Каждые выходные я проезжала на велосипеде мимо спортивного магазина и сообщала седому продавцу, который за это время стал моим большим другом, что я скоро куплю ту ракетку, и просила, чтобы она была у него в наличии. Потом ехала домой и снова писала цены на этикетках почти новых комбинезонов. Еще немного, и ракетка станет моей.

Октябрь 1985 года. Эндрю учится в Суррее, в тамошнем университете, Элен вернулась в свой пансионат в Мальборо, в «продвинутый» шестой класс, Том ходит в школу для детей с пониженными способностями к обучению. Я наконец-то купила ракетку «Про Кеннекс». Теперь мне нужны были красивый чехол для нее, хорошая обувь, фляжка для воды и фирменный прикид «Элесс», как у Крис Эверт[1], моей героини. Я хотела быть такой, как она.

Мама с папой позволили мне ходить на восьминедельный осенний курс «Теннис для новичков» при местном рекреационном центре. Занятия проходили каждую субботу по утрам, и, кроме меня, там были одни мальчишки. Мы выполняли разогревающие упражнения, в том числе бегали, подбрасывая мяч на ракетке и ободе. Некоторые мальчишки жульничали – у них были ракетки «Принц» с большой головой, и это сильно облегчало им упражнение.

– Неплохо, хоть ты и девчонка, – пожимая мне руку, мрачно пробурчал парень, с которым я только что отыграла. В финале я его обставила! Это был лучший из трех тай-брейков. Я выиграла маленькую плитку «Марса», которую сразу же запихнула в рот, и упаковку ярко-желтых мячей для тенниса «Слезенджер».

– Хорошо играла, Элис, – похвалил меня тренер, когда я убирала новую ракетку в чехол. – Так держать! У тебя есть будущее.

Я помчалась на велосипеде домой, чтобы сообщить маме с папой, что я выиграла.

– Мам, я уже готова играть с тобой. Точно! Тренер сказал, у меня есть будущее или что-то типа того, – с восторгом сообщила я, вбежав на кухню.

– Привет, дочка, – сказал папа, нарезая сыр. – Сядь и поешь. – Папа часто пропускал мои слова мимо ушей.

– Папа, послушай! Мне надоел семейный парный теннис. Пожалуйста, можно я сыграю с мамой?

– Ладно, – согласилась она. – Я закажу корт на понедельник, на вечер.

– Настоящая игра? – с восторгом спросила я.

– Да, три сета.

Утром в понедельник мы с Ребеккой поехали на поезде в школу. Я училась с Ребеккой в Атерли, школе для девочек при англиканской церкви. Поезд, стуча колесами, спешил в Саутгемптон, а меня тянуло в другую сторону, мне хотелось вернуться домой. Первым уроком у нас была физика, самый ненавистный для меня предмет. Мы сидели в последнем ряду, болтали и делали друг другу браслетики дружбы. Во время урока мистер Уилсон, разозлившись, три раза швырял в нас кусочками мела – мы не слушали его объяснений. Мне не терпелось показать маме, как хорошо я стала играть после субботних занятий, и меня совершенно не интересовало, как насадить штепсель на провод.

И вот пришло время нашего с мамой поединка. Воображая себя участницей Уимблдона, я гордо вышла на корт – с новой сумкой для тенниса, разными аксессуарами и ракеткой. На мне был фирменный спортивный костюм «Даш» нежно-розового зефирного цвета, зеленые кроссовки «Данлоп» со светоотражающими элементами. Длинные каштановые волосы аккуратно заплетены в две косички. К спине спортивной куртки прищеплен держатель для мяча. Мама сказала, что я похожа на кролика.

После небольшой пробежки и разминки мама спросила:

– Ну как, ты готова?

– Да, готова тебя обыграть, – весело прочирикала я.

– С разгромным счетом или так? – рассмеялась мама.

Игра началась.

Я была довольно сильная, и, когда вкладывала в удар по мячу свой вес, весьма значительный, удар получался хороший. Однако мама все время выигрывала завершающий удар. Я отчаянно старалась произвести на нее впечатление, прыгала по корту, воображая из себя Крис Эверт. Мама выиграла первый сет, и мне было досадно, что я уступила игру моей почти пятидесятилетней матери.

На середине второго сета она сделала двойную ошибку.

– Вторая подача! – крикнула она, отходя к задней линии.

– Нет, сейчас моя очередь, у тебя уже было две подачи.

– Нет, только одна. – Тут она сделала две подачи навылет и стала победительницей.

С досады я швырнула ракетку на землю – и услышала треск. Я в страхе опустила глаза. При виде сломанного обода мне стало нехорошо. Смогу ли я продолжать игру в надежде, что мама ничего не заметит, а дома попытаюсь склеить трещину? Но мама уже шла ко мне, а лицо ее было таким, словно она вот-вот взорвется. Она бросила взгляд на разбитую ракетку, схватила свои вещи и зашагала к машине, процедив сквозь зубы, что больше никогда не будет со мной играть.

Во мне клокотала злость, я пинала камни носком кроссовки. Меня огорчил проигрыш, но я знала, что была права. Присев на ржавую скамью, я посмотрела на ракетку, и слезы закапали на сломанный обод и струны. Мне было обидно: разбить свою лучшую подругу!

Мама купила мне новую ракетку точно такой же модели, но предупредила меня, чтобы я больше так не распускалась. Мне надо научиться контролировать свои эмоции.

В следующий раз я завязала на запястье эластичную ленту. При каждом неудачном ударе я сильно дергала за нее, когда понимала, что вот-вот потеряю хладнокровие. К концу игры запястье покраснело, распухло и болело, но зато ракетка была цела, и мне не пришлось тащиться домой пешком.

Мы с мамой начали регулярно ходить на корт. В детстве мама любила теннис и, вероятно, с радостью занималась бы с тренером и участвовала в турнирах, будь у нее такая возможность. Она видела, что я нашла себе занятие, которое мне очень нравится. Ей было приятно это, и она позволяла мне играть как можно больше. Постепенно наши поединки стали доставлять нам все больше удовольствия. Иногда я обыгрывала ее и видела, что она тоже ужасно не любит проигрывать. Как мы с ней были похожи! Я предложила ей надеть эластичную ленту.

1986 год. Мне двенадцать лет. Снова начались летние каникулы. Я поступила на интенсивный двухнедельный курс для молодых игроков. Его вел тот же тренер, у которого я занималась до этого в рекреационном центре. В последнюю субботу тренер раздал нам анкеты для участия юниоров в возрастных группах от двенадцати до четырнадцати лет в соревнованиях на первенство графства Хэмпшир.

– Когда у тебя день рождения, Элис? – спросил он. – Я считаю, что ты тоже должна выступить.

– Ой, еще нескоро, только в январе. Двадцать пятого.

– Как удачно! Тебе повезло!

– Почему?

– В анкете требуется указывать возраст на конец декабря предыдущего года, а тогда тебе было только одиннадцать, так? Хоть сейчас тебе и двенадцать. И девочки, родившиеся в декабре, будут играть в другой возрастной группе, хотя они всего лишь на месяц старше тебя. Понимаешь, в чем фокус?

– Кажется, да, – ответила я. На круглых щеках тренера обозначились ямочки, и он пошел беседовать с другим игроком.

Я с жадным интересом пробежала глазами анкету, подскочила к тренеру и вклинилась в разговор.

– Но разве я могу участвовать в соревнованиях, если у меня пока нет никаких результатов? – спросила я, размахивая перед его носом листком. Казалось, мой вопрос его удивил.

– Все когда-то начинали, – ответил он. – Давай попробуй.

Я сунула анкету в спортивную сумку и поехала домой. Велосипед вез меня по серым, потрескавшимся мостовым, сама же я была на седьмом небе от счастья. Впереди меня ждали мои первые в жизни соревнования.

– Чтоб ты знала, я собираюсь победить всех на этих соревнованиях, – сообщила я маме, когда мы ехали на машине в Алверсток.

Шел август 1986 года. Мартина Навратилова в седьмой раз выиграла Уимблдон. Мне предстоял первый поединок на первенство графства среди юниоров до двенадцати лет. Я надела на ракетку новую ручку – ярко-синюю. Я должна выиграть. Я обязательно выиграю.