- Моя фамилия Флорькин, - отрекомендовался он.
Я оживился.
- Приветствую вас, Флорькин! Как поживаете?
- Я давно наблюдаю за тобой.
- В этом кафе? - удивился я. - Почему же я тебя не заметил?
- Да не в кафе, вообще... - как-то раздраженно или неохотно ответил Флорькин. - Представляю, что обо мне наговорил тебе Петя. Да будет земля ему пухом! - громыхнул он.
Юноша возник над стойкой и испуганно воззрился на нас. Переживая ту же тревогу, что и он, а Флорькин, судя по всему, умел встревожить, я вкрадчиво попросил:
- Потише, товарищ. Тут и воскресшая муха еще недавно билась в истерике, и голова просто-напросто раскалывается. Кстати, о Петиных наговорах, клеветах и прочем. Надя их на свой счет записала, теперь ты записываешь. Вы с ней сдвоенные.
- Голова пройдет, особенно если по стаканчику...
- Не в том дело, - возразил я.
- Расскажи, в чем же. Как у тебя с ораторскими задатками, как насчет речей? Знай, у нас в Получаевке говорят много и подолгу.
- Знаю уже.
- Если меня взять за образец, то я по части красноречия мастер. Например, история давних лет, когда мы с Петей соперничали, добиваясь расположения одной известной тебе дамочки. Озоровали непринужденно... Ох, и любил же я ту Наташку, но, само собой, и окружавший ее максимум идеализма, увлекался, иначе сказать, пропитавшими ее загадочными настроениями. Это требует словесности, и, едва начну описывать, разговор превратится в долгий. Но куда тебе спешить? К Надьке? Она, стерва, подождет.
- Наташка, Надька... Вы взрослый человек, пожилой, а рассказываете не соответственно, словно ребячитесь.
- Исправлюсь.
- Это будет хорошо. - Я удовлетворенно кивнул.
- Наташа в настроениях, которые я назвал загадочными, каталась, как сыр в масле. Что у нее за темперамент и всякое тому подобное, ты знаешь не хуже меня, она, я слышал, мало изменилась. Как бы то ни было, разгадать до конца ее пресловутые настроения ни мне, ни Пете не удалось, не удастся и тебе... или ты уже бросил?
- Бросил.
- Окончательно?
- Кто знает...
- Я в свое время бросил основательно, но прежде многое сообразил и смекнул, куда больше Пети. Петя тогда был полный простак, простец, простокваша, а не человек, стопроцентный лопух. А я поднялся ступенькой выше, стал чудаком, из тех, которые обычно предстают многообещающими, богато и красочно подающими надежды. Теперь возник ты. Петя помер, а ты все равно как из его опустевшей шкурки выполз, и ловок же, вон даже освободившуюся вдовушку подхватил, - проговорил Флорькин устало и угрюмо.
Я ответил укоризненно:
- Ну что за понятия! Что это вообще такое? Ты вроде как набросал сюжет, распределил роли, всех в один узел завязал... и Надю даже зачем-то вытащил на свет Божий, даже Пете, покойнику, не даешь мирно спать в могиле... а для чего? Что у тебя на уме? Скучно тебе, я вижу... Ты зачем Надю приплел, господин хороший?
- Сюжет сюжетом, - пооживился немного Флорькин, - а в каждом эпизоде лучше разбираться отдельно, это самое верное дело. Подходить с интимностью...
- Какая у нас с тобой может быть интимность?
- Разговор-то конфиденциальный, понимаешь? - Он многозначительно взглянул на меня. - И не случайно я начал издалека. Те похождения, мои да Петины юношеские приключения многое определяют в нынешнем положении дел. Петя дал неверную картину, а я исправлю, и ты совсем другими глазами заглянешь в наш роман с действительностью.
- Только не записывай и меня в этот роман, я не участник, не персонаж!
- Сосредоточься (Флорькин, сведя брови на переносице, сжал руку в кулак, показывая, как следует мне сосредоточиться; брови срослись, образовали вниз сползающую лесную гряду на горном массиве носа) сейчас на моей личности, на моей персоне. В те давние годы рисовалась предо мной перспектива, карьера, я сблизился с Наташей, отчасти подружился и считался чуть ли не ее человеком, хотя Тихон оставался препятствием. Он с самого начала невзлюбил меня. Но я сближался и сближался, ведь моей целью была Наташа, ее светлая голова и прочее, ее ум и красота, а Тихон... что Тихон! Я называю его отношение ко мне предвзятым, говорю, что он меня невзлюбил, но все это слабо и никак не изображает Тихона, который совершенно не способен любить или ненавидеть. Не малюет его в полной мере, не дает полноценного образа, но достаточных слов для изображений в мире, куда волей-неволей забираешься, имея дело с Тихоном, в словарном запасе нет. Петя тявкал моськой из подворотни, пудельком, пусть еще и свеженьким, я порявкивал с некоторой солидностью, иногда и басил. Знать бы тогда, чем все эти шатания, искания и мытарства обернутся, так посмеялся бы и отошел, сохранился бы гораздо краше, а то смотри, какой у меня проклятущий нос...
- Это от выпивки, - разъяснил я.
- Эх, знать бы, предвидеть бы... И Петя, может быть, не умер бы в расцвете сил, и ты не волочился бы за Надей, смущая нравы нашей Получаевки и будоража сплетников.
- Да если мне сейчас будет сказано и доказано, что я не угоден этой вашей Получаевке и чем-то ее порчу, этак насилую ее высокие моральные качества, я не мешкая повернусь и уйду! - воскликнул я, странно распалившись.
- Сказано будет, но показывать характер и уходить не надо, у меня, возможно, планы на тебя, - возразил Флорькин.
- Считай, что я уже отказался участвовать в твоих планах.
- Не торопись. И что, собственно, ты припрятал и держишь в своей голове, в умишке и прочих хранилищах? Это у тебя, как ни крути, всего лишь деланные юркости, а также манифестация гонора и мнимого аристократизма, но вот знаешь ли ты себя досконально? Сознаешь свое поведение? - Флорькин еще круче, с какой-то переполненной ядами жгучестью насупился, выложил на стол тонкие, не слишком-то свежие и чистые руки и обе теперь уже сжал в кулаки. Меня эта демонстрация силы не поразила. Небрежно, но не без фанатизма бросив в сторону - выпить отказывается - он продолжил окормлять меня своим заведомо нескончаемым рассказом: - Петя сыграл в ящик, ты занял его место возле Нади, я наблюдал все это со стороны, живо домысливая картину Петиного последнего "прости" и изумляясь, до чего ловко иные вдовушки исправляют и заново устраивают свою судьбу, подхватывая проходимцев вроде тебя. Не обижайся на невзначай сорвавшееся слово. Это позже объяснится. Я ведь много чего о тебе передумал, глядя, как ты милуешься с Надей и нежно с ней воркуешь, разгуливая по нашей Получаевке. Я порой думал, что взять с тебя нечего, спрос невелик, ты всего лишь случайный человек, попавшийся в сети расторопной бабищи. Но если бы так, если бы, думал я тут же, спеша себя опровергнуть, тогда б и истории никакой не было, но какой же он случайный и как же с него не спросить за Петю, если он не с луны свалился. Он с Петей успел ознакомиться, сошелся с ним и даже, если верить молве, поприсутствовал при его плачевной кончине. Как же ты после этого будешь мне тут свидетельствовать о своей моральной чистоте, о безгрешности и отсутствии порчи в твоей бедовой голове? Очевидное разложение...
- Прежде чем судить... - начал я возмущенно.
Флорькин встал, на шаг отступил от столика, за которым происходил наш разговор, картинно раскинул руки в стороны, расправил плечи, выпятил грудь и уже под мой невольный смех, вызванный его театральностью, крикнул:
- А чего медлить? Прямо и своевременно сужу! И ты так же поступал бы на моем месте!
- Ладно, успокойся, не смеши людей...
Я осмотрелся. В кафе по-прежнему было пусто. Флорькин сел.
- Подумай сам, Петя не успел остыть в земле, а ты являешься к его вдове, и она тебя убаюкивает, и ты ее искушаешь, и вот вы уже строите новую семейную жизнь в домике, откуда еще не выветрился Петин дух. Что оставалось думать о вас людям?
- Все это очень просто, тут и распутывать нечего, все само собой сложилось, - возразил я веско.
- Как было не ворчать на вас, не шептаться за спиной? Я не великий моралист, и вопросы нравственности занимают меня в меньшей, чем следовало бы, степени, не то что иных бешеных и спятивших говорунов. Политики, те любят насчет морали... Но и я возмутился, рассмотрев такой наглядный, как физический или химический опыт, позор. У меня были с Петей столкновения, и он, имея привычку клеветать, наговорил тебе обо мне много нелестной ерунды, но скажи, мил человек... Как было не вздрогнуть, не содрогнуться, внезапно почувствовав, что он лежит, разлагаясь, в могиле, и им лакомятся черви, а его друг с его вдовой барахтается в его недавней постели, в кроватке, знававшей Петю смолоду, когда он сам еще изрядно горячился и суетливо домогался внимания баб, главным образом Наташи? Ты ведь подумал торжественно в своей голове, впервые укладываясь в ту кроватку, что вот оно, Петино супружеское ложе, которое я делаю нынче своим? Тебе Надя сказала, что он пытался изменить ей с Наташей, но так у него ничего и не вышло? И чем вы после таких слов и умственных упражнений занялись?
