Вторая студия, как и все остальные, отделена от главного коридора металлической звуконепроницаемой дверью, над которой неоновыми трубками выложена цифра “2”. Я пропускаю пожилую уборщицу, сметающую бумажки, и берусь за ручку двери.

– Хочешь – подожди меня в баре, – предлагаю я. – Он там, за поворотом. Я быстро.

– Дудки, – решительно отвечает Зоя.

С дивана, стоящего напротив двери, мне навстречу поднимается пара бордовых буйволов. Несмотря на расслабленные позы, животные дышат тяжело; их майки липнут к телам от пота. Жира в их телах вообще нет, в принципе; бугристые вены покрывают их лица и руки плотной паутиной. Кажется, один из них на определенном этапе жизни был женщиной. За спинами буйволов – закрытые офисные двери, справа – перегородка из стекла.

– Тише, товарищи, – говорю я. – Это же я.

– А, – говорит один. Второй согласно кивает. Диван мучительно трещит, принимая обратно их вес.

– Е-мое, – говорит Зоя, прижавшись носом к стеклу.

За стеклом находится просторная и ярко освещенная комната с убранством в духе рококо и кроватью с балдахином посередине. Перед кроватью стоят несколько камер, на кровати лежат несколько юношей и девушек, рядом с кроватью стоит пегий жеребец.

– Это что? – абсолютно неверяще спрашивает Зоя. – Это… конь?

– Конь, – киваю я.

За стеклом намечается движение.

– Приготовились! – раздается из комнаты. – “Драгунская баллада”, сцена три, дубль… где зонды? Кто опять проебал зонды?!

– Не опять, а снова! – доносится с постели.

Говорившая первой выходит из-за камеры, и я вижу, что это – стройная и элегантная женщина лет тридцати пяти, одетая в пуловер и обтягивающие джинсы.

– Это она, – показываю я. – Саша. Она поможет нам добраться до Алхимика.

– Сахаров! – вещает Саша, – еще раз рот открой – будешь Бригадиру сосать, вместо Пушкиной.

– А хоть бы и так! Я не в силах работать в таких условиях!

– Ебало задраил, сучоныш! Настя, ты помнишь – сначала Игнатьев кончает, а потом, и только потом ты подставляешься Бригадиру. Поняла? Игнатьев, помни – на лицо, но в рот тоже постарайся попасть.

– У меня опять упал, Александра Сергеевна.

– Как хочешь поднимай! Где зонды, блять?

Дверь из коридора открывается, и в комнату входит девица с подносом в руках. Кроме туфель на ней ничего не надето. Волосы у нее монотонно синие, как безоблачное небо. На ее подносе лежат портсигар и футляр с уретральными зондами, выполненными из серебра. Телохранители провожают девицу абсолютно безразличными взглядами. Улыбнувшись нам, девица мыском туфли открывает стеклянную дверь и проходит в “спальню”, качая пышными бедрами.

– Наконец-то! – восклицает Саша, и берет с подноса портсигар. Раскуривая сигариллу, она поворачивается спиной к камере и видит нас. Я машу ей. Саша сначала недоуменно хмурится и поправляет очки, но потом отвечает. Девица, оставив футляр, возвращается в комнату и сразу подходит ко мне.

– Александра Сергеевна сейчас подойдет. Садитесь, я вам пока минетик сделаю.

– Нет, спасибо.

– Может, куни? – девица белоснежно улыбается Зое.

– Ну коняшку-то зачем? – не в силах оторваться от стекла, бормочет моя спутница.

– Может, принести чего-нибудь? – услужливо спрашивает девица.

– Чай из листьев китайской камелии. Зоя?

– Кофе. Черный, без сахара.

– Сейчас все принесу, – снова улыбается девица. – Пожалуйста, раздевайтесь, садитесь. Вещи можно тут оставить.

Пристроив куртки на вешалку, мы устраиваемся в креслах. Синеволосая приносит чай и кофе, а потом остается, чтобы помассировать нам плечи. Я не противлюсь.

– Откуда? – спрашивает Зоя, отхлебывая кофе. – Как, Петя? Я ни хуя не понимаю.

– Откуда меня все знают? В свое время я занимался здесь… деятельностью. По приказу командования.

– А именно? – спрашивает Зоя, и закидывает ногу на ногу.

– Обеспечивал защиту. Поставлял кадры. Много чего.

Я отхлебываю чай. Напротив, за стеклом, мятежный Сахаров оказался под конем.

– Управление, Зоя, находится в состоянии холодной войны с Массивом. Находилось. При этом Массив является неотъемлемой частью городского бюджета. Казино, водочный завод, оружейные мастерские, метамфетаминовые кухни, бордели – вот только часть расположенных здесь организаций, и многие городские предприятия так же принадлежат комплексу. Ты удивишься, если узнаешь, какие высокие чины по вечерам ездят в Массив. Совет ополчения спонсирует художников и музыкантов, в замен те представляют Массив в культурном обществе, в пустоши и за пределами. В соседнем блоке расположена единственная в пустоши печатная машина, на коей производят все, начиная от еженедельных газет и до плакатов про то, что делать при столкновении со сфинксом. В основном, конечно, порнографию. Интернета больше нет, так что люди вроде Саши печатают деньги.

– И ты здесь управлял? В “Бездуховности”?

– Курировал. Помогал, чем мог. Взамен, часть их налогообложения причиталась моей группе. Остальное шло командованию Штаба, которое назначило меня сюда.

– И что случилось?

– Не важно. Грязная история. Ополчение в то время как раз набрало силу, и нас окончательно вытеснили. Эти красавцы, – я киваю на телохранителей, – не часть ополчения, но формально ему подчиняются… Связь комплекса с городом осталась, и налоги Массив платит, но Управление сюда теперь – ни ногой. Очень многим в Штабе это не по нраву.

Раздается глухой звон, и мы вчетвером резко на него разворачиваемся. Но это просто Саша задела дверь кобурой, выходя из спальной.

– Пойдем, – говорит она мне.

Мы выходим в коридор, и Саша закрывает дверь. Я замечаю, что в губе она по-прежнему носит колечко с александритом. Браслет на руке, правда, новый.

– Привет, Смерш, – говорит Саша, и легонько чмокает меня в уголок губ.

Я молча кладу руки в карманы.

– Прости, – говорит она, – нервы. Давно тебя не было. Что случилось?

– Не здесь, – отвечаю я, и Саша кивает.

Она проводит нас в соседнюю студию и закрывает дверь. В центре студии сидит на табурете и грызет яблоко обнаженная девушка лет пятнадцати. Напротив нее стоит мольберт, за мольбертом скрючился мрачный художник. На нас художник даже не оглядывается. В дальнем углу стоит пианино, и кто-то на нем играет, едва касаясь клавиш.

Мы занимаем столик рядом с окном; через полминуты подходит девица с подносом и расставляет сосуды для напитков – две чашки, граненый стакан и бутылку. Пока она разливает, Александра достает откуда-то пластиковую бутылочку, а из бутылочки – одну таблетку. Как только синеволосая уходит, Саша кладет таблетку себе под язык, скидывает балетки и вытягивает свои длинные ноги на диванчике.

– Ты, надеюсь, не забыл, чем все в прошлый раз закончилось, – говорит Саша, – тебе тут нельзя обретаться.

– Я только на минутку, – отвечаю я. Саша задумчиво кивает чему-то своему.

– Дрянь твой чай, – замечает она. – Как ни вари.

Она снимает очки, до половины наполняет свой стакан, а потом достает из кармана маленький металлический флакончик. На тыльную сторону ладони она насыпает две горсточки белого порошка, и втягивает их – одну левой ноздрей, вторую правой, остатки слизывает языком. Не теряя импульса, она берет стакан и опрокидывает его в себя. Потом Саша откидывается на спинку диванчика и распускает свои длинные каштановые волосы.

– Будешь? – спрашивает Саша, открывая портсигар.

– Я буду, – говорит Зоя.

– Не связывайся с ним, конопатая, – расслабленно наставляет Саша, протягивая Зое портсигар. Та берет две сигариллы. – Он только выглядит, как Марк Антоний.

– Как кто?

Александра только тяжело вздыхает и закуривает.

– Саша в свое время была замминистра культуры, – улыбаюсь я. Саша мрачно качает головой. – Потом возглавила министерство пропаганды, перед самой войной, – добавляю я. – Ей только дай поговорить о потерянной культуре.

Зоя задумчиво шевелит ушами.

– Так вот, – говорю я, – я хотел…

– Погоди, – перебивает Зоя. – Минпроп? Это не твоя конторка все эти ролики клепала? “Я – молодой разведчик”, “Без боя нет победы”? – сыплет вопросами Зоя. Ее глаза загорелись. – И этот, ну тот, где танки десантируются и в конце еще сам Воронин такой говорит: “хочешь узнать больше?” Это он настоящий был? Виктор?