Он откинул голову на плечо Хоарана, задохнувшись от непривычных ощущений, к щеке прикоснулись губы, и он невольно повернулся к ним навстречу, уже не пытаясь разобраться в потоке чувств, а просто принимая их и впитывая в себя.
Кажется, Хоаран что-то делал с его одеждой, но это неважно, потому что зубчики шпоры вновь и вновь пробегались по коже, то медленнее, то быстрее, сводя с ума своей настойчивостью. Потом они вдвоём соскользнули на пол, и рыжий не глядя взял со стола бокал с вином. Прохладная струйка мадеры побежала по спине Джина, точно вдоль позвоночника, ниже, заставляя его дрожать сильнее и будоража мечущиеся чувства ещё больше.
Хоаран что-то хрипло сказал по-корейски, крепче прижал Джина к себе и чуть приподнялся на коленях. Зубчики шпоры потревожили кожу одновременно с мягким движением рыжего, но от стона на сей раз Джин не смог удержаться и сам подался навстречу твёрдой плоти, прильнул спиной к груди Хоарана и зажмурился изо всех сил, но даже перед закрытыми глазами мелькали цветные пятна, а ощущения не приглушались. Потом это вообще превратилось в невыносимую муку: приятно беспокоивший кожу металл и тёплая ладонь, уверенно ласкающая Джина.
Он балансировал на самом краю, но Хоаран не позволял ему прекратить мучения, в нужный момент слегка сжимая пальцы, а когда он хотел что-нибудь выговорить, губы Хоарана заглушали жалкие подобия слов.
И теперь Джин в полной мере осознал, что такое «пытка наслаждением». Сил сдерживать стоны уже не осталось, их вообще не осталось — ни на что. Ему казалось, что он полностью опустошён и не способен чувствовать вообще, только почему-то чувствовать продолжал. Это напоминало безумие: нелогичное и необъяснимое.
— Чёрт… — выдохнул за спиной Хоаран, где-то на краю сознания. До Джина даже не дошёл смысл слова.
Хоаран выронил шпору, обхватив Джина руками, и безумие стало ещё безжалостнее, сильнее с каждым толчком. Их дыхания и стоны смешались, пальцы переплелись, потому что Джин больше не позволил прикоснуться к себе, он чувствовал, что это ему не требовалось, не сейчас, и оказался прав. Испытав прилив острого наслаждения, он с силой сжал ладонь Хоарана своей и сделал судорожный вдох, расслышал собственное имя, слетевшее с губ, и, закрыв глаза, улыбнулся. Приятно было знать, что «мучителю» тоже крепко досталось.
С трудом дотянувшись до рыжих прядей, Джин запустил в них пальцы. Он много чего хотел сказать, но пока не мог: ни дыхание, ни тело не слушались. Уронив подбородок ему на плечо, Хоаран тоже молчал, но Джин даже с закрытыми глазами чувствовал, что тот смотрел на него.
— Джин? — едва слышный зов, в котором не составило труда различить беспокойство. Он мягко улыбнулся, не открыв глаз.
— Иногда… Иногда мне кажется, что я совсем тебя не знаю… — всё ещё задыхаясь, прошептал он.
Рыжий промолчал, но обнял его ещё крепче. После долгой паузы всё же пробормотал:
— Тебя приятно удивлять.
— Ты точно раньше этого не делал?
С тихим смешком Хоаран легонько провёл губами по шее Джина.
— Придурок. Всё, что я с тобой когда-либо делал, я делал только с тобой — больше ни с кем.
Джин широко распахнул глаза и удивлённо уставился на профиль корейца.
— Хватит на меня пялиться!
Он мог рычать сколько угодно, потому что сейчас это не имело значения. Дотянуться до него поцелуем, мягко прикоснуться и выдохнуть одно-единственное слово.
— Придурок, — вновь прозвучало в ответ.
Неправда, конечно, потому что Джин чувствовал до сих пор неутолённый жар Хоарана и голодную едва заметную дрожь. Он отстранился немного и повернулся к упрямцу. Тот отвёл взгляд в попытке спрятать янтарное пламя, но Джин бросил ладони ему на плечи, прижался щекой к пылающей коже и вдохнул знакомый знойный аромат, по которому так скучал. Затем отвёл рыжую прядь с лица и вопросительно вскинул бровь.
Хоаран резко поднялся, высвободившись и подхватив полотенце, но уйти Джин ему не позволил, прижав к стене.
— Не стоит, — хрипло предупредил Хоаран, опасно сверкнув глазами.
Джин послал здравый смысл подальше и приник к чувствительной точке на шее слева, ладонь коснулась горячей груди, медленно сползла вниз, тронув шрамы, попавшиеся на пути, добралась до мгновенно отозвавшейся на ласки плоти, ощутив пальцами быстрый пульс под гладкой кожей. Он встретил упрямый взгляд Хоарана, в котором янтарный огонь затянуло туманной дымкой.
Мягко прикоснулся к губам рыжего и тихонько повторил:
— Ещё.
— Ты не…
— Ты можешь иногда думать не только обо мне? — сердито спросил Джин и вновь настойчиво провёл пальцами по нежной коже, заставив всё-таки Хоарана зажмуриться и едва слышно застонать. Правда, в следующий же момент его запястье поймала ладонь, почти мгновенно Джин поменялся местами с Хоараном и оказался прижат к стене горячим дрожащим телом.
— Чёрт… — выдохнул рыжий и сковал себя с Джином жадным поцелуем. Его рука скользнула между ними, легонько тронула внутреннюю поверхность бедра, подсказав, что нужно делать. Но Джин успел только приподнять ногу, Хоаран подхватил его под колено, тесно прижавшись и стремительно проникнув внутрь. Его губы заглушили всхлип Джина, а сам он напряжённо застыл ненадолго.
— Придурок, — севшим голосом повторил он, коснувшись губами виска Джина. — Останови меня, если…
Джин стоном отозвался на его движение, крепко обхватил руками, прижав к себе так сильно, как мог. Кожа на спине начала нагреваться от трения о стену, но это было даже приятно. Он сам отыскал губы Хоарана, пылко поцеловал, требуя большего. Тот слегка растерялся от такого напора, но ответил охотно, уже не сдерживаясь.
Почти как в первый раз удовольствие смешивалось с болью, но Джин даже не думал останавливать рыжего, ибо с восторгом впитывал каждое ощущение, каждое движение внутри себя и снаружи, ловил чужое горячее дыхание и жил им, словно своим собственным. И то, что Хоаран желал его так сильно и так жадно, сводило с ума радостью и счастьем.
Хоаран не забывал, он помнил, а избегал лишь потому, что не хотел напугать и причинить боль столь сокрушительной страстью. Он всегда слишком внимателен, слишком нежен с Джином. И он даже не догадывался, как Джину необходимы его искренние чувства во всей их полноте. Глупо получилось — вспылили из-за ерунды, а хотели оба одного и того же.
Он вцепился пальцами в плечи Хоарана — внутри вот-вот должен был вспыхнуть пожар, хотя всё сгорело раньше, и уже ничего, наверное, не осталось: ни голоса, который куда-то подевался, ни дыхания, превратившегося в хриплые то ли всхлипы, то ли стоны, ни чувств, слившихся в пёстрый ком и вращавшихся где-то в груди с безумной скоростью. Даже зрение изменило — всё плыло перед глазами, теряя ясность очертаний. И если бы кореец его не держал, то Джин, вероятно, не смог бы устоять на ногах.
Но пожар всё-таки случился: обрушился стеной, сметая всё на своём пути, заставив тело содрогаться, вцепился во все мышцы разом, встряхнув от души, швырнул навстречу Хоарану, вынудив повторять его имя, прижиматься лбом к плечу. И Джин не мог сделать хотя бы один нормальный вдох.
Хоаран крепко держал его и тоже дрожал, рыжие пряди щекотали шею, сбившееся дыхание обжигало кожу. Он отпустил ногу Джина и мягко привлёк к себе, не позволив упасть.
— Ты… — с трудом начал он.
С улыбкой Джин прикоснулся губами к его подбородку, не позволив договорить.
«Всё, что ты пожелаешь сделать, делай».
С ним всё было в порядке. Относительно. Но ведь лёгкость и отзвуки восторга во всём теле нельзя назвать чем-то плохим, верно? Он обнимал Хоарана и знал, что тот рядом, — больше ничего не нужно, а всё, что лежало за пределами этих четырёх стен, не имело никакого значения. Впрочем, то, что они делали друг с другом, тоже не имело значения, это лишь способ разделить свои чувства, рассказать о них — и только.
«Всё, что пожелаешь взять, бери».
Никто кроме рыжего упрямого парня не мог изменить мир Джина — это аксиома. Его воля к жизни заключена в этом человеке, и без Хоарана он давно превратился бы в кого-то другого, растворился бы во тьме весь, без остатка.
