Учитель появился вовремя. Минутой позже ― и я прикончил бы кого-нибудь. Вся толпа сразу же ломанулась к сабу-ниму, благополучно обо мне позабыв.
Время делать ноги.
Машинально взял с подноса проходившего мимо официанта стакан с прозрачной жидкостью, поднёс к губам и сделал глоток. И мне нестерпимо захотелось убить этого официанта. В стакане было какое-то спиртное. Слабое, но всё равно… Вкус противный. Полжизни мог отдать за стакан обычной воды. Направился к столику в углу ― вроде там стояла бутылка минеральной воды. Рядом ошивался ещё один официант: он стоял спиной ко мне и нагружал поднос ёмкостями с питьём. Нагрузил. Потом парень взял поднос и повернулся.
И поднос грохнулся на пол.
Я полюбовался на осколки, затем ― на безрукого кретина.
Ухватить его за шкирку и уволочь в подсобку ― дело пары секунд. Не хватало ещё, чтобы мастер его тут увидел.
― Ты какого чёрта сюда припёрся?
― Пусти. Форму помнёшь.
― Я тебя сейчас так…
― Посмотреть.
― Что?
― Хотел посмотреть. На тебя, ― совершенно спокойно заявил мне в лицо японский д… придурок.
― Можно подумать, ты меня вообще никогда не видел! ― Хотелось удавить недоумка на месте.
― На таких мероприятиях принято… Не видел. Таким ― ни разу, ― почти неслышно выдохнул он.
― Каким…
Я умолк, потому что вспомнил, во что именно одет. Самое время взвыть волком. Позорище… И мало того, что позорище, так ещё и Джин для полного счастья. Сабу-ним, убейте меня ― сопротивляться не буду!
― Тебе идёт.
― Не смеши меня.
― Я серьёзно.
― Заткнись.
― И не подумаю. Никогда тебя таким не видел. А ты даже галстук завязывать умеешь, оказывается. ― И Джин внезапно тепло улыбнулся. Смотрел на меня как-то неправильно, улыбался и…
― Не умею я галстук завязывать, ― мрачно рыкнул, чтобы хоть капельку испортить ему настрой. И немедленно пожалел об этом, ведь мне нравилось, когда он улыбался. И “нравилось” ― весьма слабое слово. А улыбался он редко. Тем более, так вот, как сейчас.
― Это неважно. Я рад, что увидел.
― Ладно. Тогда тебе стоит уйти. Прямо сейчас.
― Но ты же…
― Наставник не должен тебя увидеть. Если помнишь, ты считаешься погибшим. ― Я на секунду привлёк его к себе, почти коснувшись губами его скулы, и тут же отпустил. ― Возвращайся в отель, я скоро приеду.
― В таком виде?
― Не дождёшься.
― Очень жаль.
Он обошёл меня и шагнул к выходу, но внезапно обернулся, ослепив открытой улыбкой.
― Но я всё равно это запомню. Ты сейчас выглядишь так… ― Он покачал головой, продолжив улыбаться. ― Кажется, я мог бы смотреть на тебя вечно.
― Исчезни! ― Хотелось чем-нибудь запустить в него и одновременно… Чёрт, ну почему он так улыбался в самые непереносимые для меня моменты?
Сам не заметил, как подкралась моя тьма, окутав шёпотом прибоя. И я, вроде бы, собирался делать ноги.
― И что ты тут делаешь? Прячешься, что ли?
― Нет, наставник, ― ответил на автомате.
Я отчаянно пытался выбраться из своего сна, но улыбка Джина, что до сих пор призраком маячила перед глазами…
__________________
[1] Шиматта! ― (яп.) Чёрт! Блин! Что за!..
========== То, что я искал ==========
Hidden Story ― 02 (Джин)
То, что я искал
Это было приятно: обхватить Хоарана руками за пояс, сцепить ладони в замок и спрятаться за его спиной от ветра, согревшись столь желанным теплом. По крайней мере, это отгоняло сердитые мысли.
Почему я позволил себя уговорить? И в который уже раз? А ведь не так давно я заявил ему в лицо, что не намерен опять жить в гараже, где нет ни нормальной ванны, ни спальни, ни кухни, ни… Да что вообще могло быть в гараже? Только транспорт, инструменты, масло, бензин и… Хоаран.
Последний довод, как и всегда, оказался определяющим. Он хотел в гараж ― в свой проклятый сеульский гараж. И он ни слова не сказал по этому поводу, так что обошлось и вовсе без уговоров. Но я же не идиот, я же видел, что ему не по себе в отеле, что он…
Мой Эндзэру казался открытым и жизнерадостным, но на самом деле он оставался загадкой до сих пор. Даже для меня. И то, что я провёл рядом с ним так много времени, ровным счётом ничего не значило. И всё это время продолжались мои попытки подобрать к нему ключ. Так хотелось “прочитать” его, убедиться в своих подозрениях либо в их ошибочности.
Мои чувства не нуждались в доказательствах или обосновании ― их нельзя изменить. Точнее, изменить их мог я, если бы захотел этого. Только я сам.
Но не он.
Хоаран мог сбежать от меня или же вовсе вычеркнуть из своей жизни некоего Джина Казаму и перестать замечать последнего, но Джин Казама не намеревался уступать ему. Вот то обстоятельство, которое он никогда не мог изменить. И осознавать это невыразимо приятно, но я до сих пор не понял, почему.
Впрочем, если разобраться… Хоаран никогда и не пытался влиять на меня или диктовать свою волю, он просто делал то, что хотел. Словно в его жизни ничего не изменилось, словно моё присутствие рядом… словно не было этого. Он жил так же, как и прежде, и не требовалось быть мудрецом, чтобы это заметить. Но, с другой стороны, он не мог не считаться с моим присутствием вовсе. По крайней мере, я не позволял ему забыть о себе.
Или мне только так казалось?
Не знаю. До сих пор не знаю. Быть может, я никогда его не понимал? Что же взять за точку отсчёта? Когда люди могут уверенно сказать, что они друг друга знают? Стоп, я могу сказать, что знаю Хоарана. В конце концов, я дрался с ним: помню его технику, его сильные и слабые стороны. В бою любой человек невольно рассказывает о себе больше, чем собирался. Но всё, что я знал о Хоаране… Эти знания я не мог использовать там, где мне бы этого хотелось. Его сердце по-прежнему оставалось закрытым для меня. Быть может, он тоже не мог увидеть моё сердце? Быть может, это просто глупые слова? Обороты речи, которые люди привыкли говорить друг другу в надежде на то, что их верно поймут?
Неважно, факт остаётся фактом и поныне: его сердце закрыто для меня. Нет, ну он, конечно, всё ещё со мной, однако… Что у меня есть в итоге?
Уверенность? Да нет её ― никогда и не было.
Любовь? А что это такое? Не вообще, а именно его любовь? Он… Я до сих пор так и не прикоснулся к его сердцу, а значит, так и не почувствовал его любви. И тут минус.
Дружба? Что ж, пожалуй, это у меня есть. Единственное, в чём я ни разу не усомнился.
Мало? Ничтожно мало, хотя его дружба ― самое дорогое, что у меня теперь осталось. Впрочем, нет. У меня есть ещё кое-что ― боль. Если раньше мне казалось, что в моей жизни слишком много боли, то теперь её стало ещё больше. Боль, из-за которой я чувствовал себя живым. И даже эта боль ― его, не моя, потому что без него у меня не будет ни боли, ни дружбы, ни даже этих вот проклятых сомнений и вопросов.
Забавно, а ведь раньше, когда мы встретились с ним впервые, да и потом ― довольно долго ― он был для меня никем. Хотя нет, “никем” ― это сильно сказано. Просто боец, такой же, как я, но со своими принципами и целями. Один из. Ну и да, тогда мне даже в голову не приходило, что я окажусь в столь нелепой ситуации. Нелепой ― это если рассуждать здраво.
Когда же всё изменилось?
А это, Джин, правильный вопрос.
Я отчётливо помню его свет, сияние жизни ― это усмирило тьму во мне. И его улыбку, отнявшую у меня покой. Его уверенность, так сильно смахивавшая на самоуверенность, обладала поистине неотразимым эффектом. Ведь мне всегда удавалось сохранять самообладание, но в тот раз я полез в драку, словно горячий мальчишка. Такой рассудительный, спокойный, сдержанный… Что же он тогда сделал? Как смог так повлиять на меня? Не знаю. Уже при первой встрече, выходит, он нечто изменил, а я просто не заметил.
И даже мой опрометчивый шаг ― последняя надежда, так сказать, был продиктован отнюдь не симпатией к нему, просто… Просто доверять я мог лишь ему ― и никому больше. И, быть может, я даже рассчитывал на его грубость, напористость и жёсткость, быть может, ждал от него даже жестокости, но…