Мы с мамой приехали в Алверсток. Внезапно мне стало страшно. Я огляделась вокруг и уже не была так уверена, что сумею кого-нибудь обыграть.

– Не падай духом, я могу выиграть, и я выиграю, – бормотала я себе под нос. – Надо настроиться. Если я хочу выиграть, но сомневаюсь, то это плохо. Думай о победе.

Мальчики и девочки, участники соревнования, тренировались на кортах; их родители нервозно беседовали между собой в здании клуба. На судейском столе валялись листки с протоколами и расписанием игр. Я увидела крупную, могучую особу – вероятно, организатора соревнований. Она стояла возле стола в ярко-зеленом свитере, жевала пончик и открывала упаковку с новенькими мячами. Результаты жеребьевки были приколоты к доске.

В толпе выделялась одна девочка – высокая, с темными волосами, туго завязанными на затылке в конский хвост. На голове у девочки была розовая повязка, больше похожая на тряпку, какой вытирают пыль в доме. Ее спортивный костюм был такой же ярко-розовый, а на укороченных носочках болтались розовые шарики. На плече девочка держала серебристый с красным чехол фирмы «Хэд», а на шее у нее я разглядела серебряное колье с шармиком в виде теннисной ракетки. Она держалась как профессиональная спортсменка, и на вид ей было лет шестнадцать, уж никак не двенадцать. Мне захотелось, чтобы мой костюм и потертые кроссовки вдруг по мановению волшебной палочки превратились во что-нибудь более классное. А то я по сравнению с ней не тянула на серьезного игрока.

– Давай-ка посмотрим, кто тебе достался по жребию, – с волнением проговорила мама и стала проталкиваться к доске. На ее локте болталась сумочка, ударяя по окружающим. – Как восхитительно. Ты рада, Элис?

– Мам! Говори потише! Опять ты кричишь… – проворчала я.

– Что? Ой, гляди, ты будешь играть с номером два посев[2], – пронзительно провозгласила мама.

Итак, я играю с какой-то Имоджен Глоув. Не любила я это имя – Имоджен. Мне сразу вспоминалась знакомая девочка с таким именем. Когда-то она привязала меня к стулу и заставила есть пирожок, слепленный из песка и грязи.

– Ой, дочка, как тебе не повезло с жеребьевкой, – разочарованно протянула мама.

– Я еще не проиграла ей, – возмутилась я. – Могу и победить… Хоть она и номер два посев, это еще ничего не значит.

– Нет-нет, конечно, ты права, – немедленно спохватилась мама.

Я подошла к организаторше соревнований – та принялась за второй пончик. На ее массивном подбородке висела большая клякса джема, а к усикам прилипли сладкие крошки. Она приветливо улыбнулась и сказала, как приятно ей видеть новое лицо.

– Знаешь, милая, ты играешь в числе первых, и через несколько минут я объявлю тебя. – Она все еще открывала своими пухлыми пальцами, похожими на свиные сардельки, упаковку мячей.

У меня затряслись поджилки. Вдруг я сразу проиграю? Вдруг не получу ни одного очка? Корты открытые, на меня будут смотреть зрители, много зрителей. Что, если мне среди игры понадобится в туалет? Лучше я схожу сейчас, решила я, увидев неподалеку дверь с женским силуэтом. Моя фамилия прозвучала по громкоговорителю, когда я сидела в туалете. Мне стало страшно. Я засуетилась, помыла руки, дрожащими пальцами наполнила фляжку водой и поспешила к судейскому столику.

К моему ужасу, к тому же столу шла через зал та самая розовая девочка. Ее лицо выражало железную уверенность.

– Имоджен, Элис, восьмой корт, прямо в конце. Играете три сета, и запомните – в тренировочных костюмах можно только разминаться, – с сияющей улыбкой предупредила организаторша. Теперь она ела печенье.

Наша пятиминутная разминка закончилась. Я взглянула на свою ослепительную соперницу. Имоджен уже проверила струны на каждой из своих четырех ракеток и теперь надевала розовую с белым юбочку. Я почувствовала себя стареньким «Фордом Фиеста» с продавленными креслами, а Имоджен была как шикарный «Ягуар».

– Какой у тебя рейтинг? – спросила она, вздернув нос. – Что-то я никогда тебя не видела.

– У меня нет никакого, – неловко пробормотала я.

– Я играю на международном уровне, у меня тренер из Швеции, – с гордостью сообщила она. Я посмотрела на край корта и увидела ее белокурого тренера, он улыбался нам. Я выиграла жребий и выбрала прием подачи. Она сунула мяч в свои теннисные панталоны, украшенные рюшем, и пошла к задней линии. Кто те люди, что сидят возле нашего корта? Там стояли в ряд пять стульев. Черноволосая леди, вероятно, мать Имоджен, удобно восседала в шезлонге. Рядом на складных стульях, похоже, сидели и дед с бабкой. А еще маленький мальчишка. Да она притащила сюда всю семью!

Имоджен выиграла первые три игры. Она сделала это легко, тогда как я носилась по корту, подхватывала мячи, а от моей бедной ракетки то и дело отваливались лохмотья краски.

Счет в первом сете был 6:1 в пользу Имоджен. Здешние корты были такие же, как школьные, но только это не имело значения – я проиграла бы в любом случае. Но я была уверена, что Имоджен послала последний мяч, ее сетбол[3], через сетку, а не над ней. Ее родственники поторопились зааплодировать, так что я не успела даже задать ей вопрос. Мама удалилась в клуб.

Во втором сете я выиграла первую игру. Хуже всего для меня было бы проиграть 6:1, 6:1. Но я выиграла и второй гейм, и третий. Что-то в моей игре сдвинулось к лучшему.

Мать Имоджен ходила взад-вперед за сеткой, давала дочери тренерские указания. Мой брейк-пойнт, я вела счет 4:1. Мяч переходил ко мне.

– Аут! Аут! – закричала я.

Тут раздался пронзительный визг. Я оглянулась. Мать Имоджен прилипла к сетке и выла, словно бешеный зверь в зоопарке. Что это с ней?

– Он был на поле, на поле. Ты должна переиграть. У тебя еще две подачи! Он упал внутри линии, – кричала она.

Подойдя ближе, я увидела ее кривые зубы и седые волосы.

Имоджен подошла к сетке.

– Мяч точно был в ауте, – воскликнула я, – он упал вон туда! – Я показала на то место, где ударился мяч, в футе от задней линии.

– Нет, не может быть, – протестовала Имоджен следом за матерью. Ее родственники дружно кивали, подтверждая ее слова. Ну прямо судейское жюри какое-то! Я поискала глазами маму. Где же она?

– Давайте переиграем, – неуверенно согласилась я, защищаясь от жестких глаз. Я посмотрела на далекое здание клуба. Вокруг бродили люди. Мне надо пожаловаться. На соседнем корте заплакала девочка и подбежала к рефери. Он разбирался с ней, так что мне ничего не оставалось, как продолжить игру. Потом я трижды ошиблась на второй подаче. У меня дрожал подбородок – я знала, что вот-вот заплачу.

Мать Имоджен оспаривала все мои претензии насчет задней линии. Я не знала, что делать. Почему никто вокруг не видит, что происходит?

Я проиграла. Моя соперница улыбалась и пожимала мне руку так, словно ничего не произошло. Ее мать тоже мне улыбалась.

Ее семейка уже складывала стулья. Если все соревнования по теннису такие, то мне еще многому надо учиться. Я побрела искать маму.

– Ах, не повезло нам, дочка, – посочувствовала мне мама еще до того, как я сообщила ей о своем проигрыше. Она сидела в клубе и пила крепкий кофе. – Я смотрела только первый сет, потом не выдержала и ушла, чтобы не нервничать. Какой у вас окончательный счет?

– Мам, в следующий раз ты должна смотреть до конца. Эта Имоджен жульничала, а ее мать настоящая ведьма.

Мама утешала меня, раскаивалась, говорила, как ей жалко, что она ушла и не видела мою игру, но такого больше не повторится.

– Впрочем, не нужно огорчаться, милая, ты еще можешь участвовать в соревнованиях «Плейт», – сказала она с улыбкой.

– В соревнованиях «Плейт»? – с надеждой переспросила я.

– Они устраиваются для проигравших. – Вот утешила так утешила! Я проигравшая, лузер. Я не отстояла свою правоту. Я позволила Имоджен и ее матери растоптать меня.