- Какое отношение? - в недоумении глядя на Рауфа и явна не узнавая его, спросила Алия-ханум.
- Я не отрицаю, может быть, эта птица сбежала из зоопарка по моей вине, с достоинством сказал Рауф. - Отчасти по моей вине, - подчеркнул он, - но уносить ее я не собирался. Тем более, что это очень неприятная птица.
--Киви сбежала?-всплеснула руками Алия-ханум. - Это неправда, - и повернулась к Аскерову. - Она же очень ласковая, почти домашняя. А в последние дни почти не выходила из своего ящика. Мы ее даже кормили из рук.
- Киви, киви, - с удовольствием повторил Аскеров. - Я все старался вспомнить ее название. А с чего это последнее время она стала такой малоподвижной. Заболела?
- Слава богу, нет. Киви очень редко размножается в неволе. В мире известно всего несколько таких случаев. А наша киви, - тут Алия-ханум зарделась от гордости, - готовилась снести яйца. Кладка должна была произойти со дня на день. Это было бы событием для всех ученых-зоологов и вообще для научной общественности.
- А если это такая уж редкая птица, - спросил Рауф, пытаясь направить рвение Аскерова по другому направлению, - почему же вы ее оставили в старом зоопарке, в пустом помещении? Мне и то там было страшно, представляю, чего одинокая птица натерпелась.
- Всех птиц, в том числе и киви-самца, мы перенесли в новый зоопарк, сухо ответила Алия-ханум, обращаясь только к Аскерову. - А нашу киви мы специально оставили в привычных для нее условиях. Потому что в период кладки на эту птицу с чрезвычайно тонкой нервной системой новые незнакомые факторы могли бы повлиять отрицательно. Скажите хоть, она жива? - с откровенной неприязнью глядя на Рауфа, спросила директриса.
- Мне ничего о ней не известно, - сказал Рауф. - В последний раз я видел ее той ночью.
- Еще, может быть, вспомнит, - оптимистически сообщил директрисе Аскеров. - Поначалу наш друг вообще ничего не помнил. А сегодня с утра и про посещение зоопарка вспомнил, и про носорога.
Алия-ханум смотрела на него с таким изумлением, что Рауфу пришлось отвести взгляд.
- Здоров, здоровее нас с вами, - отозвался на ее немой вопрос Аскеров. Справки, правда, на этот счет не имеется, но суду свидетельство о состоянии здоровья представлено будет.
"Сама ты психопатка", - с неприязнью подумал Рауф. С чего это при первой встрече, несколько дней назад, директриса показалась ему приятной женщиной?
- Так вы утверждаете, что киви - очень редкая птица? - настаивал тем временем Аскеров.
- Редчайшая, - скорбно покачала головой Алия-ханум. - Почти такая же редкость, как ее земляк, новозеландский сумчатый тигр. Того искать - вообще уже безнадежное занятие.
- Никакого тигра я не видел, - возмутился Рауф, решивший, что его пытаются обвинить и в похищении тигра. - Значит, если у вас какой-то зверь сбежал или, извините подох, за все я должен отвечать?
Аскеров посмотрел на Алию-ханум, не скрывая недоумения, и она поспешила внести ясность.
- Я имела в виду, что сумчатый тигр исчез как вид, то есть с лица земли. Его истребили. А киви осталось очень мало. Эта птица занесена в Красную книгу, а ее убийство считается одним из самых тяжких преступлений и карается тюремным заключением сроком до пяти лет.
- Ну, мы живем не в Новой Зеландии, - улыбнулся Аскеров. - Кроме того, ведь еще не доказано, что она убита. - Несмотря на то, что сказанное по поводу разнузданных законов Новой Зеландии полностью совпадало с мнением Рауфа, его насторожил вкрадчивый тон Аскерова. - Вы очень убедительно о ней рассказали. Но мне не ясно одно - если эта птица такая редкая, то она, наверное, и стоит дорого? Или она хоть и редкая, но дешевая, или, может быть, вообще ничего не стоит, как бесхвостая кошка, или, например, гнилая морковь?
- За нее уплачено столько валюты, сколько стоит вертолет, - сказала Алия-ханум.
- Очень неопределенно, - поморщился Аскеров и почти одновременно ободряюще улыбнулся Рауфу. - Вертолеты ведь бывают разные. Мне нужна точная стоимость пропавшего имущества. В виде справки.
- Вы ее получите, - рассеянно сказала Алия-ханум. - Но зачем нужно было уносить киви?
-Вот именно, уныло поддакнул Рауф. Аскеров развел руками:
Я в этом кабинете за десять лет такого наслышался, что могу предположить самое разное. Кстати, о птицах. Два года назад вел дело. Парень, с виду нормальный, на Шахской косе каждый раз охотился на лебедей, убивал их во время перелета. На даче у него мы откопали останки свыше ста лебедей. Я ему говорю: у тебя есть разрешение на охоту, ты имеешь право на отстрел диких уток, гусей, для чего тебе лебеди понадобились, знал ведь, что совершаешь преступление. Знаете, что он мне ответил? - Аскеров облизал губы, с удовольствием вспомнив ответ парня. - А он говорит: мясо лебедей вкусное, но не лучше гусиного, зато каждый раз, когда я его ел, знал, что, кроме меня, ни один человек ни за какие деньги не сумеет лебединого мяса отведать. Раньше цари его ели... Алия-ханум, что с вами? - обеспокоено спросил Аскеров. - По щекам побледневшей женщины катились крупные слезы.
"Что же будет, если она узнает, что с кем-то из ее родных несчастье случилось, - попытался представить Рауф, - если из-за птицы так убивается? Теперь-то, дорогой товарищ Аскеров, вам ясно стало, кто из нас троих псих?"
- Неужели он съел киви? - всхлипывая, спросила Алия-ханум.
Вначале Рауф снисходительно улыбнулся, считая, что столь вздорное предположение не заслуживает внимания, но после того, как Аскеров взглядом дал понять, что ждет ответа, предложил, чтобы кто-нибудь сейчас же, под любым подходящим предлогом, позвонил его жене, которая расскажет, что никакой птицы - ни домашней, ни дикой - он в рот не берет.
- Так и запишем, - бодро заявил Аскеров. - Значит, будем надеяться, что птица жива.
- Знаете, о чем я сейчас думаю? - после ухода Алии-ханум
спросил Рауф.
- Конечно, - продолжая писать и не раздумывая, ответил Аскеров, - или обо мне, или о птице? Верно?
- Почти, - веско ответил Рауф. - Я думаю о вас, о себе и о будущем, но не о животном. Вы меня понимаете? Аскеров перестал писать и уставился на Рауфа.
- Пока все понятно.
- Здесь я понял самое главное, - все дело в Алие-ханум. Поймите меня правильно, я против вас ничего не имею, но она человек несчастный, наверное, нет у нее ни детей, ни мужа, вот женщина и не может успокоиться из-за паршивой птицы. Нехорошо говорить, но здесь посторонних нет - женщина, - человек, а пахнет от нее, извините, не то коровой, не то тигром.
- У нее есть семья, - поправил Аскеров, но как бы между прочим, не оспаривая мнения Рауфа, а, скорее, в виде формальной справки. - А пахнет от нее духами. По-моему, дорогими.
- Все равно истеричка, - не согласился Рауф. - Вы же сами видели, как она себя вела. К чему я все это говорю? Разберемся-ка вместе. Пропала птица, верно?
- Да, - подтвердил Аскеров, - но вашей вине пропала импортная птица киви. Причем очень дорогая.
- Разве я отрицаю, что по моей вине, - подхватил Рауф, убедившийся благодаря последним словам Аскерова, что находятся на верном пути. - Так давайте найдем выход. Разве оттого, что меня будут судить, птица найдется? Или на этом государство что-нибудь выиграет? Вот вы, умный человек, скажите, может быть, вам будет приятно, что у меня начнутся неприятности? Если так, я молчу, закрывайте дело и передавайте его в суд. Мне просто интересно, кому это нужно, кроме этой несчастной женщины?
- Ну и что вы предлагаете? - спросил Аскеров, и Рауф с облегчением увидел в его глазах интерес и оживление.
"Не "что", а "сколько"", - мысленно поправил он собеседника и повел вокруг себя подходящим для такой ситуации на стороженным, цепким взглядом.
Конечно, кабинет следователя не самое удобное место для разговора, но Рауф, по праву считавшийся в своем виноградно-алкогольном учреждении крупным специалистом по налаживанию первых, и поэтому наиболее рискованных, контактов с нужными то есть, полезными, или основными партнерами, чувствовал в Аскерове человека понимающего, с которым можно говорить откровенно, не опасаясь с его стороны демагогических выпадов, производящих, при всей своей бесполезности, тошнотворное впечатление на делового человека.
