Питер отмахнулся от него и попробовал открыть банку, потянув за металлическое кольцо в крышке. Но сил в руках не было, и он был вынужден передать банку роботу. Тот аккуратно отогнул и снял крышку и предложил Питеру одноразовую пластмассовую ложечку, которую извлек из хрустящей прозрачной упаковки. Питер взял ложечку и осторожно зачерпнул мясную консерву. Вкус был совершенно отвратительным - мясо жесткое, жирное, холодное. Вдобавок - сильно соленое. В воспоминаниях Питера эти консервы обладали совершенно божественным вкусом. Тогда они делили одну консерву на троих и всегда оставались немного голодными.

-- Это настоящая консерва, Эр-два? - спросил он у робота.

-- Конечно, нет, сэр, - с ноткой удивления сказал робот. У настоящих из этой партии срок годности истек свыше ста двадцати пяти лет назад. Однако мы очень точно реконструировали и упаковку, и содержимое. Синтезировано все сегодня. Все свежее, сэр, вам не грозит пищевое отравление.

-- Я не об этом, - невпопад ответил Питер. Он дожевал ложку консервов, взял предупредительно отломанный Эр-два кусочек от армейского рациона, но не осилил его и выплюнул.

-- Господи, как я раньше ел эту гадость? - задумчиво спросил он сам себя.

-- Вы были моложе, сэр. - ответил робот. - Раньше вы с большим удовольствием ели очень простую пищу, так как ее у вас было мал, и вы часто испытывали чувство голода.

-- Без тебя знаю, - ворчливо ответил Питер.

Есть больше не хотелось, и завтрак он закончил парой глотков безвкусной воды, которая как будто отдавала пластиком.

Он с сожалением осмотрел едва тронутый завтрак и неохотно разрешил столу его утилизировать. Старая привычка доедать каждую крошку еды уже столько лет была совершенно бессмысленной, но привычка на то и привычка, что избавиться от нее очень сложно.

-- Выведи отчет по городу. - привычно сказал он дому развернувшись на кресле.

-- Сегодня ваш выходной, сэр, вы уверены, что хотите заниматься работой? - осторожно переспросил дом.

-- О, господи, давай я сам буду решать, когда мне работать, а когда нет, - сердито ответил Питер. - все бы тебе спорить со мной.

-- Как вам будет угодно, сэр, - ответил дом, снова разворачивая трехмерную панораму города.

По очереди он выводил графики деятельности инженерных служб и коммуникаций города, показывал количество использованной энергии, задействованных роботов. Питер скучающе просматривал отчеты. Все было как всегда все эти годы, роботы обслуживали все, что нужно в городе, не нуждаясь в его указаниях. Пропалывали клумбы, подстригали газоны, следили, чтобы пустые здания были в порядке на случай, если найдутся люди, которые бы захотели в них поселиться.

За прошедшие сутки в город, как обычно, из людей никто не приехал и не уехал. Забрела бродячая собака, роботы покормили ее, сделали медицинское обследование и провели лечение от паразитов и профилактику от заболеваний. Собака скуля от страха перед роботами, поела и ушла, не вынеся пустоты и молчания города. Собак Питер не любил с детства, с тех пор как на его глазах собаки охранников в Лионском концентрационном лагере загрызли мигранта, попытавшегося сбежать через забор. Поэтому он настраивал роботов так, чтобы они не стремились привечать в городе бродячих животных, но, конечно и не вредили им.

Заскучав, он закончил просмотр отчета. На самом деле это было довольно бессмысленное занятие, алгоритмы роботов, обслуживающих город были довольно гибкими и оперативно реагировали на любые ситуации. Но в глубине души у Питера жила надежда, что когда-нибудь произойдет что-то с чем роботы сами не смогут справиться или будут делать что-то неправильно. Только это ожидание ошибки безупречной, в основном, логики роботов и давало ему силы и желания каждый день требовать отчетов по состоянию города, в котором он официально числился главным инженером-системотехником.

-- Пойдем гулять - задумчиво сказал он.

-- Чтобы вы хотели надеть сегодня, сэр? - спросил Эр-два.

-- Давай что-нибудь обычное, - безразлично ответил Питер, вставая и с помощью робота пошел к выходу из дома.

Одежный принтер уже заканчивал распечатывать комплект одежды, когда они подошли к дверям. Питер привычно раскинул руки и позволил одежде облечь себя и соединиться в цельную часть материала без швов или следов стыков.

Опираясь на руку робота он спустился по крыльцу и подошел к своему антиграву, приветственно откинувшему дверцу. Усевшись, Питер сказал - В центр города. И не торопись.

-- Хорошо сэр, - ответил антиграв.

Неспешно и бесшумно он приподнялся над травой и поплыл над гладким серым дорожным покрытием с рисунком в виде барселонской плитки работы Гауди. Питеру всегда нравились ее плавные узоры и он жалел, что никогда не бывал в Барселоне до того, как она сгорела от русского ядерного удара. Трехмерные модели погибшей архитектуры и даже чужие мнемозаписи не давали того потрясающего чувства причастности к вечной красоте.

Печально улыбаясь, Питер смотрел как мимо медленно проплывают привычные и хорошо знакомые улицы города, с его двух-трех этажными домами под металлопластиковой черепицей. Окна были чисто вымыты ночью и отражали солнце, под легким ветром играли и кружились разноцветные флаги и ленты, натянутые между домами, на фасадах, ставнях. Голограммы булочной, кофееен, театра были отключены днем, Питер не любил бесполезного расхода энергии, хотя дома могли собирать энергии гораздо больше, чем тратили.

Газоны были аккуратно подстрижены, деревья зеленели, а ухоженные клумбы радовали глаз яркостью красок. Питер привычно подмечал чистоту и здоровье всего, что росло в городе.

Из задумчивости его вывел антиграв, спросивший устраивает ли Питера остановиться около сквера. Питер согласился и вылез, опираясь на руку Эр-два, успевшего уже вылезти со своего заднего сиденья.

В сквере было чудесно - шумел фонтан, окоймленный вечнозеленой туей, по решеткам ограждения карабкались цветущие в это время года орхидеи. Птицы беспечно пели в гнездах, свитых на плечах позеленевшего от старости бронзового памятника, олицетворяющего борьбу за Демократию - рослые мужчины в массивной боевой броне, обвешанные магазинами к штурмовым винтовкам и гранатами, хмурили лица на непропорционально маленьких головах, глядя на восток. Питеру давно хотелось снести этот памятник, но было как-то неудобно на старости лет становиться вандалом. К тому же это неизбежно бы вызвало длинные объяснения с Ней. Питер не знал, как Она сейчас относится к той войне, но по старой памяти опасался, что Она в любом случае будет делать все наперекор ему.

Хорошее настроение Питера сразу скисло и увяло, как молоко без биодобавок. Сразу стали вспоминаться их встречи в этом сквере, когда зеленых окислов на памятнике еще не было, да собственно и самого памятника по первости не было. Война тогда еще продолжалась, а памятник поставили уже потом, когда было кому возрождать из ядерного пепла города и заводы.

Питер подошел к чугунной скамейке и осторожно присел на пластиковые доски, удачно притворяющиеся деревом. Он вытянул больные ноги и стал оглядываться вокруг, воскрешая в памяти давно ушедшие дни. Эр-два деликатно отошел за скамейку, чтобы не маячить перед глазами, но быть под рукой.

Тогда здесь все было по другому. Маленький провинциальный городок был переполнен беженцами из центральных районов страны, попавших под сокрушительный удар. Везде, во всех парках стояли палаточные лагеря, муниципальные власти насильно расселяли беженцев по свободным квартирам, давно отменив право на собственность.

Сам Питер был тогда молодым инженером и занимался прокладкой электрокабелей, все вручную, роботов тогда почти не было. Его, как имеющего арабское происхождение, а следовательно человека второго сорта, в армию не взяли, и тем уберегли от участи превратиться в пыль и стекловидный шлак.

Тогда было голодно, холодно, он ночевал в общежитии в палатке, вместе с десятком таких же работяг, и все же было совершенно прекрасно. Вечером после работы на небольших площадках парков, где не стояли палатки, или просто на свободном пятачке улиц, они собирались и танцевали с девушками под звуки музыки с мобильных телефонов. Когда власти запретили Интернет все так быстро и естественно вернулись к живым разговорам, что можно было только поражаться. Питеру тогда было двадцать и он от души хохотал, и весело смеялся, показывая крепкие белые зубы. Он был не дурак выпить и подраться с белыми парнями до прихода армейского патруля, и конечно любил девушек.