Серо-зелёные глаза встретились со светло-карими, потом Хоаран пожал плечами, словно предложил другу поступать так, как он желал.

― “Смертный, если не ведаешь страха ― борись…” Мы все бойцы ― так или иначе. Но я понял, что ты имеешь в виду. Нет. Меня не интересуют бои. Я только собираю жизни, ― отрывисто произнёс Эсмер, прямо посмотрев на Джина. И уточнил: ― Убиваю и причиняю страдания. За деньги, но под настроение. И мне как-то всё равно, насколько я в этом хорош, и есть ли кто-то лучше меня. Палач, прошу любить и жаловать. Если пороха у тебя хватит, конечно.

Внезапно он стремительно выбросил руку вперёд и почти невесомо тронул Джина возле правого плеча буквально кончиком пальца, после чего спокойно вернулся к еде.

― Чтоб тебя! ― неожиданно рыкнул Хоаран, резко рванул Джина к себе, забрался рукой под футболку и сильно ― до боли ― нажал несколькими пальцами возле того места, к которому прикоснулся Эсмер.

― Надо же, а ты не забыл, ― довольно улыбнулся Эсмер и кивнул Джину. ― Прости, но мне очень уж хотелось проверить. Не смог удержаться.

― Что? ― Пожалуй, тут только Джин ни черта не понимал.

― Он тебя сейчас почти убил, ― мрачно объяснил Хоаран и сунул нос под футболку, чтобы проверить, всё ли в порядке. Возле правого плеча красовался такой внушительный синяк, словно Джин налетел на какой-то выступ со всей силы. Но боли не было почему-то.

― Значит, как и ты, он… ― начал догадываться Джин. ― Чёртовы кёнгёль*!

― Нет, ― покачал головой Хоаран. ― Я знаю лишь сотую часть того, что знает он.

Эсмер презрительно фыркнул.

― Ты себя недооцениваешь ― я всегда тебе это говорил. У тебя талант и потрясающее чутьё.

― Мне это не особенно и нужно, ― огрызнулся Хоаран.

― Это всегда нужно. Так или иначе.

― Оставь такие шуточки при себе, ладно?

― Я больше не буду, ― подняв руки, миролюбиво пообещал Курт. ― По крайней мере, не буду шутить с ним.

― Зачем ты ему вообще сказал?

― Ну, мне кажется, что он болтать не будет. Теперь, хотя бы, он будет спокоен в отношении собственной тайны, так?

Джин промолчал, но понял прекрасно, что имел в виду этот странный парень.

― Но для тебя, Хо, было бы лучше, если бы он умер.

― Заткнись.

― Не вопрос, но ты сам знаешь это не хуже меня.

― Хватит.

― Как скажешь.

― Почему так было бы лучше? ― влез Джин.

― С тобой не всё в порядке. Внутри тебя спит то, чему в этом мире не место. И оно умеет только рушить, но не умеет создавать. И оно разрушит даже то, что полюбит. Такова его сущность. Оно не может иначе, потому что тогда в его существовании не будет смысла.

― Перестань, ― тихо повторил Хоаран.

― Я просто ответил на вопрос, ― невинно улыбнулся Эсмер, весело сверкнув яркими глазами. ― В общем, ты пригрел на груди змею, которой лучше размозжить камнем голову. Ибо однажды цапнет. И цапнет именно тебя первым, потому что любит, а любить не может. И цапнет, чтобы не свихнуться окончательно от этого противоречия, потому что проще всего исключить из уравнения то, что смущает разум.

Тут Эсмер был прав, потому что Джин уже пытался исключить рыжего из уравнения. Точнее, пытался тёмный ― и даже успешно. Просто кое-кто решил из уравнения не исключаться.

― А он? ― Джин мотнул головой в сторону Хоарана. ― Что спит внутри него?

― То, чему лучше никогда не просыпаться, ― тихо отозвался гость. ― Я не знаю. Кажется, он очень устал. Сотни лет, нет… Тысячелетия. Быть может, десятки тысячелетий, сотни тысяч лет… Тяжёлый груз времён. Он хочет спать и не хочет просыпаться. Сейчас ― тем более не хочет. Из-за тебя. Хочет смотреть этот сон подольше.

― Как ты это… Откуда ты знаешь?

― Спроси что-нибудь полегче, ― отмахнулся Эсмер. ― Просто “вижу”. Говорят, в моей семье из-за близости к смерти все “видят” чуть больше, чем прочие люди. Чёрт его знает. Я до фига всего “вижу”, чего толком и не понимаю. Ты чёрный, как непроглядный мрак, а на Хо всегда больно смотреть даже просто глазами ― слишком ярко светится. С другой стороны, смотреть на вас двоих, когда вы рядом, можно. Вы уравновешиваете друг друга, я бы даже сказал, что вместе вы кажетесь нормальными людьми, а вот по отдельности…

― И сам же предлагал прикончить Джина, ― обвинил друга Хоаран.

― От него неприятностей много, а ты вряд ли проснёшься. Рационально.

― А если всё-таки проснусь?

― Тогда слово “неприятности” перестанет иметь значение вообще. Извини, конечно, но я бы предпочёл, чтобы это светящееся либо не просыпалось вовсе, либо убралось из этого мира подальше куда-нибудь.

― Можешь не извиняться, ― хмыкнул Хоаран. ― Я уже привык, что меня мало кто любит.

― Ну ты и скажешь… Тебя мало кто вообще терпеть в состоянии. Безгрешных на этой земле… гм… дефицит, в общем. А кому приятно знать, что их грехи кто-то видит все ― от и до?

― А сам? ― поинтересовался Джин. ― Ты же убийца и палач, так?

― Палач. ― Яркие глаза остановились на лице Джина. Холодные, как снега Антарктики. ― Но знаешь, что забавно? Я считаю, что моя душа чиста. И что на мне нет никакого греха. Хо, что скажешь?

― Твоя душа чиста, ― подтвердил Хоаран.

― Как это? ― не понял Джин.

― Не знаю, ― пожал плечами Хоаран. ― Он спросил, а я ответил то, что думаю. И вы оба меня достали своей эзотерикой ― или как это там называется? В общем, все дружно заткнулись и потопали спать. Хотя… Эсмер, ты иди в душ первым. Джин, ты следующий. Кстати, Эсмер, будешь спать в гараже, там гамак есть. Или можешь на полу ― матрас в шкафу лежит.

― А в душ ты пойдёшь последним, ага, ― кивнул Эсмер, расправившись с кофе, который он действительно умел варить, и налив себе ещё. ― До сих пор засыпаешь в ванне?

― Откуда ты знаешь? ― помрачнел Джин, преисполнившись всяких страшных подозрений. А что? Оснований хватало. Эсмер ― человек, безусловно, красивый, просто никому бы и в голову не пришло так сказать из-за сходства его с акулой. Акулы ― прекрасные хищники, но их красота всегда отождествлялась со словами “угроза” и “смерть”. Вот и Эсмер ― синоним двух этих слов. Помимо красоты у него ещё и голос…

― Он жил у меня как-то. Довольно странно иногда было по утрам заходить в собственную ванную и находить там спящего в холодной воде Хо.

― У тебя ванна удобная.

― Уж конечно. Ты, по-моему, просто любишь спать в воде, ― усмехнулся Эсмер и тихо добавил: ― Şimşek, ты всё ещё летаешь в грозу?

Джин навострил уши, услыхав новое странное слово.

― Хочешь полетать со мной?

― Коня нет, ― помрачнел Эсмер. ― Но да, я хотел бы. Без тебя ― вряд ли рискну, а охота же… Больше таких психов, как ты, я не встречал. Точнее, были такие, кто пытался сделать то, что ты отмочил тогда, но… Şimşek, ты такой один, как ни грустно это признавать.

― Думаю, ты смог бы, ― возразил Хоаран.

― Увидим. Но для начала мне надо хоть это вспомнить, как по-твоему?

― По-моему, ты ничего не забыл, просто пока не можешь в это поверить.

― Проехали, ― отмахнулся Эсмер и ушёл в ванную ― за стеной зашумела вода.

― Шимшек? Это ещё что?

― Так меня называли. В Стамбуле, ― неохотно ответил Хоаран и дёрнул Джина за руку, тот в один миг оказался у него на коленях и охотно поймал ладонями его лицо.

― В Стамбуле? А Курт этот…

― Из Турции. Из Стамбула.

― Так он не европеец? ― опешил Джин, изумлённо уставившись на Хоарана. ― Что ты в Стамбуле забыл?

― Гонки. Парусные. И да, его можно счесть европейцем, ведь Турция находится и в Европе, и в Азии одновременно.

― Не пудри мне мозги. Что такое “шимшек”?

― Молния.

― Что?

― Молния. Блэйз, если угодно. Или Флэш. Просто Эсмер не любит имена и прозвища на английском, переводит обычно на турецкий.

― А шекер?

Вместо ответа Хоаран его поцеловал, потом тронул кончиком языка нижнюю губу Джина, словно на вкус попробовал, и улыбнулся.

― Это и есть “шекерли”. Сладкий. Сладкий, как кофе, который ты делаешь. “Шекер” ― это сахар. Только я тебя умоляю, не воспринимай буквально. Турки ― народ поэтичный, поэтому “шекер” применительно к человеку отнюдь не означает “сахар”. Наверное, это примерно то же, что и котминам у нас. Хотя нет. “Шекер” ― это природная естественность и красота с искренностью пополам в чистом виде, без искуственных примесей ― кажется, так будет точнее. Они трепетно относятся к сладостям, которые воспринимают вовсе не так, как прочие люди. Сладость для них ― синоним блаженства и кусочек рая. Можешь считать, что Эсмер сделал тебе комплимент, сказав, что на тебя приятно смотреть ― ощущения те же, что от богатого вкуса гюльбешекера или халвы во рту, например. Большое количество приятных и естественных вкусовых оттенков, от которых рвёт крышу. Только опять же, не воспринимай это по-своему. Другой народ ― другое восприятие и другое выражение эмоций.