Литмир - Электронная Библиотека

Дождь тихо лил слёзы вместо мужчины, который разучился рыдать ещё в начале войны, и убаюкивал. Засыпая, он вспоминал, как улыбалась мать, и добрые, родные глаза отца. Родителей он не видел почти четверть века, и не увидит уже больше никогда.

Отец умер от удара семь лет назад, а мать после этого впала в забытье и скончалась всего за месяц до возвращения сына с войны. Хоронили её без плиты лишь трое слуг.

Когда долгожданный сон уже заволакивал разум, мужчина вспомнил свою возлюбленную. Такой, какой увидел впервые на Мосту Судьбы и полюбил с первого взгляда, а не надменной красавицей, разбившей ему сердце двумя годами спустя. Он попытался представить её теперь, в её сорок лет, не зная даже, жива ли она, но не смог. Все эти годы любимый образ не тускнел и не менялся, давая ему силы выстоять в жестоких сражениях и походах. Только стоило ли оттягивать смерть? С этими мыслями мужчина и уснул.

Спустя четыре дня, вечером, в канун Нового Года, мужчина при свете старой глиняной плошки из подвала скрипел пером в кабинете. Он писал завещание.

В этот день было особенно холодно в нетопленном уже три месяца особняке. Рука мужчины дрожала от ежевечерних ужинов их крепкого вина, но он упрямо выводил все необходимые слова. Плошку хозяин особняка нашёл в подвале, а масло для неё взял из немногочисленных запасов отца в его шкафу, и предназначалось оно для его алхимической горелки, а не для плошки, освещавшей дом прапрадеду хозяина. Денег на свечи давно не было. А теперь уже и на еду.

Дописав завещание, мужчина капнул красного сургуча на него и сделал оттиск фамильной печатью, что хранилась в сейфе. Кроме печати, в сейфе больше ничего не было.

Мужчина не любил бывать в кабинете - невыводимый запах травяных настоек слишком ярко напоминал о покойном отце.

Сегодня он впервые не закрыл сейф. Печать взял с собой, а дверцу приоткрыл, чтобы листок пергамента с завещанием сразу бросился в глаза вошедшему в кабинет старому лакею.

Сунув последнюю бутылку в карман плаща, мужчина вышел из дома. Поглядел в последний раз на особняк, где родился и вырос, и больше не оборачиваясь, зашагал к Мосту Судьбы. Сегодня мост назывался так потому, что там оборвётся его судьба.

Пока ещё он был трезв, но так и тянуло откупорить бутылку вина и приложиться к ней.

Окна домов в этот день были особенно мучительны взгляду. Все светились ярче обычного, часто на подоконниках стояли свечи в колпачках из цветного стекла. Над дверями домов чуть подрагивали и мерцали бумажные фонарики. Иногда матовые занавеси были торжественно отдёрнуты и горела ёлка с маленькими свечками и бумажным гирляндами. Вокруг дерева суетились детишки, взрослые одёргивали их, чтобы те не открывали раньше времени подарки в разноцветных коробках с бантами.

Лишь горгулии на крышах особняков недовольно щурились, сложив крылья - единственные, кто разделял с мужчиной неприятие всеобщего веселья.

Чтобы попасть на любимый мост, мужчине всякий раз приходилось терпеть эту казнь яркими окнами счастливых семей, но лишь в канун нового Года казнь была почти смертельной. Когда Мост Судьбы замаячил впереди, последние мысли, заставлявшие мужчину цеплять за свою жалкую жизнь, поутихли.

На этот раз фонаря на мосту не было. Губернатор города, возможно от нехватки средств после изнурительной войны, распорядился не тратиться на шесть праздничных мостовых фонаря и дорогостоящий чужеземный газ.

А мужчина прошёл на середину моста и прислонился к перилам. Моросил дождь, но тумана сегодня не было и обе части города проглядывались до самых стен, словно на ладони.

Город пылал праздничными огнями: жёлтыми, красными, синими, зелёными. На далёких площадях начинались гулянья вокруг высоких елей.

Мужчина усмехнулся своим мыслям - для него на Мосту Судьбы не зажгли даже один фонарь, хотя в детстве такая традиция не нарушалась.

- Всё, что не делается, всё к лучшему, - усмехнулся он и воткнул витой ключ от особняка в корковую пробку бутылки.

Раздался лёгкий хлопок - крохотный праздничный залп, который он устроил себе сам.

Первый глоток терпкого вина согрел горло, оставив послевкусие изюма. Он рассмотрел при свете праздничного города этикетку - эту партию вина заложил в погреб его дед полвека назад, незадолго до кончины. И последняя бутылка терпеливо дожидалась внука в груде опилок за одной из давно опустевших винных стоек. Для этого дня.

Второй глоток погрузил его в воспоминания. Вино, выпитое в одиночку, так или иначе вызывало в памяти давние картины, словно эликсир его прапрадеда, по семейной легенде, бывшего великим алхимиком при короле. Только если вино это пьёт не заложивший напиток в погреб, то воспоминания вовсе не о лете, когда вино было заложено.

Мужчина вспомнил, как единственный раз в жизни, на шестнадцатый день рождения любимой, они пили вино вместе. И что её жаркие поцелуи в тот вечер были слаще всех, что до неё и после.

Вздохнув, он сделал долгий, третий глоток.

Отправленный мушкетёрами домой в день, когда началась война, юноша просидел в особняке пять дней. И не прикасался к вину, пока длился комендантский час, чтобы не убить себя затем в хмельном настроении. На шестой день последний, уже почти выучившийся курс академии: пять студентов и семь студенток, готовившихся стать лекарями, собрали вместе и распределили поровну между сотнями мушкетёров в двух казармах. Лекторы провели быструю завершающую лекцию и раньше срока, впервые за сотню лет, студенты получили лекарские грамоты.

Дальше был стремительный марш на юг, на скудном пайке с пятичасовым сном. Тяготы похода отогнали мысли о разбитом сердце, но едва молодой лекарь мог побыть наедине с воспоминаниями, как перед глазами вновь возникало лицо любимой, с колдовскими тёмными очами.

Южное королевство вероломно напало на родину лекаря. Все гарнизоны стягивались в большую крепость на перевале в горах, и там снега было сколько угодно. Пришлось исцелять и снимать муки не только раненых, но и обмороженных лютым холодом. И так прошло три года. Затем крепость опустела - всех отправили на войну, а лекарей - прямо на поле боя. Молодому врачу везло - в восемнадцати сражениях полегли все его друзья и подруги из академии, кроме одного. Лучшего друга. Его юноша вытащил с поля битвы сам. На спине.

На пятнадцатый год войны погиб и последний друг. В ту кровавую ночь лекарь впервые рыдал со дня расставания с любимой.

А боль разбитого сердца за столько лет прошла, оставив лишь светлое чувство, такое же, как и в первый год их свиданий. Всё, что он делал, делал ради неё, чтобы возлюбленная могла спокойно спать в родном городе, пусть и с другим. Говорят, что любовь не умирает, но засыпает, если долгие годы не видеть любимую. И может спать до конца жизни, если только её не разбудит вновь та, ради которой бьётся сердце всю эту жизнь.

Его сердце билось ради неё. И он мечтал вновь увидеть любимую, когда вернётся с войны. А между тем задумался, что многие из тех, когда он вылечил, станут калеками, просящими милостыню на стылых улицах. И решил, что лучше убивать врагов, чем исцелять своих солдат, обрекая многих на незавидную жизнь увечных, пусть и живых.

В сражениях он уже не раз защищался с помощью трофейного мушкета, и в солдаты его записали сразу. Больше он не лечил, лишь убивал. Судьба спасала его от гибели десятки раз. На двадцатый год войны его произвели в офицеры. Война всё не заканчивалась. И сражения почти всегда происходили на границах стран, лишь изредка армии заходили вглубь чужой державы, быстро оттесняемые обратно. Выросло новое поколение новобранцев и вновь гибло.

В одном из походов на дальний юг мужчина впервые лицезрел летнюю грозу и увидел молнии. Одна из них ударила во вражеского кавалериста и сразила насмерть. И тогда враги, уже заключившие отряд, где сражался офицер, в смертельное кольцо, ослабили натиск, и он смог с горсткой мушкетёров вырваться из окружения, точно сам Творец хранил его, хотя для своей страны он погиб на целых полгода.

3
{"b":"605190","o":1}