В этом месте слушатели обычно прерывали монолог и начинали под разными углами вертеть понятием генофонда. В конце концов переводя возвышенную беседу в плоскость похабщины и примитивизма. Но Дачная Амнистия был выше всего этого.

«Почему рушились прежние империи? – продолжал он. – Потому что всем навязывали ложные идеи о предназначении человека. А он по своей натуре индивидуалист. И просто хочет видеть результаты своего труда. А потом и распоряжаться ими по своему усмотрению. Да нам нужно все налоги отменить! Все задолженности и взносы! Полная амнистия! Мало того – каждому доплачивать! Потому что некоторые в выходные по музеям шатаются, выставочным залам, извините за выражение, библиотекам! Интеллектуальный уровень, видите ли, повышают, паразиты! А мы сюда – на грядочку свою родимую. Кто с лопатой, кто с граблями. Посмотреть приятно! Нам всем памятники надо ставить! Перед каждым участком. С морковкой в руках!»…

При этом народ снова отклонялся от темы. Шли предложения поставить памятник Дачной амнистии. А местоположение вышеупомянутой морковки оживляло воображение и будило фантазию.

Вообще-то он был человеком беззлобным. Правда, если ударялся в проповедничество, его уже ничем нельзя было остановить. Забывал про все. В том числе и про свою родимую грядочку.

Но в этот раз был настроен по-деловому.

– Слышь, что я сейчас скажу, – взахлеб начал он.

– Ну?

– Председатель-то наш неиспользуемую землю инопланетянам продал!

– Продал, так продал! Было бы чего! Все равно она ничейная.

– Так он же обещал с нами поделиться! Мы члены правления или кто?

Михалыч почесал в затылке.

– Обещал поделиться?

– Обещал, обещал! – Закивал головой Дачная амнистия в нервном возбуждении.

– Ну, если обещал, надо разбираться.

– А я для чего пришел? Пошли!

Михалыч подтянул сползающее трико.

– Может, Профессора захватим? Для солидности. Он ведь тоже членом правления состоит.

Дачная амнистия изобразил гримасу сомнения, когда прикинул, что доля каждого уменьшиться, но потом согласился:

– Разве что для солидности.

По дороге к участку председателя зашли к Профессору.

Трудно сказать, профессором каких наук он был. Никогда об этом не говорил, при этом давая понять, что – очень важных. На вопросы отвечал не сразу, а только после прикладывания руки ко лбу, изображая Роденовского Мыслителя.

Говорят, у него неплохо складывалась карьера. И даже была семья. Но, получив участок, он вдруг открыл у себя талант строителя. Все началось с того, что возникла потребность в лавочке. Обычной деревянной лавочке у входа, на которой можно было бы сидеть и плевать семечки. Но не покупать же ее за бешеные деньги на рынке? Пришлось делать самому. Лавочка получилась на славу. Во всяком случае, так нашептал демон-искуситель. То, что она совершенно не была приспособлена для своей основной функции – сидения, не имело никакого значения. Резные узоры напоминали хохлому, а таинственные изгибы деревянной конструкции – индийские тантрические изображения. Потом он разрисовал ее цветами из эдемского сада, а когда отполировал лаком высшего качества, казалось, само солнце оконфузилось со своей жалкой радугой! Тут уже и сама мысль о сидении казалась глубоко кощунственной. Вы же не попросите Джоконду прибраться в офисе?..

Демон-искуситель сделал свое черное дело. После такого столярно-архитектурного изыска, остатки мозгов сдуло сразу и окончательно. Остатки выведены на околоземную орбиту и растворены в бескрайних просторах Вселенной. Профессор выпал из общественной жизни, забросил науку, а следом рухнула и личная жизнь. Жена, пытаясь спасти семью, съездила пару раз на выходных с ночевкой, покормила комаров, упала в выгребную яму и решительно заявила: или я – или дача! Отвечать Профессору не пришлось. Ответ уже был написан в его счастливых, но слегка затуманенных глазах.

С тех пор Профессор оказался предоставлен самому себе. Чистый воздух свободы основательно вошел в его сердце. Все свои средства и сбережения теперь он тратил на закупку инструментов, приспособлений и станков. Он шатался по всем выставкам строительной техники, а в магазине «Инструменты для дома» его начали бояться продавцы. Потому что задавал такие вопросы и вникал в такие детали, от которых сами разработчики чувствовали себя дураками. После короткой дискуссии, они начинали пускать из носа пузыри и чертить на песке большим пальцем ноги неприличные фигуры.

Но не всегда количество переходит в качество. В данном случае почему-то все произошло наоборот. И если без инструментов могла получиться просто дрянь, то с помощью хитрых приспособлений выходило чистое извращение. Вот и сейчас они застали Профессора перед очередным сооружением.

Михалыч и Дачная амнистия остановились, словно столкнувшись с препятствием.

– Это что? – Испуганно спросил Михалыч.

Профессор отошел от своего архитектурного сооружения, как отходит художник, созерцающий картину.

– Баня! – Веско сказал он.

Возникла некоторая пауза.

– Баня?

Профессор посмотрел на них, как на придурков.

– Да, баня.

– И в ней, типа того, мыться можно? – С сомнением спросил Дачная амнистия.

– И даже париться! – Нежно ответил Профессор.

Установилась напряженная тишина.

– А что, не нравиться? – Вдруг с вызовом спросил Профессор. Его ноздри стали раздуваться, как у быка во время корриды.

Созерцатели закивали головами со скоростью челнока швейной машинки. Как возразишь человеку, у которого в руке стамеска? Да и бензопила рядом лежит!

Профессор был человеком мирным. До той поры, пока ему не перечили.

– Мы чего пришли, – телеграфным стилем выдал информацию Дачная амнистия. – Председатель землю продал. Ничейную. Инопланетянам. А с нами не поделился. А мы члены правления. Хотя обещал. Беспредел, понимаешь!

– Непорядок, – опять переключившись на свои мысли, задушевно согласился Профессор. – Надо разбираться. Мне как раз деревообрабатывающий станок обещали подвезти.

Он мечтательно закатил глаза.

– Три фазы, 380 вольт, изменяющийся угол подачи досок, сменные диски… О-о!.. Приспособление для вырезания пазов… Три скорости вращения… О-о-о!..

Постепенно его глаза начали туманиться, как у маньяка.

Поняв, что его надо останавливать, Дачная амнистия подергал Профессора за рукав, выводя из состояния каталепсии.

– Потом доскажешь! Сначала деньги надо добыть.

Профессор уже поднес руку ко лбу, но Михалыч его одернул.

– Время не ждет. Мне еще картошку окучивать надо!

И они дружно двинулись к участку председателя.

Застали они его за увлекательным занятием: пересчитыванием чего-то в ящике стола.

Увидев входящих, он резко захлопнул ящик, и расплылся в невинной улыбке херувима.

– А чего это вы в такую рань? А?

Члены правления молча смотрели на него, обдумывая, с чего начать.

– А чего это вы? – Улыбка председателя стала еще чище и лучезарнее.

Профессор по привычке приложил руку ко лбу.

Дачная амнистия засопел, подбирая слова для выражения возмущения. Михалыч подтянул трико.

– Я смотрю, в такую рань, такую рань, – улыбка председателя стала еще шире, заполнила все лицо и уползла куда-то к шее, нарушая законы физиологии.

Профессор, наконец, нашел нужную мысль и интеллигентно сказал:

– Так ты это, сморчок хренов, общественные деньги решил заныкать?

– Какие деньги! – Всплеснул руками председатель. – О чем вы?

– Да все знают, как ты участки продал! – Помахал кулаком Дачная амнистия. – И нам не слова! Паскуда!

– Ага, инопланетянам, – кивнул головой Михалыч.

– Не знаю, о чем вы? Кто такие слухи распускает? Да я хоть чем поклясться могу!

С обиженным и возмущенным видом он начал перебирать какие-то бумаги, изображая внезапно навалившиеся дела.

– Можете у кого угодно спросить! Деньги, видите ли…

Широкая улыбка в один миг уступила место скорбной гримасе, и председатель смахнул набежавшую слезу.