Боевая операция средь бела дня в жилом квартале никогда не остается незамеченной. Как тут сосредоточишься? Не знаешь, чего ждать.

Прошли пару километров. Пока ничего опасного и подозрительного. Окружают звуки обычной жизни города. Небо синее, тепло. Но где-то в глубине одежд, под нательным бельем бьется сердце-воробей и хочет вылететь. Жутковато все-таки.

Зашли по всем правилам тактики в пустующую девятиэтажку, расстрелянную с ног до головы. Пошарили по подвалам и на этажах, убили на это час и ничего не обнаружили. Выходили медленно, тоже по правилам.

Командир передал жестами: медленно в разворот и назад. Скоро начнет смеркаться, надо убираться отсюда. Иначе такими темпами, если не успеем до темноты уйти, нас пощелкать могут, как рябчиков. Мы теперь головные. Проходим по уже обшаренным местам назад, к месту выгрузки, куда должны прийти БТРы.

Настроение теперь бодрое. Задачи боевые почти все выполнены, «разведданные», какие нужно, собраны. Врагов нет, потерь – тоже, что не радоваться! Птицы даже свистят.

Вдруг справа от меня загавкал ПКМ¹⁰. Я обернулся и не увидел ничего, кроме летящего на меня Лиса с шальными глазами.

Он подскочил ко мне с шипением и… врезал со всего маху мне в ухо.

Секундная потеря сознания от оглушительного кулака и я на земле.

Открыв глаза, первое, что мне захотелось – это размазать Лиса! Что за шутки, ёпрст? Но он уже не обращал на меня никакого внимания и стрелял в сторону пятиэтажки, которая, кособочась, притаилась метрах в пятистах от пути нашего следования.

Все заняли позиции и поливали пятиэтажку огнем. В окнах дома, от попаданий гранатометных снарядов, вспыхивали искрящиеся фонтаны дыма и копоти. Оттуда огрызались еле уловимыми хлопками автоматного огня.

Я перекатился за какие-то кирпичи и сжигал магазин за магазином. Прицельно бить не получалось – жарил по окнам, которые черными пятнами в серых стенах выглядели, как крепостные бойницы.

Стало заметно, что со всех сторон пятиэтажку берут в кольцо федералы из других отрядов, которые во время нашего рейда были где-то рядом.

Лис бросил в меня камешек и показал на пальцах, чтобы мы убирались в конец улицы, к месту высадки. Я передал дальше нашим по цепи.

Спонтанный бой понемногу стихал.

Нас живо убирали с улицы, и инициатива уже перешла к «собровцам». Без нас там разберутся.

Еще слышались выстрелы, но с этой пятиэтажкой уже все ясно. Плотным кольцом ее обступят федералы и задолбят сопротивляющихся там боевиков, пока те не посинеют.

Мы бегом передвигались к нашим БТРам, которые пятнистыми бегемотами влезали в улицу для эвакуации. Пришлось бежать метров восемьсот.

У «брони» построились и пересчитались. Все нормально, все целы и невредимы. С начала «заварушки» прошло минут двадцать.

По улице, как ни в чем не бывало, ездили машины и шли люди. И только далекие-далекие хлопки выстрелов ребят-милиционеров просачивались в эту атмосферу кажущейся безмятежности и покоя.

Мы отряхивались от пыли и считали пустые магазины. За время боя лично я расстрелял три с половиной магазина – сто пять патронов. Одна пятая часть обычного боекомплекта. За каких-то пятнадцать-двадцать минут! М-м-да! Надо качать ноги и брать больше боеприпасов. Или стрелять экономнее.

Последовала команда «по машинам», мы вскарабкались на холодные борта родимых БТРов, и колонна тронулась под крыло рождающихся сумерек.

Я ехал на «броне» рядом с Лисом. Оба молчали. Курили, хоть на марше это и запрещено.

А говорить ничего и не надо, лишнее это.

Кому-то все-таки мы помешали своим рейдом! Не похоже, чтобы это была засада или полномасштабная операция «носатых». Может, у местного жителя произошел нервный срыв и многолетнее отвращение к русским выплеснулось наружу? В несколько раз хуже для группировки, если этот обстрел оказался акцией подготовленной, заранее спланированной и согласованной. Например, как прикрытие для вывода из города основных сил боевиков. Такое тоже возможно. А может, еще что-нибудь? Чего гадать-то, все целы и превосходно.

А Лис молодец.

Он мне жизнь спас!

Выстрелов с такого расстояния не всегда услышишь, а пули свистели у меня под ногами как птичьи песенки. Откуда я мог понять, что это смерть моя свистит?

Ханкала.

Лагерь. Ужин. Баня.

Спать, спать, спать!

«Здравствуйте, мои дорогие родственнички! Привет мама-папа, привет Натаха, привет Ричард!

Как ваши делишки? Как поживаете?

А у меня все хорошо и новостей немного.

Вчера всей ротой ловили ящерицу, которая похожа, как две капли воды на гадюку, но «деды» говорят, что это все-таки ящерица, только безногая. Есть на свете, оказывается, такие специальные безногие ящерицы…»

ВНУТРЕННИЙ НАРЯД.

Самое паскудное в армии – это внутренний наряд. Вот все, что угодно, хоть посудомойка или коровник на худой конец, но только не стоять дневальным на тумбочке. А после тумбочки лучшие твои друзья – это швабра и ведро. Хуже не придумаешь.

Но это если ты рядовой, а если на твоем погоне желтые лычки – то вообще царь! И никакой наряд тебе не опасен.

Мне на прошлой неделе по поводу 2 августа повесили две «сопли» и стал я командиром отделения. А все почему? Потому что орал громче всех и носился, как угорелый, исполняя положения Устава. Русскими словами выражаясь – служил исполнительно и грамотно. У командиров наших есть одно правило – никогда хорошего солдата в солдатах долго не держать! Вот и дают погоны, звания и должности после определенного срока службы.

Сегодня мой первый внутренний наряд в должности дежурного по батальону, то есть не я буду на тумбочке париться, а другие, а моя задача сохранять порядок в расположении батальона. И не дай бог, старшина заметит грязь на взлетке¹¹! Правда спать придется мало, но это ерунда! За десять месяцев в армии я уже привык.

Устав и обязанности дежурного я вызубрил, хоть на кафедру иди преподавать. Дневальным своим – пацанам-трехмесячникам – тоже холки намылил, чтобы на разводе не сели в лужу и меня не подставили. Вроде, все прекрасно! Теперь спать – готовиться.

Размечтался!

Дневальный гаркнул на всю казарму, что «боевые листки» разлетелись:

– Младший сержант Стриж, срочно зайти в канцелярию!

Младший сержант! Ммммм! Как приятно звучит…

Захожу.

– Разрешите, товарищ майор?

– Проходи, Стриж. – Меня пригласил майор Шумотков, – начальник штаба, шишка в батальоне важная и мужик хороший.

Я прошел в канцелярию, где от накуренного дыма было душно, воздух показался твердым, что хоть ложись на него.

– Ты сегодня заступаешь дежурным? – спросил Шумотков.

– Так точно! Я! – у самого гордость из ушей полезла.

А майор начал говорить что-то непостижимое:

– Тебе сегодня рыбу привезут. Смотри, чтобы все было в порядке. Голову отвинчу.

Я сначала не понял ни черта, что за рыба? Какая рыба? Зачем нам в батальоне рыба? Я же не в столовую заступаю? А потом, как огрели меня прикладом! Ну, конечно! Рыбакова поймали! Рыба – это «Рыба».

Есть у нас один деятель, народный артист Красной Армии – рядовой Рыбаков. Сволочь и подонок. Его в спецназ взяли, а он гадит всему батальону – на иглу подсел, и раз восемнадцать уже сбегал. Говорят, что его даже родная мать за руку обратно в армию приводила, чтобы образумился. Все бесполезно. Вот и носятся наши офицеры по бескрайним российским раздольям – ловят каждый раз эту «рыбу». Выходит, в очередной раз его скрутили, сегодня доставят.

– Понял, товарищ майор, будем следить! Никуда он не денется!

Шумотков меня еще по всяким мелочам проинструктировал и отпустил. Два часа спокойного сна до развода – законно мои!

…На бригадном разводе перед нарядом мои богатыри-дневальные не заикались – обязанности свои четко отбубнили дежурному по части и выглядели молодцами – все начищено, заправлено, побрито. А меня даже не спросили – сержант, все-таки, доверия от офицеров больше.