― Это уже…
― Просто повтори.
Я послушно проговорил слова из своей партии по-китайски. Хань нашёл семь ошибок. Пришлось повторять ещё три раза, пока он не кивнул довольно. И я припал к шоколадному коктейлю, спровоцировав душераздирающий вопль одной из девушек по поводу состояния моих губ. Ну и чёрт с ними, мне слишком сильно хотелось пить.
― Надеюсь, я не облажаюсь с танцем. С Бэкхёном в паре было бы легче.
― Если облажаешься, ты труп, ― пообещал я с каменным лицом.
― А если ты облажаешься с китайским, ты тоже труп.
― Хоть раз, но облажаюсь. Прости, китайский ― это точно не моё. Было бы лучше доверить мою партию Тао, но выпустить на сцену двух новичков никто не рискнул.
― Дело не в новичках, а в танце. Если ты не будешь танцевать, выступление покажется весьма бледным. ― Хань отобрал у меня опустевший стакан.
― Странно слышать это от тебя.
― Почему? Потому что я тебя ненавижу? Может быть, но я же не идиот и прекрасно вижу разницу, когда танцуешь ты и кто-то другой. В конце концов, я смотрел на тебя больше двух лет и выискивал недостатки.
― Ты страшный человек, а теперь двигай ― у нас мало времени.
Мы были готовы к выходу и просто ждали последние минуты. Я прислонился плечом к металлической опоре и прикрыл глаза.
― Совсем не волнуешься? ― Хань почти коснулся губами моего уха. Вовремя, да уж.
― Неа.
― А если слова забудешь?
― Гореть в аду буду после выступления, поэтому заранее волноваться смысла нет.
― Толстокожий.
― Ну уж какой есть. Просто дыши. Всё будет отлично. А теперь ― вперёд. С левой.
И мы красиво вылетели на сцену под открывающий проигрыш Lightsaver. Дальше пошло проще: Хань пел, а я танцевал. Каждый на своём месте и занят тем, что умеет. На рэп-партии Хань умудрился не перепутать ноги, поэтому сделал всё отлично, правда, поворот был чуть скованным, но вряд ли это заметил хоть кто-то. Чёрт его знает, справился ли я настолько же хорошо с китайским, как Хань с танцем, это будет иметь значение позже.
Заключительная часть, поддержать Ханя, пока он допевает партию Бэкхёна, последние отзвуки и шквал аплодисментов. Хань незаметно сунул мне в ладонь салфетку и улыбнулся, потом помахал толпе. Ещё несколько вопросов от ведущих и можно будет уйти.
Это был не мой день, потому что вопросы адресовали именно мне. Хань потянулся ко мне и шёпотом поведал по-корейски, чего от меня хотят. Довольно предсказуемо ― от меня хотели танцев. Пришлось сунуть влажную салфетку обратно Ханю и выйти вперёд с коротким экспромтом под настроение. Снова вопли, выкрики, аплодисменты и опять вопросы. Нас отпустили минут через пятнадцать. Метания в гримёрке, снятые костюмы, масло на лицах, футболки, шорты и кроссовки, минимум вещей ― и быстрый галоп в автобус. На ходу нам сунули по бутылке воды, пластиковому контейнеру с перекусом и подушке.
Мы устроились в хвосте салона, раскрыли пару окон, чтобы организовать хоть слабое движение раскалённого от жары воздуха, и задёрнули занавеси везде, где могли. Тень дарила почти осязаемый намёк на прохладу.
Быстро заморить червячка и вытянуться на разложенном кресле, небрежно скинув кроссовки, ― мечта идиота сбылась.
― Что скажешь насчёт танца?
― Поворот. Нужно отточить поворот ещё немного. В остальном ― прекрасно. И ничего не говори о моём китайском, я и так знаю, что он хромает на обе ноги.
― Знаешь, у тебя такой жуткий акцент, что вряд ли кто-то заметил пару проколов в произношении.
― Спасибо.
― Всегда пожалуйста. Тебе не жарко? Как ты можешь спать в такой духоте?
― Я почти сдох от жары, не волнуйся. Просто так лучше переносить поездку. Долго до Чанша?
― Нормально. Должны выжить.
Вязкая и тягучая тишина длиной в полчаса, ровный ход автобуса по дорожному полотну, плавные остановки на перекрёстках, вновь движение. При желании можно расслышать, что за песня звучит в наушниках у Ханя, но мне было лень напрягаться. Я почти задремал. Почти. Прикосновение мягких губ мгновенно меня встряхнуло. Поцелуй получился таким же тягучим, как тишина знойного дня.
― Перестань. ― Хань не послушался, поэтому я тихо попросил после очередного поцелуя: ― Пожалуйста.
― Не могу.
― Можешь. Хватит играть со мной. Я ведь уже сказал ― ты победил. Тебе больше не нужно притворяться и добиваться моего признания. Да и всё равно это не для меня. Я не могу жить, подчиняясь капризам. Не могу быть таким, как ты. Не могу быть так близок с человеком, которому от меня нужно, в сущности, немногое. Я…
― Ты хочешь всё или не хочешь ничего, ― продолжил за меня Хань. ― Я это знаю.
― Тогда зачем тратишь на меня своё время? ― Я невольно запрокинул голову, когда он провёл губами по моей шее.
― Наверное… наверное, затем… ― он тронул поцелуем кожу над ключицей, ― затем, что я хочу тратить своё время на тебя.
Вот так, да? Ладно.
Я дёрнул его на себя, свалил на кресло, повернулся и прижал покрепче. Хань спокойно смотрел на меня снизу вверх. Уголки его рта едва заметно подрагивали, словно он старательно пытался спрятать улыбку.
― Почему? Ведь со мной “так легко, что подробности просто скучны и неинтересны”, ведь так?
― Не о том думаешь, ― фыркнул Хань. ― С тобой действительно было легко. Я подумать не мог, что ты позволишь мне прикасаться к себе. Предполагал, что потрачу уйму времени на сближение и соблазнение. Получилось всё совсем не так. Получилось наоборот. И именно поэтому с тобой было очень легко. Это во-первых. А во-вторых… Неужели ты в самом деле думаешь, что я захочу кому-то рассказывать о нас? И о том, что между нами было? Разве это не принадлежит только нам двоим?
― И только поэтому ты учился у мастера Чуна?
― Пожалуй. Но я хорошо учился, уж ты-то это знаешь.
― Может быть. Только я так и не понял: ты добился того, чего хотел, или нет? Или всё это…
Хань помотал головой, обхватил меня руками за шею и заставил свалиться на него.
― Я хотел попасть на сцену задолго до встречи с тобой. И ты не помнишь, как из нас двоих выбрали тебя, а меня отвергли. И ты ещё относился ко мне так, словно не подозревал о моём существовании. Даже если ты в самом деле не подозревал, я не мог этого знать. Ну а вид у тебя всегда надменный, так что… Я тебя ненавидел.
― Мне не особенно хочется слушать всё это, ― пробормотал я, уткнувшись носом в мягкие завитки его светлых волос.
― Придётся, так что не рыпайся, ― отрезал Хань и продолжил: ― Я следил за тобой, смотрел все шоу, передачи, интервью, старался попадать на все концерты.
― Твоя ненависть, должно быть, влетела тебе в копеечку.
― Не язви. Так вот, я следил за тобой, писал сообщения…
― Почему S, кстати?
― Потому что Сасым. Или Сунрок, ― хихикнул Хань.
― Олень… ― дошло до меня. Точно, по-корейски “олень” начинался на “с”.
― Именно. Так вот, я следил и писал сообщения, и видел тебя на сцене. Наверное, тогда я и смирился с выбором судей, потому что смог разглядеть, что ты собой представляешь. С одной стороны, я понимал это, с другой ― не мог забыть твоего отношения. И вот как-то всё это переплелось и вылилось в те самые последствия. Я хотел, чтобы ты увидел меня, признал и оценил.
― Получилось.
― Нет. ― Хань помотал головой и запустил пальцы в мои волосы. ― Ты увидел меня, признал и оценил, но я ничего не испытал… Нет удовлетворения, понимаешь?
― Не очень. ― Лежать, прижимаясь к Ханю, было невыносимо. И так жарко, а его тело обжигало даже сквозь одежду ― жарче вдвойне.
― Ну вроде бы я получил то, чего хотел, но удовольствия никакого. ― Он помолчал. ― Потому что не получил тебя.
― Что?
― Ничего. Я просто тут подумал о твоих словах, что тебе нужна определённость… и… неважно. Победив, я умудрился проиграть, ― вот на что это похоже.
― По-моему, тебе просто дурно от жары. Водички?
― Иди ты к чёрту! ― сердито выдохнул мне на ухо Хань и жадно поцеловал, заставив забыть о бутылке с водой. Мы едва не свалились с кресла ― было жутко неудобно. Да ещё и рисковать не хотелось ― вдруг кому-то приспичит заглянуть в салон автобуса, поэтому сбрасывать одежду мы не стали.
