– Далеко нет. Когда будет готов, приглашу попробовать.

– Непременно!

– Вкус такой, что будешь еще долго вспоминать!

– Да я уже сейчас не могу забыть, когда наступит этот момент!

– Один запах чего стоит!..

– У меня просто мурашки по коже!

И они расстались.

Если честно, Михалыч давно уже хотел познакомиться с этим прелестным созданием. Женщины в его военной жизни, конечно, были. Целых две. Одна – повариха из солдатской столовой. У нее отсутствовали два передних зуба, короткие редкие волосы и слегка косил левый глаз, зато она смеялась над каждым анекдотом. С ней было просто и легко. Другая – заведующая гарнизонным продуктовым складом. С этой было сытно. Она вдоволь кормила Михалыча солдатской тушенкой из больших алюминиевых банок, и с тех пор при одном слове «тушенка» у Михалыча начинается что-то вроде аллергии.

Однако все это было не то. Не хватало в отношениях возвышенности, романтизма, какого-то томления души…

Поэтому он решил использовать повод и нанести визит прекрасной даме.

Собирался целый день. Костюм оказался несколько мал. Да и то сказать – последний раз он его надевал, когда еще лейтенантом собрался пригласить в кино дочку начальника штаба. Собственно, перед этим событием он и купил его в местном военторговском магазине. Но начальник штаба откуда-то узнал, скорее всего, от продавщицы, и предусмотрительно отправил Михалыча на гауптвахту, а дочку – к бабушке в деревню. Так и висел костюмчик все эти годы в шкафу, покрываясь пылью и уменьшаясь в размерах. Последний факт был вообще из разряда загадочных. Периодически Михалыч его надевал, вспоминая безудержную молодость, при этом с удивлением замечая, что костюм становится с каждым разом все меньше и меньше.

Хотя, если погладить и не застегивать впереди, то вполне сойдет. Трудности оказались с обувью. Сначала брюки он попытался всунуть в сапоги. Прошелся по дому, оценивая себя со всех сторон.

Потом решил надеть навыпуск.

Снова прошелся.

Показалось хуже: при ходьбе брюки натягивались и затрудняли движение.

После некоторого раздумья решил вернуться к первому варианту.

Вместо дезодоранта воспользовался репеллентом от комаров.

Седые виски закрасил сажей из бани.

Зато зубы почистил не как всегда – рукавом, а использовал настоящий зубной порошок.

Завершила создание образа широкополая шляпа, которую племянник в свое время привез из Мексики.

Вид стал романтический, а легкая грусть в глазах довершила образ, придав ему загадочности и неотразимого мужского шарма.

Когда мачо вышел за ворота, воробьи перестали чирикать, а бездомный кот прыжками скрылся в ближайших кустах. Сам собой медленно и протяжно ударил колокол пожарной рынды.

Соседи прекратили работу и уставились в щель между заборами.

– Вот она какая: «Смерть дачника»!

– Сущий Армагеддон!

Михалыч сделал вид, что он что-то ищет на земле, и радостные лица как ветром сдуло.

… Эфемерное создание сидело в шезлонге и водило пальчиком по строчкам.

Михалыч потоптался перед калиткой и кашлянул.

– Я это… Того… Иду мимо, дай, думаю…

Создание подняло на него томный взор.

– Неужели?… Что глаза мои видят? Кто стоит предо мной, в даль небесную мысль уводящий! Мой герой, чей образ во снах мне являлся и причиной служил моих ран опаляющих!..

Михалыч оглянулся.

– Именно ты, незнакомец мой призрачный! Блуждание мыслей моих ускоряющий!

Она понизила голос до контральто и медленно прорычала, изображая томление:

– И голос в ночи будоражащий!

– Это все я? – Удивился Михалыч. Он испугался, и уже было сделал несколько шагов назад, но дама вспорхнула с шезлонга, быстро догнала и стукнула по голове веером.

– Проказник!

Она захохотала.

Михалыч потер лоб.

– Прошу в дом! Правда, у меня немного не прибрано. Я же не знала, что день так сложиться. Просто чудесно! Шарман! Монефик!

Зайдя в переднюю, Михалыч оторопел. Он никогда не видел такого количества кружевных занавесочек и салфеток. Сбоку стояла большая амфора, в которой еще древние греки, наверное, солили огурцы, а во всю стену висела огромная картина. Изображала она слонов на тонких ножках, которые шли по песчаному пляжу, а на переднем плане дергался человек с крыльями как у председательского петуха.

«Сальвадор Дали», – прочитал Михалыч.

Человек на картине пытался взлететь.

«Еще бы, – подумал Михалыч. – По песку далеко не убежишь».

– Ну, что же вы, проходите! Сейчас будем обедать. Как раз время подошло.

Михалыч задумался. Это же надо сапоги снимать? К этому он был не готов. Он хотя и стирал носки неделю назад, но все равно подозревал, что на эту минуту они далеко не Шанель.

– Проходите, да не разувайтесь! У меня здесь все по-простому.

– Ну, если не разуваться, – успокоился Михалыч.

В мгновение ока на столе появились разнообразные яства в замысловатых коробочках и упаковках.

– Знакомые привозят, – пояснила хозяйка. – Из Чили. Люблю, я знаете, их местную кухню. Гораздо лучше, чем Парагвайскую. А вы какую предпочитаете?

– Я? – Оторопел Михалыч. – Скорее, больше местную. Особенно когда с чесноком.

– Великолепно! – Она всплеснула руками. – Да вы гурман! Прямо, эстет какой-то!

Михалыч слегка покраснел:

– Что вы! Нормальной ориентации…

– Сразу чувствуется, что у человека есть вкус. Кстати, меня зовут Элеонорой. Для друзей – просто Эльвира.

– А меня зовут Михалычем. – Сказал Михалыч. – Да и для друзей – то же самое.

– Оригинально! – Зашлась в восторге Элеонора-Эльвира. – Я вас буду звать – Михалович! Как здорово: Михалович!..

Он хотел сказать, что в роду у него были все русские, но промолчал. Зачем обращать внимание на такие мелочи.

На столе появилась бутылка мартини.

– В честь нашего славного знакомства!

– Да я, собственно…

– Нет, нет! Не отказывайте, даме нельзя отказывать! А потом мы будем читать с вами стихи. Вы ведь любите стихи? Например, Блока.

Она встала, заломила руки за спину, подняла вверх подбородок:

– Скажи-ка, дядя, ведь недаром, Москва, спаленная пожаром…

Здесь она на мгновение задумалась, очевидно, вспоминая слова, потом всплеснула руками и перевела томный взгляд на Михалыча.

– Ах, хотя, что же это я? В такой чудный день – и Блока? Нет, только Тургенева! В крайнем случае – Айвазовского!

Михалыч млел. У него было ощущение как у альпиниста, взобравшегося на банальную горку, но обнаружившего, что это, оказывается, Олимп.

– Ну, наливайте же, наливайте даме!..

Михалыч деловито открыл бутылку, разлил содержимое по фужерам.

Выпили.

Напиток оказался приторно-сладким, но Михалыч привычно занюхал его хлебом.

Потом выпили еще раз.

Потом пошли разговоры о современном постмодернизме, во время которого Михалыч иногда кивал, проявляя знакомство с темой.

В свою очередь он упорно пытался подвести разговор к свекле, но Эльвира-Элеонора была далека от сельского хозяйства. С таким же успехом на эту тему можно было общаться с балериной.

По мере опустошения бутылки с мартини, беседа становилась все более легкой и непринужденной.

Этому способствовала жара и отсутствие хорошей закуски.

Единственное, он пересел к столу немного боком, чтобы не встречаться глазами с картиной. Казалось, на него сейчас выпрыгнут слоны. И вместе со страдальцем на переднем плане унесут в сюрреалистическую реальность, из которой уже нет возврата.

Теперь они разговаривали почти одновременно. Элеонора закатывала глаза и проповедовала о гармоничном развитии человечества. Михалыч доказывал, что урожай свеклы в этом году будет невиданным. А все благодаря погоде и современным методам агрохимии.

Линии их разговора двигались параллельными, независимыми прямыми и только один раз пересеклись, когда вдруг выяснилось, что Хемингуэй ел свеклу.

При этом оба сразу замолчали и уставились друг на друга.

Потом мартини закончился, и он сбегал за бутылкой самогона.