Потом Джин его обязательно прибьёт. Несправедливо, конечно, но… Иначе он не мог.

Его упрямый соперник оказался единственным человеком, всегда обходившимся с Джином честно. Хоаран ни разу не солгал и прямо говорил, чего хотел. Он ни разу не пытался сделать Джина приманкой, поглотить, чтобы увеличить силу, исследовать и извлечь прибыль, использовать, вытащить и контролировать Тёмного в его душе — ни разу.

А ведь даже мать лгала… Позже сказала правду, но затем лишь, чтобы исчезнуть навсегда из жизни собственного сына.

Сплошные предательства — одно за другим. Он не сдался, но устал. И мог доверять только… своему противнику.

Хоаран коротко уточнял дорогу к особняку и не порывался поговорить “по душам”. Джин немало бы заплатил, чтобы узнать его мысли, но этот товар явно не продавался.

Когда Хоаран притормозил у роскошного крыльца, Джин сполз с сидения, неохотно разжав руки, — и тут же шлёпнулся в лужу.

Хоаран закрыл глаза ладонью и обречённо вздохнул.

— Чёрт знает что…

Джин умудрился самостоятельно придать себе подобие вертикального положения и попытался пошутить:

— По крайней мере, ты поспишь на шёлковых простынях.

Шутка успеха не возымела.

Джин побрёл к двери, оставив Хоарана возиться с байком. Он, шатаясь, миновал холл, на ходу стянул плащ, уронил, пошёл дальше, у лестницы избавился от футболки. В коридоре остались валяться на полу брюки и бельё. По этим “указателям” Хоаран без труда отыскал дорогу к спальне Джина и заглянул в комнату. Две лампы давали слабый приглушённый свет, у стены красовалась огромная кровать, застланная — чтоб они сгорели — шёлковыми простынями. Сам Джин, судя по звукам, был в ванной — там свет горел ярче.

Хоаран скинул промокшую жилетку, огляделся, пожал плечами и бросил её на кровать. Стянул очки с шеи и положил на столик. Немного повозившись с обувью, отправился в ванную босиком.

Первым делом он присвистнул, заценив размер “комнатки”, потом опустился на бортик и молча посмотрел на Джина. Тот сидел под струёй воды, обхватив колени руками и уронив голову на скрещенные запястья. И, разумеется, вместо холодной воды пустил тёплую.

— Ты как? — неохотно спросил Хоаран, откинув с лица влажные пряди.

— Норм… Паршиво.

— И что? Мне уйти?

— Нет, — глухо отозвался Джин, не поднимая головы. — Ты обещал, что я забуду…

— Тебе не кажется, что ты переоцениваешь мои возможности?

Разговор двух придурков, не иначе.

Хоаран запустил пятерню в волосы и взъерошил их. Не то чтобы он вообще никогда не думал о подобном, но Джин для него соперник — это всё определяло и расставляло приоритеты. Хоаран предпочитал чётко мыслить и не любил смешивать понятия, которые несовместимы. С другой стороны, Джин — достойный соперник. И это всё-таки кое-что меняло.

Сослаться на отсутствие опыта Хоаран опять же не мог — улица давала слишком богатый и разносторонний опыт. Но желание Джина оказалось настолько неожиданным, что он до сих пор не пришёл в себя. То есть, предположить, что Джин этого захочет, он мог, но предположить, что Джин сам попросит о таком, — нет, не мог. И дело тут не в гордости, а в доверии и решимости идти до конца. Ну, решимость идти до конца не особо удивляла, а вот наличие доверия…

Неужели Джин настолько верил ему? Они же враги, пусть и необычные, но всё же. И он верил? Настолько? Ход с обещанием — просто детская игрушка, Джин не сомневался в том, что Хоаран сдержит слово, но почему?

Он поднялся и пошарил на полке, отыскал кусок мыла и взялся за искупавшегося в луже Джина. Через пару минут тот здорово напоминал снежного человека.

— Что ты делаешь? — возмущённо зашипел Джин, когда Хоаран принялся поливать его, пустив воду через гибкий шланг душа.

— Ты грязный. И я тебя отмываю. Свинину я люблю, конечно, но в хорошо приготовленном виде.

— Да пошёл ты…

— Ага.

— Стой!

— Определись, Казама, — с коротким смешком посоветовал Хоаран и направил струю воды Джину в лицо. В ответ прозвучали явно сочные ругательства на японском. Тем лучше.

Хоаран оставил Джина в покое и снова погремел утварью на полке в поисках чего-нибудь подходящего. Наткнулся на какое-то масло с надписью на английском.

“Возбуждает чувства, стимулирует эротическую восприимчивость”.

— Угу… — глубокомысленно изрёк Хоаран и решил не думать на эту тему. Он отыскал-таки название этого чуда — “Тысяча и одна ночь”. Ну, тысяча — это, положим, вряд ли, а вот одна — вполне. Предположительно, после этой “одной ночи” его ждала быстрая смерть в награду. Семейка Мишима отличалась большой оригинальностью. Отсюда вопрос: а не послать бы всё-таки Джина куда подальше?

Он покосился на мокрого, как мышь, Джина Казаму. Тому, похоже, полегчало. Он сидел с задумчивым и одновременно напряжённым видом: по лицу скатывались прозрачные капли, упрямо закушенная губа, пальцы сплетены так, что ещё немного — и сломаются.

Чёрт…

Бесшумно расстегнув брюки, Хоаран избавился от остатков одежды, повесил на фигурную подставку и перешагнул через бортик. Пока Джин осознавал, что он уже в ванне не один, Хоаран вручил ему мыло.

— Я по лужам не кочевал, но отмыть тоже не помешает.

Смутить Джина это не должно было, но смутило или нет, Хоаран не знал, потому что подставил спину для намыливания. Вроде бы дело пошло, но чего это стоило Джину, он опять же не знал, да и знать не хотел. К чёрту.

Джин как раз воспользовался ситуацией с выгодой для себя и без опаски разглядывал Хоарана со спины, пока тот не мог видеть его лицо.

Чуть выше ростом и чуть легче, наверное, поэтому Хоаран казался таким гибким и даже изящным. Но это не то изящество, что свойственно изнеженности, а, скорее, изящество стального меча. Сплошные мышцы, обтянутые кожей, а кожа усыпана шрамами. Подобные отметины имелись и у Джина, как и у любого другого бойца, но у Хоарана их действительно водилось в изобилии: тонкие бледные следы от порезов, глубоких царапин и не такие аккуратные рубцы. С последними Джин старался обходиться осторожно: неровные шрамы могли быть как лишены чувствительности, так и, напротив, с обострённым восприятием.

— Ты меня гладишь или всё-таки моешь? — недовольно поинтересовался Хоаран, слегка повернув голову.

Джин стиснул зубы и с яростью взялся за спину и плечи заразы. Всё-таки пару раз он зацепил те самые — с повышенной чувствительностью — шрамы и ощутил мгновенное напряжение твёрдых мышц под пальцами. Хоаран ничего не сказал, стерпел молча, но Джин разозлился уже на себя. Эти две отметины крупнее прочих — можно было догадаться.

Отмыть Хоарана вышло куда быстрее, чем Джина. Он действительно в лужах не валялся. Откинув с лица влажные пряди, Хоаран внимательно посмотрел на соперника. По губам скользнула улыбка и растворилась без следа в вопросе:

— Передумал? Ещё есть время.

Может быть, Джин прислушался бы к этим словам. Даже наверняка бы прислушался, если б не проклятая улыбка, которую он столько раз пытался буквально поймать за хвост.

Просто быть рядом с Хоараном — хорошо, он сам по себе менял всё вокруг в лучшую сторону и заставлял Джина забывать и не помнить, акцентируя внимание на себе без малейших усилий. Но тени на задворках разума продолжали слегка тревожить. И он хотел избавиться от них полностью. Если бы только он смог поймать призрачную улыбку и остановить это мгновение, разгадать… Глупая мысль, наверное, но он почему-то верил, что всё именно так, что пойманная мимолётная улыбка способна убить эти тени. Только бы поймать! Но это, похоже, не в силах человеческих. Поэтому он решительно сжал кулаки и глухо ответил:

— Не передумал.

Пораскинув немного мозгами, решил ускорить процесс — подался вперёд и согнал насмешку с губ соперника поцелуем. Хоаран попытался отстраниться, но Джин бросил ладонь ему на затылок, запутавшись пальцами в длинноватых прядях. Ненадолго. Стальная хватка на запястье, не особенно нежный рывок — и рука Джина оказалась заведена за спину. Невольно Джин чуть отклонился назад. Близко-близко горели посветлевшие от ярости глаза, словно обжигающее расплавленное золото.