*

Меропа любила и наслаждалась жизнью. Она просыпалась рядом с любимым Томом, долго смотрела на него, пока он спал, гладила его лицо, обводя пальцами скулы, впадины щек, выступающие брови и сомкнутые, почти отсутствующие губы. Она улыбалась своим мыслям, поднималась и готовила завтрак на двоих. Том после этого уходил на работу в банк, на которую устроился в первые недели их жизни в Лондоне, а когда возвращался, его ждала любимая заботливая жена и чай с любовным зелье. Он приходил слегка озадаченный, тревожно осматривал их жилище и ее саму. После зелья его взгляд становился вновь расслабленным, а Меропа успокоенно засыпала в его ласковых объятиях и не смела мечтать о большем счастье.

Они жили так несколько месяцев, за которые Том ни разу не вспомнил о родителях и Сессилии, с которыми расстался в жутком скандале, ставшем известном на весь Литтл-Хэнглтон. Меропа ни в чем не нуждалась, ела диковинные фрукты, которых никогда не было в отцовском доме, ходила в волшебные магазинчики на Диагон-аллее, чтобы пополнить запасы ингредиентов для любовного зелья, днем гуляла по Лондону, примеряя красивые одежды, но не зная, что именно из них купить. Это был ее рай — короткий, как оказалось позже, промежуток, который она по праву могла назвать настоящей жизнью. Том приносил ей цветы, гладил по волосам и говорил, как она красива. Мерлин, никто и никогда не говорил ей таких слов, какие он шептал ей на ухо после жарких ночей вдвоем! Меропа чувствовала, что она наконец-то кому-то нужна, кому-то дорога и кем-то очень любима.

Она варила зелье исправно каждый день, но про себя называла его всего лишь тонизирующим напитком, для здоровья. Ей хотелось верить, что Том любит ее безо всякого колдовства. С их скромной свадьбы прошло много времени, и с тех пор она не раз задумывалась о том, что их жизнь устоялась, а значит, теперь можно обойтись и без зелья, но перестать его давать ему она боялась. А потом и вовсе стала верить, что наливает ему в чай что-то совсем иное, никак не влияющее на его настоящие чувства к ней.

С марта ей стало казаться, что с ее телом происходит что-то не то. В мае она обнаружила, что у нее заметен живот. В середине лета она поняла, что это ни что иное, как беременность. Том был на работе, когда она пришла к этой мысли. Она несколько часов рассматривала свою новую фигуру в зеркале и плакала от счастья. Если будет мальчик, он обязательно должен стать маленькой копией отца — у нее будут два Тома, два прекрасных темноглазых ангела. Она окружит их такой заботой, какую не испытывала никогда ранее. Она будет жить только для них, чего бы ей это ни стоило. Они со всем справятся.

Когда она сказала эту новость Тому, пришедшему с работы, он удивился и ответил очень вяло. Тогда Меропа усадила его за стол и, прежде чем накормить ужином из утки и риса, дала ему тонизирующий напиток и повторила новость. Теперь он расширил глаза от радостного удивления и стал тараторить просьбы простить ему его рассеянность, ссылаясь на усталость. Он опустился перед ней на колени и припал щекой к округлому животу. Он медленно гладил его по кругу, а Меропа стояла, откинув голову назад, и проживала сполна этот счастливый момент. Да, говорила она себе, он всего лишь устал.

С тех пор Том, приходя с работы, вспоминал о будущем ребенке и сразу же, хоть и несколько отрешенно, справлялся о ее состоянии. Все чаще эти вопросы становились более бодрыми, как будто то, что он станет отцом, записалось в его сознание и стало его неотъемлемой частью. Ну конечно, отцы любят свою плоть и кровь, особенно если это их сыновья. Взять в пример того же Морфина и ее отца. Меропа была уверена: когда родится сын, ей не нужны будут никакие тонизирующие напитки, чтобы Том был рядом с ней и любил ее. Она станет матерью его ребенка, она обязательно будет ему дорога.

Был Хэллоуин, когда судьба ее будущего дитя определилась и определилась самым худшим образом. Том пришел с работы, как обычно, слегка отрешенным, не вполне понимающим, почему он возвращается именно сюда, именно к ней. Но Меропа стойко приняла его блуждающий взгляд, убеждая себя, что это лишь побочное действие, что, когда зелье прекратит свое действие и Том все осознает, он вернет своим темным глазам прежнюю нежность, с какой он обращал к ней взгляд.

Но вот они поужинали и сели на диване возле радио, маггловского ящика с песнями и рассказами, который Меропа слушала только вместе с Томом. Она поглядывала на любимого, чье красивое лицо все сильнее омрачалось какой-то мыслью, засевшей в него с самого прихода домой. Меропе хотелось плакать от страха, но зелье не было готово, она специально не стала варить его сегодня, чтобы не искушать свою слабую душу.

— Милый, все хорошо? — обратилась она к нему и взяла за руку. — Наш ребеночек толкается, хочешь потрогать?

Том посмотрел на нее, по инерции проводя рукой по ее животу, но в его движениях больше не было осознанности. Секунда, вторая — и взгляд его темных глаз окончательно прояснился. В последствии Меропа хотела стереть из памяти этот страшный миг, но сейчас она была в нем, и все внутренности разом ухнули куда-то в бездонную пропасть, где не было ни жизни, ни света, ни радости.

— Что?.. — начал было Том, словно не зная, как выразить то, что только что до него дошло. Он еще держал руку на ее большом животе, а она отчаянно вцеплялась в нее и не желала отпускать, когда он попытался отстраниться. Он с усилием вырвал свою ладонь и резко поднялся на ноги, отходя от нее прочь. — Что за чертовщина?

— Что такое, любимый? Что тебя беспокоит? — нервно сглотнув огромный ком, перекрывший дыхание, проворковала Меропа.

— Как я?.. — у него не хватало слов. Он медленно схватился за голову, словно до него доходило страшное понимание своего положения, которое он с трудом мог уложить в сознании. — Чай… Это все чай, да? Не мог же я так… О, милостивый господь, что же ты натворила?!