— Номер не определен.
— Не отвечай.
— Я понятия не имею, как, даже если бы и хотел, — Баки отложил телефон и снова принялся за бутерброд. — Эти штуки отслеживаются? — спросил он после короткой паузы. — Ну, как радиоточки какие-нибудь.
— Да.
— Я достаточно извалялся в дерьме, чтобы навлечь на тебя неприятности? Имею в виду, может ли кто-нибудь, кто знает, что эта штука у меня, определить, где я нахожусь, прийти сюда и устроить разборки?
— Может.
— Но? Есть же «но», по глазам вижу.
— Но мы живем тут довольно долго и особо не скрываемся, так что эти непонятные «они» могли прийти, и не раз.
Баки молчал, постукивая пальцами по столешнице, и минут через пять ответил:
— Без воспоминаний чувствую себя голым. Еще вчера, после первой порции, нормально было. Я понятия не имел, на кого работал, казалось, что все осталось в прошлом, но вот сегодня я понимаю, чем рискую. Тобой. Я готов рисковать кем угодно и чем угодно, кроме тебя.
— Я не беззащитен, Бак.
— Знаю. А потому я собираюсь проспать ближайшие дни, раз уж это так работает. Если во сне я вспоминаю. Мне лучше уехать. На какую-нибудь ферму, в лес, в глушь. Минимизировать ущерб. Они никогда не считали сопутствующие миссии смерти и разрушения чем-то важным и учили этому меня. Тебя никто такому не учил, да и не мог бы ты научиться, а потому…
— Висконсин, — после минутного размышления решил Стив. — Я там унаследовал ферму тети Анны. Хотел продать, но… Я еду с тобой.
— Стив.
— Я тоже не собираюсь тобой рисковать.
Баки посмотрел куда-то сквозь него, быстро обдумывая что-то, а потом сказал:
— Тогда выезжаем прямо сейчас. Надеюсь, ты выспался, потому что первому вести тебе. По крайней мере, пока не выберемся из города, при таком количестве машин на улицах я не справлюсь.
— Хорошо. Я сообщу в Башню. Упакуй вещи и свою страшную сумку. Лишнего не бери, сейчас в любой глуши можно купить все. От гвоздя до внедорожника.
Они собрались за полчаса и вышли в прохладную весеннюю ночь, загрузили в машину два рюкзака и тяжело брякнувшую «страшную сумку», Баки погладил блестящий бок мотоцикла, будто извиняясь, забрался на заднее сидение и надвинул кепку на глаза.
— Я подремлю, может, еще что-то вспомню. Буду кричать — не буди.
— Бак.
— Стив, я хочу вспомнить. Первые четыре часа за рулем ты. Глядишь, к утру доберемся. И… спасибо. Не знаю, стою ли я этого всего, но я рад, что не один.
— Стоишь, — скорее, сам себе сказал Стив. — Еще как стоишь.
========== Часть 22 ==========
Баки не кричал, но через час стал тонко подвывать на одной ноте, нервно вздрагивая всем телом. Стив никогда не слышал, чтобы Баки издавал такие звуки — страшные и жалобные одновременно. Он помнил, что обещал не будить, но вынести это было невозможно. Стив съехал в специальный карман, остановил машину и забрался к Баки на заднее сидение. Вытащив из чехла плед, он завернул в него Баки и прижал к себе, аккуратно, чтобы тот не проснулся. Казалось, ужасные звуки стали немного тише. Стив укачивал его, закрыв глаза и прижавшись виском к волосам, и минут через десять Баки снова крепко уснул, а Стив, аккуратно уложив его, снова пересел за руль.
В Висконсине он был без малого девяносто лет назад, на ферме тетушки Анны, в семилетнем возрасте. Тогда у нее, еще молодой женщины, умер муж, и мать взяла Стива с собой на похороны.
Он вспоминал долгое путешествие на поезде, а потом на какой-то повозке (в глушь, где была ферма, тогда еще не проложили дорогу), они добирались до места почти сутки. Сейчас хорошая дорога и мощный автомобиль сократили время в пути в несколько раз, но Стиву отчего-то было жаль неторопливости двадцатых, с их шумными, быстро растущими городами и бесконечными кукурузными полями, прочерченными неровными ниточками грунтовых дорог.
Навигатор показывал, что до места остается всего около ста пятидесяти миль, когда Баки на заднем сидении наконец пошевелился.
— Где мы?
— Два с половиной часа до места. Как ты?
— Хреново, — Баки перекатился на спину, потом сел и потянулся за бутылкой воды. — Ну и дерьмо.
— Подробности будут?
— Нет, — Баки чуть помолчал, посмотрел на свою металлическую руку, сжал-разжал кулак и поймал взгляд Стива в зеркале заднего вида. — Устал? Давай я поведу.
— Не устал, скоро будем на месте. Предложил бы тебе поспать еще, но не стану.
— Да уж, — Баки откинулся на спинку и прикрыл глаза. — Думаю, мне хватит недели. Надеюсь, за это время никто не придет взыскивать долги, которых я не помню, а потом я буду готов.
Стив молча сжал руль и несколько раз моргнул, прогоняя усталость. Рассветало, поля слева и справа от дороги окрашивались в ни с чем не сравнимые оттенки розового, которые можно увидеть только утром, а он надеялся, что и для Баки вслед за долгой ночью придет рассвет.
***
Ферма была старой. В последний раз Стив был тут два года назад, ездил сменить обстановку после того, как понял, что Баки жив, но быстро найти его не получится. Тогда он готов был опустить руки, но это место своим спокойствием и умиротворенностью вдохнуло в него новые силы. Теперь Баки был с ним, и хотелось надеяться, что ферма тетушки Анны поможет и ему. С трудом открыв вросшие в землю ворота, он припарковался на заросшем травой пятачке перед домом и обернулся к Баки.
— Добро пожаловать в Висконсин. Температура за бортом шестьдесят градусов выше нуля, малооблачно. Приятного отдыха.
Баки фыркнул, сбиваясь с мрачного настроя, и благодарно сжал его плечо. Видимо, надеялся на лучшее не один Стив.
Но лучшее происходить не спешило: Баки мучили кошмары, его выкручивало и выворачивало, он кричал каждый раз, как пытался уснуть, а к концу второй недели начал просто тихо поскуливать во сне. Он почти не говорил, отгораживался от Стива, не искал прикосновений, почти не ел и надолго уходил бродить по окрестностям.
Стив не лез. Решил, что Баки знает, что Стив тут, с ним, готовый в любой момент поддержать, что он больше не один. Если Баки нужно время, чтобы разобраться, пусть так и будет. Стив и так долго ждал, и готов был ждать еще, столько, сколько понадобится.
В начале третьей недели он рубил дрова для маленькой печки — утра по-прежнему были холодными, да и еда на открытом огне готовилась гораздо быстрее, чем на допотопной электроплитке, найденной в сарае. Солнце как раз показалось над вершинами деревьев, тело после обливания холодной водой из колодца бурлило энергией, и верилось — все наладится.
Баки подошел бесшумно, давая заметить себя лишь в последний момент, перед тем, как обнять со спины и прижаться губами к плечу. Стив замер, а потом отложил топор и погладил руки, сомкнувшиеся у него на талии.
— Привет, — тихо сказал он.
Баки выдохнул ему в шею, потерся лбом о плечо и крепче сжал в объятиях, будто извиняясь.
— Я помню, как ты поцеловал меня первым. И Подоконник — тоже.
Стив развернулся в кольце его рук и обнял в ответ.
— Прости меня, — сказал Баки. — За то, что втравил тебя в это. За то, что тебе пришлось просидеть со мной две недели на краю земли и терпеть мое плохое самочувствие.
— Ты помнишь, сколько я болел зимой тридцать девятого? Ты возвращался под утро из доков и шел в аптеку, потом грел молоко, перестилал постель, ходил за врачом и один раз — даже за священником. Я говорил…
— … брось, Бак. Я справлюсь сам.
— И слышал в ответ: справишься, только ты не один, у тебя есть я. С тех пор ничего не изменилось. У меня есть ты. И я хочу, чтобы так было как можно дольше.
Баки смотрел на него долго, испытующе, будто пытаясь понять, что чувствует Стив на самом деле.
— По поводу того, что я нес эти долгие две с половиной недели. О своем отношении к тебе…— наконец, медленно, будто на ощупь пробираясь в темноте, произнес Баки.
— Я понимаю, — ровно ответил Стив.
— Нет. Не понимаешь, — Баки смотрел все так же прямо, но в его глазах, на самом дне, Стив видел смущение пополам с решимостью. — Я не возьму назад ни единого слова. Теперь ты… — он на мгновение отвел глаза, но тут же взял себя в руки, — ты в курсе истинного градуса моего помешательства. Мне не жаль, что так вышло. Пожалуй, я даже куплю Старку приличный виски и позволю ковыряться в этой чертовой железке,— он на пробу сжал и разжал металлический кулак, — сколько ему будет угодно. За то, что я сегодняшний заново вспомнил, каким был тогда, в сорок третьем. Что чувствовал к тебе. Как остро, почти болезненно ощущал твою близость, нашу дружбу. Ловил твое настроение, как флюгер — ветер. За то, что смог дать тебе то, чего ты заслуживаешь — эмоции. За твои крики и сломанную кровать. За безумное, острое счастье от осознания, что, несмотря на изменившийся, безумный мир вокруг, на скоростные лифты, летающих роботов, машины, рекламу, телефоны-компьютеры, ты остался прежним. И по-прежнему позволяешь чувствовать себя. И за то, что я могу теперь об этом сказать, ведь ты видел меня всяким и все равно не отвернулся. За то, что я понял — ты простил меня.
