Три… Заставить его никто не может, они ж сами так говорили. И старый лис тоже. Ну, спросит, например, и Ючон его пошлёт куда подальше. Всё отлично.

Четыре… А если спрашивать не будет?

Шесть… Но должен ведь!

Девять… Это Чанмин-то? Чанмин вообще никому ничего не должен.

Пять…

Почему “пять”?

Ючон выпутался из покрывала, сел и раздражённо потёр лоб ладонью. Может, у него жар? Уж куда там… Если подумать, то с Джеджуном вот всё в порядке, например. Ничего с ним не случилось ― цветёт и благоухает. По нему и не скажешь, что…

Чёрт!

Ючон шлёпнулся обратно, влез под покрывало с головой и приказал себе уснуть немедленно ― сию секунду.

В этот раз щенка ему подарил почему-то Чанмин, и почти сразу щенок куда-то подевался, зато остался Чанмин. То ли из-за него, то ли по какой иной причине, но Ючону было нестерпимо жарко. И куда бы он ни смотрел, везде натыкался на загадочный взгляд Наследника дома Воды. Такой же взгляд, что в тот самый момент, когда…

Ючон честно пытался убежать, спрятаться, оказаться подальше, но каждый раз Фиано пробирался лазейками, существование которых оправдывалось любопытством. Смутное понимание, что это лишь сон, не помогало. Ючон убегал и оставлял за собой тропку, вымощенную интересом к самоизолировавшейся ото всех расе. Наверное, все Фиано для него воплотились именно в Чанмине, в Отступнике, коего он встретил первым в своей жизни. Первый живой и настоящий Фиано. И Ючон ― его личный пленник.

Чанмин из сна сделал то же самое, что Чанмин из реальности, но на сей раз никто никуда не стал убегать. Не уклоняться и не шарахаться ― это же просто сон. Ючон всего лишь закрыл глаза.

Тёплое дыхание согрело щеку, губы. Ещё ничего и, в то же время, всё. Никаких прикосновений ― одно только дыхание на губах. Ну, и дальше что? Ничего. Чужое дыхание по-прежнему согревало губы Ючона ― и всё. Может быть, ему просто не хватало воображения, чтобы представить это? Чёрт возьми, да как вообще можно представить подобное, будучи в здравом уме и твёрдой памяти?

Попытка открыть глаза успехом не увенчалась, как и попытки сдвинуться с места. Ючон потерял контроль над собственными же сновидениями. Он будто окаменел, продолжал чувствовать, но не мог шевельнуть и мизинцем. Дыхание Чанмина всё так же играло на его губах: лёгкое, дразнящее. Ощущение необъяснимое, будто бы губы Ючона “таяли”, становились мягче, хотелось их приоткрыть немного, совсем чуть-чуть. И одновременно в голове бешеной белкой металась одна-единственная мысль: “Со мной что-то не так!”

Ну ладно, мысль звучала похлеще, но Ючону совершенно не хотелось её думать. Это же сон. Когда люди спят, они все поголовно… гм… ну, не извращенцы, конечно, но где-то близко к тому. Поэтому… Поэтому можно попробовать приснить не то, как Чанмин его целует, а наоборот. Тут воображение должно справиться. Кажется. А ещё лучше, приснить бы что-то нормальное. Про щенка, например. Где щенок?

Щенок не получился. Получился Чанмин и пытающийся его поцеловать Ючон. Ючон, который нарезал круги вокруг Чанмина и не представлял, как ему, во-первых, дотянуться до губ Фиано; во-вторых, какой придумать предлог, дабы никто не счёл его психом. Со вторым уже поздно, наверное. Бегающий кругами Ючон вызывал неслабые подозрения в адрес своей психики. По крайней мере, у себя подозрения он точно вызывал. Пускай даже и сон, всё равно подозрительно как-то.

Ну вот, даже во сне ничего не выходило, значит, всё в порядке. А лежать на Чанмине было здорово, кстати. И сон немедленно подсунул Ючону версию со спящим Фиано, на груди которого оказалось чертовски удобно пристроить голову. И к дьяволу подушку. Поскольку речь не шла о поцелуе, Ючон почувствовал себя куда увереннее. Повертевшись, прижался щекой к горячей коже и даже улыбнулся. И различил под ухом размеренное биение сердца. Интересно, у Фиано есть сердце? Вроде бы, да. И, вроде бы, не одно. Тем не менее, Ючон слышал биение одного сердца: ровное, неторопливое, сильное. И слушать его оказалось приятно.

Приятно ровно настолько, чтобы спокойно уснуть даже во сне.

***

Джеджун осторожно приподнялся на локте, окинул Юнхо оценивающим взглядом, затем бесшумно убрался подальше, прихватив хоть что-нибудь из одежды. Побродив по коридорам, вышел на застеклённую террасу. Сквозь прозрачную преграду виднелось море, прикасавшееся на горизонте к небу. И всё. Один и тот же пейзаж. Тёмно-серые волны и светло-серый небосвод. Только на рассвете пространство над горизонтом становилось нежно-голубым, всего на полчаса, а затем серые оттенки возвращались, и солнечный диск одевался в белую пелену.

Джеджун прислонился лбом к холодному стеклу и принялся терпеливо ждать. До рассвета немного, зато хоть какое-то разнообразие.

В последние дни он напоминал себе наложницу из гарема. Юнхо изредка мог куда-то уйти, но быстро возвращался. И он хотел Джеджуна постоянно. И хотел не просто где-то там в мыслях, но и на деле. Приходилось соответствовать. К тому же, Фиано умели заботиться о Низших. Или, правильнее сказать, о собственном удовольствии? Не совсем справедливо, потому что Джеджун удовольствие получал тоже. Пускай будет ― об обоюдном удовольствии и здоровье Низших. Всё-таки “активный отдых” никак на Джеджуне не сказался: он не чувствовал себя ни уставшим, ни разбитым, ничего у него не болело и не ныло.

Зато он не мог сказать того же о своём настроении. Его угнетал этот дом, Фиано ― вообще все, их мир, его положение в этом мире и… Всё.

Джеджун невольно поёжился от завывания ветра за стеклом и закутался в тонкий халат плотнее. Халат, кстати, принадлежал Юнхо ― в полумраке он случайно взял чужой.

Он остро чувствовал одиночество, а прозрачные окна-стены только всё усугубляли. Есть в одиночестве, ждать Юнхо опять одному… Фиано не то чтобы не разговаривал с ним, совсем наоборот. В первый день и несколько последующих пытался, но фразы оставались висеть в воздухе, потому что Джеджун не знал, как ему отвечать. Со статусом Наследника он разобрался и освоился, а вот со статусом главы дома не успел. На занятиях по изучению языка им то и дело рассказывали что-нибудь. И о главах домов говорили с уважением, почтением и чрезвычайно осторожно. Постоянно напоминали о церемониале и куче иных вещей, большая часть из которых была за гранью понимания аракано.

На практике Юнхо прекрасно вписывался в общество двух Наследников, и все трое держались на равных, но случалось и так, что решения принимал именно Юнхо, а Чанмин и Джунсу, не блиставшие послушанием, всё-таки подчинялись без возражений. Кроме того, в доме Чанмина царила неформальная обстановка, а в пресловутой “формальной обстановке” Джеджун видел главу дома Ветра лишь один раз. Лучше б не видел, конечно. И тогда мысли об отрубленных руках его посещали бы куда реже.

Ещё один камешек на чашу весов ― на ту сторону, что против общения с Юнхо. Джеджун хотел вернуться домой, а не умереть по глупости или по незнанию местных законов и правил. Фиано снисходительны к Низшим, но даже у их снисходительности есть предел. Где этот предел, Джеджун не имел ни малейшего представления. И он предпочитал оказываться в объятиях Юнхо чаще, чем говорить, рискуя найти тот самый предел.

Но это не избавляло от одиночества. Время растягивалось до бесконечности, теряясь лишь в огне одержимости их обоих друг другом. Но как долго будет гореть этот огонь? Хватит ли его, чтобы не сойти с ума от одиночества? Даже с Ючоном не поговорить…

Джеджун иногда ловил себя на том, что хочет что-нибудь спросить у Юнхо, хочет услышать его голос, но одёргивал себя, вспоминая об опасности. Фиано ему уж точно не друг, а очень даже наоборот. И за Юнхо до сих пор сохранялось право отрубить кое-кому руки. Согласно местным законам, у этого права не существовало срока давности. Удобно для мстительных натур, кстати. Джеджун не знал, мстительный Юнхо или нет, но с руками расставаться не хотел ни при каких обстоятельствах.

Он не услышал его, как и всегда. Просто вдруг оказался в кольце рук и в шатре из меха. Юнхо накинул на обнажённое тело меховую накидку вместо одежды, это Джеджун понял, когда почувствовал спиной жар груди Фиано ― Юнхо не просто обнял его, но и завернул в мех, прижав к себе.