— Я был о тебе лучшего мнения, Кай!
Кенсу впервые не читал мне длительных лекций, ограничившись парой фраз. Обернувшись к стоявшему в дверях Тао, готовому принять любое новое распоряжение, Кенсу приблизился к нему, встав напротив, и глухо произнес:
— Ты выбрал его за то, что он сильнее других напоминал тебе человека. Ты относился к нему, как к равному. Учил его чувствовать и мыслить, а теперь упрекаешь этим. Почему ты просто не дал ему возможность все объяснить. Уверен, ты даже не подумал об этом и вновь действовал излишне импульсивно.
Кенсу бросил на меня еще один разочарованный взгляд и, выйдя из кабинета, ушел. Посмотрев на Тао, я взял пульт и неспешно понизил ему уровень. Выражение его лица медленно изменялось, проявляя усталость и грусть. Тао смотрел на меня с такой невообразимой тоской, словно в его сердце жила огромная мрачная тень.
Я просил у него прощения. Горько раскаиваясь в собственном поступке, я извинялся, извинялся и извинялся. Тао устало смеялся, говоря: «Все нормально, потому что по статистике 98% хозяев машин хотя бы единожды включали режим контроля на полную мощность», о том, что многие не отключают его обратно, он умолчал. Я об этом узнал много позднее, изучая материалы о машинах.
Тао вернулся к собственным обязанностям, но я ловил его взгляд, устремленный на улицу. Машина прекратила свои прогулки, но я видел, как тяжело ему это дается. После произошедшего, между нами словно выросла стена. Тао также был мягок, старался улыбаться, но он угасал на глазах. И в этом была моя вина.
Сложно сказать, в какой момент во мне словно произошел щелчок, вспышка, будто меня самого переключили, и я решил стереть прошлые мысли и мнения о машинах и, начав все заново, во всем разобраться.
Я позвал Тао к себе в кабинет и, усадив на кресло напротив, произнес:
— Знаешь, Тао. Я очень виноват перед тобой.
— Я уже говорил, Чонин. Все в порядке. Тебе незачем снова извиняться.
— Нет, послушай. Я понял, что был не прав, и я хочу это исправить. Возможно, ты посчитаешь это наглостью, но… расскажи мне о Крисе. О вас. О своих чувствах. Я хочу понять, какова она — твоя «Любовь». Позволишь ли ты мне сделать это?
Машина молчала, раздумывая над моими словами. Во взгляде читалось сомнение и тревога, но, в конце концов, Тао заговорил, голос его звучал тихо и неуверенно:
— Я познакомился с Крисом, когда мы переехали сюда. Сказать по правде, первое впечатление о нем у меня было как о нелюдимом, утомленным жизнью и страдающем человеке. Вероятно, именно это и сыграло главную роль, потому что мне очень захотелось стереть с его лица такой несчастный вид. Мне просто хотелось узнать, как он может выглядеть, когда улыбается. Это неловко, признаваться в таком, но я привязался к нему слишком быстро. Люди называют это — родственные души. Для меня, как для машины, одно то, что я посмел испытывать чувства к кому-либо, уже недопустимо, но… я полюбил его слишком быстро. Потому что вряд ли кто-либо сможет меня понять так, как он. Невозможно выразить словами то, что я испытываю к нему. Но, даже понимая неправильность этого, я не могу сказать, что это нечто противоестественное. Это как притяжение, вроде гравитации. Нечто бесконтрольное, но заложенное самой природой.
Тао все говорил и говорил, рассказывая о своих чувствах, о том, что происходило между ним и Крисом.
Тао рассказывал все так живо, с чувствами, эмоциями, в ярких красках, что я буквально утопал в его словах, словно воочию наблюдая за их встречами, когда машина одаривала собственным светом и оптимизмом закрытого юношу, пробуждая его словно от заколдованного сна. Мысленно я смеялся над собой, таким увлеченным рассказом Тао, но остановить это был не в силах. Постепенно Тао и сам увлекся. Воспоминания и мысли о Крисе словно согревали его. Взгляд теплел и наполнялся нежностью, губы изгибались в улыбку, полную того сакрального трепета, который в наши дни увидеть получается крайне редко. Я подобное видел лишь в старых фильмах и на страницах книг прошлого.
Если прежде у меня и были какие-то сомнения, то теперь они растворялись. Тао не просто любил Криса, он жил одними лишь мыслями о нем.
Машина замолкла с наступлением сумерек, пока я, поглощенный его рассказом, потерял счет времени.
— Мне пора готовить ужин, — машина поднялась со своего места.
— Да. Прости. Я задержал тебя.
Прежде чем Тао ушел, я окликнул его. Обернувшись, он выжидающе посмотрел мне в глаза.
— Вы хотели что-то еще?
— Нет. Но… Я хотел спросить. Ты бы хотел вновь ходить на прогулки с Крисом?
На мгновение мне показалось, что Тао забыл, как дышать. Застыв, он неуверенно переспросил:
— Вы хотите разрешить мне это, несмотря на то, что это противоестественно для машин вроде меня?
— Я не вижу в этом ничего плохого.
Тао сомневался. Я видел это в его взгляде и движении.
— Что тебя останавливает?
Машина виновато взглянула на меня.
— Я смогу пережить, если вы вновь повысите мне уровень контроля, но для Криса это будет тяжело. Я не хочу причинять ему боль снова. Ему уже было невыносимо видеть меня таким.
Я сжал губы, вспоминая встречу с Крисом.
— Ты помнишь это?
— Контроль лишает возможности проявления чувств и эмоций, но не разума. Я вполне осознавал все происходящее.
Мои пальцы задрожали, и голос сел, но в этот раз я не стал просить прощения, понимая, что это бессмысленно. Мне не по силам было исправить произошедшее, но на будущее все еще был шанс повлиять.
— Я больше не стану этого делать, но у меня будет просьба.
Меж бровей машины пролегла задумчивая складка.
— Какая?
— Ты не окончил свой рассказ. Позволишь ли ты узнать мне продолжение?
Вероятно, с моей стороны это было нечестно, но внутри меня уже вспыхнул тот огонь жажды познания недоступного, что отступиться я уже не мог. Тао сомневался, разрываемый этим выбором, но в итоге смиренно кивнул, еле слышно выдыхая.
— Если тогда я смогу увидеть Криса, я согласен.
Верни время вспять. Прости мне мою дерзость. Мой добрый, милый Тао. Если бы я мог знать, как жестоко я сыграл на твоих чувствах. Предвидь я то, что ждало этого ребенка в будущем, я бы запер его в доме и надеялся, что рано или поздно он сможет охладеть к Крису. Хотя уверен, что этого не произошло бы никогда. Даже сейчас я не уверен, какое решение могло быть верным. Мне хотелось защитить мою машину от его печали, но Крис был его единственной радостью, его светом и надеждой. И это единственное, чем я утешаю себя во время мыслей о том, что иначе было невозможно.
Сильнее всего сейчас я сожалею лишь о том, что с самого начала не знал, кем был Крис, и какую тайну он хранил за своими плечами.
*
Тао бежал по улицам, привлекая внимание редких прохожих. Улицы мелькали перед ним, сменяя одна другую.
Чонин понизил ему уровень контроля до десяти. Сумасшествие. Новые чувства и впечатления пугают, оглушают и ошарашивают. Тао знает о том, что Ким день ото дня сдвигает шкалу контроля вниз на одно деление, и его немного пугает ожидание «нуля», а то, что рано или поздно это произойдет, он уверен.
Писатель увлечен их историей, и машина знает, что каждый раз, когда он выходит из кабинета после очередного рассказа, Чонин вдохновенно пишет. О них с Крисом. О машинах. Ким штудирует все книги о киборгах и генномодифицированных созданиях, упоенно создавая новый «шедевр». Кенсу, с которым они помирились, навещает его, довольно улыбаясь тому, что Чонин создает новую историю. И только Тао со страхом ждет того, что произойдет, если эта книга увидит свет. Слишком много внимания к машинам, угроза раскрытия их главной тайны.
Правило машин гласит — запрет на чувства и эмоции, а также запрет на разглашение всех тайн о процессах создания и формирования машин.
Бекхён, машина, что была вместе с Тао в их центре, и с которым они были достаточно близки, однажды во время проверки, когда контроль был отключен, с усмешкой произнес: «Будь у меня возможность делать то, что я хочу, без этого поводка, я бы вскрыл себе вены, чтобы хотя бы умереть по собственной воле, а не по чужому указу».