– Крейсер! – фыркаю я.

Я замечаю, что Зоя навострила уши и косится на меня с нескрываемым любопытством.

– Не крейсер, – неохотно говорю я. – Сухогруз. Тащил штрафников из Сибири на фронт. Разбился в бурю, морпехи спасли, кого смогли. Штаб пока заселил их на ж/д узел, к 303-й. Вот и вся история, – говорю я.

Аркадий кивает.

– Слушай, – повернувшись ко мне, говорит Зоя, – что это вообще за Управление, а? Вы ведь напрямую Адмиралтейству подчиняетесь, так?

– Управление правит этим городом, – отвечает Аркадий – прежде, чем я успеваю открыть рот. – Это особый город.

– Чем особый?

– Когда-то здесь ковалась наша победа, – мрачно отвечает брат.

– И из-за этого чекисты правят?

– Нет. Люди… теряются здесь. В пустоши легко перестать быть человеком.

На набережной мы встречаем колонну, идущую в сторону центра. Во главе нее – приземистая гора брони. Это – автоматизированный истребитель танков Леонова, стотонный мастодонт, в два раза шире семенящих сзади “Тайфунов”. Само шасси даже ниже профилем, чем у обычного танка, и все равно кажется громадным. Железноцвет блестит на задраенных люках. Давно ушла слава истребителя, вскоре его спишут в утиль, вместе со всей 303-й бригадой. Но ИТЛ не знает этого. В снах разума, замурованного под крышкой композитного гроба, самоходка преследует артиллерийский атомный вал, прорываясь в укрепрайоны, ведя в бой стальные клинья генерала Воронина. Смерть марширует вместе с нею.

– Я слышал, фронт так себе поживает, – говорю я, стремясь заполнить молчание. Аркадий косится на Зою. Та перехватывает его взгляд и безразлично жмет плечами.

– Все, – мрачно отвечает Аркадий. – С Аляски нас выбили, тут ничего не попишешь. На Юконе два корпуса в котле, уже не вырвутся. Но это полбеды – в Европе тоже началось контрнаступление. Нас туда чуть не отправили. При Викторе такого…

– Как-нить без Виктора обойдемся, – говорит Зоя. – Он все это заварил. Его уебищное вторжение. Его план. Теперь янки разговоров не будут разговаривать, до конца пойдут. Сиэтл они не забыли, Зарницу – тем более.

При упоминании Сиэтла Аркадий кривит губами – несильно, но я замечаю.

Я стараюсь не слушать их слова. Пытаюсь уловить интонации, поймать недосказанное. Что они забыли здесь? Для визита в город, по делу или без, худшего момента не сыскать. Кажется, что все вокруг беспокойно содрогается; эта дрожь во всем чувствуется – в участившихся прорывах, в том, как все неохотнее пропускает 303-й наши инспекции на свою базу, в шепоте по углам штабных коридоров, в дерзких вылазках Левченко. Даже ночные бури, кажется, набирают силу. Права Зоя – что-то будет. Там, здесь. Скоро.

Бесцеремонно подрезав колонну, джип сворачивает с набережной. Отсюда мы попадем в лабиринт узких переулков, примыкающих к центральному району. Еще минут семь гонки – и мы выскакиваем на улицу Туполева, забитую разного рода техникой, и заполоненную морпехами. В молчании, мы доезжаем почти до конца Туполева, где улица вливается в Озерский проспект, ведущий прямо к Штабу Управления.

И что это вдруг так пасмурно стало за окном?

***

Штаб Управления был перестроен из бывшего Дома Культуры в год закрытия города, так что впервые я увидел его здание уже затянутым строительной сеткой. Кто знает, каким оно было раньше. Здание имеет почти квадратную форму, сужаясь только на верхних этажах, где оно плавно переходит в шпиль, увешанный антеннами. Массивные барельефы украшают его фронтальную сторону; в нишах, разделяющих вытянутые окна здания, засели двухметровые скульптуры рабочих и солдат с кирпичными лицами. Их форма колышется под порывами бетонного ветра.

Сейчас окна Штаба закрыты бронещитами, а у входных дверей дежурит целый взвод морпехов, досматривающий всех входящих. В кризисных ситуациях Штаб традиционно становится убежищем для всей городской верхушки, так что забитая до отказа стоянка не становится для меня сюрпризом. С видимой сноровкой и полным безразличием к регулировщикам Зоя въезжает на стоянку, маневрирует между бронированными штабными иномарками и занимает два места в зарезервированной секции. Кордон патрульных автоматчиков расступается перед нашим джипом, но я по-прежнему чувствую на себе пристальный взгляд снайпера.

– Посидите минутку, – говорит Аркадий. – Сейчас переговорю с одним типом, и пойдем.

Я не возражаю. Когда дверь захлопывается, я чуть съезжаю на сиденье и гляжу в окно. Не дай бог сейчас кто-нибудь из командования подъедет. Что затеял братец? Я кошусь на Зою. Она смотрит не на меня и не на толпу, а куда-то в сторону. При этом она морщится и едва заметно покачивает головой.

– Колокольчики звенят? – спрашиваю я.

– Чего?

– Тиннитус?

Зоя хмуро кивает.

– Я знаю фокус, дядя научил, – говорю я. – Вот так попробуй.

Я закрываю свои уши ладонями – так, чтобы пальцы лежали на затылке. Средние пальцы я кладу сверху на безымянные, и щелкаю ими по затылку.

– Попробуй.

Зоя недоверчиво хмурится, но потом делает. Щелчков через тридцать, на ее лице появляется неуверенная улыбка.

– Помогло? – спрашиваю я.

В этот момент моя дверь распахивается, и в кабину заглядывает Аркадий.

– Выходим.

Словно по щучьему велению, погода испортилась окончательно; ветер крепчает с каждой минутой. Чем скорее мы окажемся внутри – тем лучше. Сквозь толпу я спешу вслед за братом, который широким шагом движется в сторону лестницы, игнорируя просьбы дежурного в чем-то там расписаться. Ветер бьет мне в лицо с такой силой, что кажется, будто я иду в гору. Взглянув через плечо, я вижу, что Зоя тоже вышла из машины и, усевшись на капот, выуживает из полупустой пачки сигарету. Аркадий вырвался вперед, и теперь поджидает меня на вершине лестницы, словно утес обтекаемый людьми, спешащими внутрь. Я обхожу построенных в походную колонну морпехов, на которых бессвязно орет поджарый офицер в форме без знаков различия, и начинаю подниматься по лестнице.

Ненавижу я эту лестницу, и презираю. Знаю точное число ее ступеней. Знаю, какие из них чуть выше, чем другие, а какие – ниже, ибо каждая вонючая ступенька отдается гулким эхом в мой позвоночник. Еще не так давно я мог только неуклюже карабкаться на эту лестницу, шагая боком, словно краб, опираясь на свой костыль. Выставлял себя посмешищем. Были желающие помочь, но они быстро рассосались. Моя спина заживет, и однажды я даже смогу жить без боли, но оперативник из меня теперь никакой. У Штаба накопился ко мне порядочный список претензий, и вечно от диспансеризации я бегать не смогу.

Вот пошла ступенька номер раз. Номер два. Номер три. Эта – чуть повыше предыдущей. Я чувствую мерзкое, тянущее чувство в середине спины и поднимаю взгляд на Аркадия. Он смотрит на меня без выражения, он делает вид, что не замечает, как сильно я стараюсь сделать свои движения плавными, как я пытаюсь быстро, но без спешки, подняться по лестнице.

Я встречаюсь взглядом с братом как раз вовремя, чтобы увидеть, как чернеет небо и как за его спиной формируется смерч. Сильный сквозняк за мгновение превращается в шквальный ветер, сбивающий с ног. Много чего происходит после этого и, когда это происходит, это происходит быстро.

Я падаю навзничь, и Штаб Управления начинает падать вслед за мной. Здание проседает, подрубленное смерчем; его сердцевина проваливается, выпуская клубы пыли и битого стекла; вокруг меня люди катятся, как кегли. Потеряв основу, шпиль здания начинает крениться. Весь Штаб ходит ходуном.

Дубовые входные двери лопаются под натиском верхних этажей, и осколки стекол вылетают облаком, поражая тех, кто успел вскочить на ноги. За секунду до того, как он должен был поглотить всех нас, смерч исчезает – так же мгновенно, как и появился – но катастрофу уже не остановить.

Стены Штаба падают, обнажая целые этажи, и я вижу группу людей, которые мечутся, как полоумные, прежде чем пол уходит у них из-под ног, и железобетонные жернова перемалывают их. На одном из этажей одинокая женщина замерла посреди своего кабинета, парализованная ужасом; рухнувшая плита размалывает ее. Двумя этажами выше, толпа человек в двадцать пытается спастись бегством, но взрыв газа превращает их в визжащие факелы. Грохот рушащегося здания проглатывает вопли. От отчаяния, многие начинают прыгать, предпочтя разбиться об асфальт. За ними вдогонку спешит кабина грузового лифта, ударяясь о каждый этаж на своем пути. Время словно замедляется для меня, и я могу разглядеть и запомнить все эти детали, но не могу сдвинуться с места. Я поднимаю взгляд выше и вижу, что шпиль Штаба окончательно потерял опору – он шатается, словно пьяный, роняя свои антенны.