– Не хотите ли чего? – спросила она. – А давайте поболтаем, а то мне одной тут скучно.
– До свидания.
Закрыв за собой дверь, я мимикой и жестами стал себя передразнивать и показал средний палец своему воображаемому отражению-призраку.
«Все это надо как следует обдумать и взять под особый контроль», – сказал во мне голос, и его слова эхом повторились, а я на секунду замешкался, не зная, где я, а где тот, который Другой.
Закинув ноги на подоконник, я смотрел бесцельно в окно, иногда забывался и с удивлением обнаруживал, что я нахожусь-то именно здесь, тогда как должен немедленно найти Майю, расспросить ее обо всем и прояснить ситуацию, но, вспомнив нашу размолвку, успокаивался в своем смятении и начинал понимать, что дело, может быть, вовсе и не в Майе.
Такого со мной никогда прежде не было, – в офисе обычно я не думал о посторонних вещах, как всегда поглощенный конкретным заданием. А что если я никуда и не выходил, все это время сидел в этой позе, закинув ноги на подоконник. В таком случае мне все померещилось или я превратился на несколько минут в Блинка, поэтому вел себя как идиот. Он пытается осрамить меня и очернить мою репутацию.
Во всем виновата Майя, подытожил я свои размышления, и поэтому пора серьезно поговорить с ней. После такого вывода мне стало легче, и я работал в обычном своем режиме, не отвлекаясь на посторонние мысли, а в конце рабочего времени, не оставаясь на сверхурочную, со спокойной совестью покинул лабораторию.
Пока шел по стеклянному переходу к проходной, оглянулся несколько раз, представляя, что Блинк плетется за мной следом, но, как и предполагал, никого не увидел. Мне даже почудилось на миг, что Герман остался в лаборатории, а я – как бы его клон, во всяком случае , у меня возникла мысль, что он сходит с ума, а я нет.
Выйдя через проходную на улицу, я не обнаружил на стоянке свою далеко не новую «Вольво», а когда вспомнил, что приехал без машины, то вконец расстроился, потому что стал забывать обыкновенные вещи. Я попытался застолбить себя в своем теле, заявив шепотом: «Вот он я, здесь», – но как же тоскливо быть собой! Посмотрел на зарешеченные окна главного корпуса и подумал, что если я там и был сегодня, то в другой своей ипостаси, потому что, вернувшись к себе самому, тотчас вспомнил Майю, и грустное чувство овладело мной. Очевидно, что я влюбился в нее, но она казалась недоступной женщиной, которую хотелось завоевать.
Я спустился в метро и, стоя на эскалаторе, решил, что надо проведать, как там Майя на Арбате. И тут мне пришла в голову мысль, что она нашла себе любовника. Мной овладело желание застать ее врасплох, поймать с поличным. И если удастся разоблачить ее, то это доставит мне неизъяснимое мучительное наслаждение. Меня возбуждала до дрожи мысль, что сегодня же, через час или еще раньше, можно будет удостовериться в том, что Майя действительно изменяет мне.
Выйдя на Арбатской, я решил подойти незамеченным к тому месту, где Майя обычно сидела за своим этюдником. Я купил в переходе темные очки и направился к ресторану «Прага», обошел его слева и оказался в самом начале Арбата.
Погода стояла теплая и безоблачная, – преобладали яркие и светлые тона в одежде прохожих, которых было достаточно много, чтобы маневрировать и прятаться за их дефилирующими в беспорядке телами с одинаковыми лицами. Волнение вскоре исчезло, и я даже почувствовал себя хладнокровным шпионом, который идет небрежной походкой, боковым зрением разглядывая художников, – это были в основном мужчины среднего и более возраста, изредка – женщины. Я не мог вспомнить, приезжал ли сюда раньше за Майей и могли ли здешние завсегдатаи узнать меня. Навряд ли я знакомился с уличными художниками, с этим причудливым народом.
Среди художников, приютившихся у «Праги», Майи не оказалось.
Иду дальше, никого в отдельности не разглядывая, но стараясь охватить взглядом как можно больше пространства, чтобы вовремя заметить Майю, притаиться и успеть выбрать подходящее место для скрытого наблюдения. Через сотню метров узнал этюдник Майи с рекламными портретами, но ее самой не было. Охваченный пикантными предчувствиями, направился вверх по улице и неожиданно увидел Майю с Яном, шедших мне навстречу.
Присоединившись к группе англоязычных иностранцев, перешел на другую сторону улицы и юркнул в летнюю террасу кафе «Месопотамия». Сажусь за свободный столик в дальнем углу, чтобы не привлекать к себе внимания. Из-за спин посетителей вижу, как они медленно идут краем улицы. Останавливаются, разговаривают лицом к лицу. Майя выглядит грустной, скорее даже подавленной. Точно такая же она и дома. Ян не жестикулирует, значит, спокоен. Пошли дальше, пропали из виду, я вышел из своего укрытия, как медведь из берлоги, разбуженный запахом весны, но крайне голодный и агрессивный.
Внезапно заметил Майю в кофейне «Шоколадница» и поспешил спрятаться в толпе, наблюдавшей за выступлением уличных музыкантов. В сутолоке шумной улицы я видел, как они пьют кофе и спокойно беседуют. Майя не выказывает никаких признаков кокетства или возбуждения. Все ее движения замедленные, будто устала. Я подумал, что она просто переживает по поводу нашей размолвки.
Майя рассказывала, что Ян раньше работал в ФСБ, потом ушел в бизнес, но для души рисует на Арбате портреты. Втирал ей, что по портретам изучает психотипы людей. Потом я собирал о нем сведения. Поговаривали, что он занимается контрабандой, поэтому и сидит на Арбате как художник, встречаясь там с нужными людьми. А еще ходили слухи, что он числится внештатным сотрудником частной секретной организации, специализирующейся на выполнении спецзаданий правительства. В общем, темная личность с невероятным сочетанием фамилии, имени и отчества. Мне не удавалось запомнить его лицо: оно было никаким, как и он сам. Бывал он и у нас в квартире, когда помогал Майе устроить выставку, и мы пили с ним коньяк. Я не вникал в их деловые отношения. К тому же он никак не мог претендовать на роль любовника Майи – они совершенно разные: безличный грубоватый Ян и утонченная Майя.
У меня появилась уверенность, что она ни с кем мне не изменяла и не собиралась изменять. И мне стало стыдно, что из-за моего упрямства, нежелания первым пойти на примирение она чувствует себя такой несчастной. И как я мог заподозрить ее в предательстве? Она всегда была жизнерадостная, веселая и отзывчивая.
Я ехал домой, твердо решив сегодня же с ней окончательно помириться. Что касается Яна, она никак не могла с ним сблизиться, у меня даже мысли такой не возникло. Он был мужчина за сорок, с лицом предприимчивой Бабы-Яги, небольшого роста, одевался подчеркнуто небрежно, всегда носил одни и те же потертые джинсы и черную беретку, чтобы прикрыть свою обширную лысину.
12 мая, вечером – Признание в нелюбви
Когда Майя вышла из ванной в своем сексапильном халате и направилась в свою комнату, на ходу приглаживая мокрые волосы, я быстрым шагом нагнал ее и, подхватив под колени, резким движением поднял на руки. Она тотчас попыталась вырваться, но я еще сильнее прижал ее к себе и понес в спальню, не обращая внимания на ее возражения.
– Отпусти, – произнесла она холодным и ровным голосом.
Но я уже завелся и сильнее прижал ее к себе, чувствуя притягательную упругость теплого женского тела.
Она сделала еще одну нерешительную попытку выскользнуть и затихла. А я был совершенно уверен, чем закончится эта неравная борьба: моим мужским натиском и вторжением, и ее смирением, а потом снова наступят привычные будни спокойной семейной жизни.
– Не отошла еще? – спросил я легкомысленным голосом, и стал смотреть на нее с улыбкой самоуверенного самца.
– Отпусти меня, – повторила она спокойным, но твердым голосом.
Настойчиво преследуя свою цель, я аккуратно опустил ее на кровать и склонился над ней с улыбкой победителя, чтобы поцеловать. Она решительно воспротивилась, высвободилась из моих объятий и ушла в соседнюю комнату. Я последовал за ней, продолжая улыбаться, но уже не слишком весело. Села на диван, поджав под себя ноги, и уставилась в окно, поглаживая пальцами одной руки кисть другой. Я внимательно посмотрел на ее пальцы – они показались мне чужими, неуступчивыми. Лицо повернуто в одну сторону, поджатые под себя ноги – в другую, и потому стан закручен и напряжен. В коротком шелковом ярком, в цветочек, халате, босая и с мокрыми волосами, – она замерла в неподвижности.
