– Как прошла командировка? – спросил директор дружеским голосом, поставив меня своим вопросом в тупик.
– Как обычно, – несколько удивился я.
– Мы не успели выписать командировочные, поэтому решили, что ты никуда не выезжал, а работал в офисе в обычном режиме. И еще я подписал приказ о премии.
– Хорошо, – пожал я плечами и заметил, что женщины избегают на меня смотреть.
– Надеюсь, ты все понимаешь? – спросил директор, ткнув указательным пальцем в стол.
– Да, конечно, – подтвердил я, не решаясь смотреть ему в глаза..
И тут женщины посмотрели на меня с явным любопытством.
– Как ты себя чувствуешь? – снова мне задал странный вопрос директор.
– Все в норме, – поспешно ответил за меня доктор, – мы провели тщательный осмотр, но ему лучше бы отдохнуть.
– Да, – согласился я, – все хорошо.
– Ну так, хорошо, если хорошо, – усмехнулся директор, – возьми отпуск на неделю и поезжай на море, тебе надо развеяться. И стал тискать пальцами обеих рук авторучку.
– Он за пять лет ни разу не брал отпуск, – внесла ясность начальник отдела кадров, чем несколько удивила меня.
– Тем более, – сказал Владислав Аркадьевич, – но больше недели я не могу дать, ты у нас на ответственной должности, может быть самой ответственной.
Я ответил, что отпуск брать не буду.
– Странные у вас порядки, а чем занимается ваша фирма? – перебила Дарья, удостоив меня подобием поощрительной улыбки.
– Всякими компьютерными изысками, – уклончиво ответил я, не поддаваясь на ее женские уловки.
– Изысками? – она улыбнулась открыто, вполне искренне.
– Компьютерным моделированием сложных систем, – конкретизировал я, не вдаваясь в подробности, потому что НПО «Рубикон» занималось секретными разработками в области глобального контроля и катастроф, в нем было несколько крупных подразделений, среди которых наш институт специализировался на моделировании последствий ядерной войны, в том числе, насколько мне было известно, разрабатывалась модель оптимальной стратегии первого запуска ракет, с тем чтобы при минимальных потерях добиться быстрой победы над противником, при этом ставилась конкретно задача поиска параметров выживания в случае глобальной катастрофы. Время от времени из разных подразделений и отделов собирали группы под определенные проекты, связанные с решением подобных задач. И главным направлением среди них стало создание реального искусственного интеллекта. Кроме того, я участвовал в проекте, который условно назывался «Ноев ковчег», формальной концепцией которого считалось изучение возможных планетарных катастроф, несовместимых с продолжением человеческого рода. Однако на самом деле проект осуществлялся под полным контролем военных. В случае возникновения глобальной войны, когда стороны способны гарантированно уничтожить друг друга, победителем станет тот, кто обеспечит быстрейшее восстановление систем жизнеобеспечения во вредоносной среде обитания.
В конце рабочего дня система биометрического контроля не выпустила меня из здания: на мониторе появилась сообщение, что прежде я должен посетить дежурного доктора. В лаборатории я лег лицом вверх на электромагнитную кушетку аппаратно-программного комплекса «Юпитер», на голову мне надели маску-электрод, затем доктор на клавиатуре выбрал режим работы, и надо мной возникла белоснежная округлая крыша оборудования, зазвучала тихая музыка, и я незаметно провалился в сон.
Проснулся с четким ощущением, что во сне я бродил по вестибюлям метрополитена и не знал, как выбраться наружу. Я шел за людьми, но они исчезали, а я снова оказывался в тупике перед глухой мраморной стеной. Все метро представлялось мне лабиринтом, и я искал, кто поможет мне найти выход.
Вид Маруси с выражением застывшей сосредоточенности на лице показался мне необыкновенно подозрительным. Неспроста она нелюдима и скрытна. Вполне может быть, что со мной что-то сделали. «Не сходи с ума, – изрек Блинк, – просто придумай алгоритм, как установить с Майей нормальный контакт, и расскажи ей обо всем».
Так или иначе, я понял только то, что у меня стерта недельная память, и что лучше об этом помалкивать.
30 апреля вечером – Семейный «рубикон»
Когда я вернулся домой, Майя лежала в той же самой комнате, где мы занимались любовью, – может быть, заболела, плохо себя чувствует или просто переживает из-за нашей размолвки? Я подсел к ней на кровать, от нее повеяло животным теплом.
– Слушай, я чувствую, что виноват, хотя и не понимаю, в чем именно. Ты не могла бы конкретизировать? Может быть, нам действительно стало не хватать денег? Ты говорила, что Ян может помочь, давай обсудим это.
Майя не ответила. Я подумал, что мне как раз не хватало еще ее капризов, когда я сам сейчас никакой, и она туда же, черт!
– Что это с тобой? Ты не заболела? – пытаюсь ее растормошить, пересиливая себя, и с тупой подозрительностью рассматриваю свои шевелящиеся в подкрашенных каштановых волосах женщины пальцы.
Майя продолжала молчать. Что же это происходит? Накануне вечером она безуспешно пыталась добиться от меня ответа, а сегодня я сам требую к себе внимания.
– Что ты будешь делать? – спросила она вдруг обыденным голосом.
– Как что? Жить, работать.
– Ты будешь искать своих родственников?
– Ты опять за свое…
– Если ты не думаешь о своих родителях… ты и обо мне не думаешь…
Она привстала и заглянула мне в глаза.
– Неужели тебе никогда не приходила мысль, что где-то тебя ждет мать, десять лет тебя ждет… Как можно жить, не зная своего детства, друзей, родителей?.. Герман, почему ты не подашь объявление, можно искать через интернет, через телевидение. Я пыталась тебе помочь, но ты был вне себя от ярости… сказал как отрезал, чтобы я не лезла к тебе в душу…
– Перестань, я не хочу даже слышать об этом…– попытался я увернуться.
– Ты никто без своего прошлого, поэтому стал таким бездушным… примерным специалистом…
– И у меня есть более важные проблемы, в конце концов, я занят государственными делами, мне надо успеть, у меня плотный график.
Я постучал кулаком по стене.
– Ладно, как хочешь, тебе виднее, – промолвила она разочарованно и повернулась лицом к стене, подоткнула под себя одеяло и глубоко вздохнула. В этой ее позе таилась угрожающая неопределенность. А я сидел рядом и думал, надо ли мне уйти или встряхнуть ее, повернуть к себе лицом, отругать или попробовать снова поговорить, потребовать объяснений, что с нами и в частности со мной происходит? Но я не хотел унижаться перед женщиной, которая меня демонстративно игнорировала.
Я хотел рассказать Майе, что случилось со мной вчера вечером в метро, но контакт был потерян и желание пропало, тем более что мой рассказ произвел бы на нее удручающее впечатление. Попросту говоря, я обиделся и замолчал, она ответила таким же тягостным молчанием продолжительностью в двенадцать праздничных майских дней.
1-11 мая – Полоса отчуждения
Проснувшись от шума в коридоре, увидел в боковине трюмо Майю. Хотел придумать, что бы такое сказать, чтобы привлечь к себе внимание, но все казалось вымученным. Она появилась в моей комнате, остановилась перед трюмо и стала, как обычно по утрам, прихорашиваться.
– Нельзя ли потише ходить и не хлопать дверями, – вымолвил я, стараясь придать своему голосу некоторую мягкость.
Она замирает перед зеркалом с расческой в руке, раздумывая, как отреагировать на замечание, и, не приняв никакого решения, продолжает расчесывать волосы, наклонив слегка голову набок. Мне неприятно, что она одновременно и раздражает, и притягивает меня.
– И что, так и будем молчать? – спрашиваю, преодолевая свою гордыню. – Если считаешь себя чужой, то и веди себя как с чужим, стучись, прежде чем войти к чужому.
Шмыгнув носом и не говоря ни слова, она покидает комнату, тихо прикрывает за собой дверь, но через минуту снова возникает в проеме двери и выпаливает скороговоркой:
– Я давно для тебя чужая, уже несколько лет… Ты не видишь и не слышишь меня.