Ни Артем, ни Глафира, ни молчаливые бодигарды ей помогать в побеге не станут. И когда Самарский вернется, тоже помогать не станут. Стоило только подумать об этом, как по спине шел холодок. Долгие часы она провела в раздумьях о том, что тогда произошло, и как избежать повторения.

Он был пьян, зол, как никогда опасен. Он не был в состоянии ни слушать, ни реагировать. И единственный способ избежать повторение – изменить свое с ним поведение. Свой страх нельзя демонстрировать, это законы всего живого, они спрятаны глубже человеческой морали, государственных предписаний. Страх – главный признак жертвы, и именно он привлекает охотника. Не будет страха, не будет желания постоянно пугать. Ведь наверняка, он снова просто хотел поиздеваться, может, ждал, что расплачется, может, что согласится поделиться еще какой-то ценной информацией.

Проблема лишь в том, что осознать легче, чем воплотить в жизнь. А это предстояло сделать скоро, очень скоро. Если Глафира права, Самарский должен был вернуться уже сегодня.

– Это совершенно не мое, простите, – Саша виновато улыбнулась, чувствуя, что рука уже порядком затекла, а белки все никак не хотят образовывать устойчивую пену.

– Не переживай, у тебя получается намного лучше, чем у большей части знакомых мне молодых девушек. У вас теперь есть миксеры, блендеры, это только такие развалины как я продолжают работать венчиком, – Саша отвлеклась, следя за тем, как женщина умело расправляется с тестом.

На кухне их оставляли одних. Саша сильно сомневалась, что это происходит по воле Артема, просто ловила несколько раз направленный поверх ее плеча взгляд Глафиры, по-настоящему гневный, и понимала, кто в этом доме авторитет. Именно поэтому большую часть дня Саша и проводила тут, чтобы на время забыть о собственном заключении, конвое за спиной и не слышать звука волочащихся следом железных кандалов, которые она явственно ощущала на лодыжках.

– А теперь смешиваем, – Глафира забрала миску, соединяя получившуюся массу со своей.

– Вы настоящая искусница, честно, я никогда не думала, что смотреть, как человек готовит, может быть так увлекательно… – девушка подперла подбородок кулаками, внимательно следя за манипуляциями.

– Перестань, малышка, – в последнее время Глаша называла ее именно так, или Сашенька. Странно, ново, ласково, и происходи все при других обстоятельствах, было бы чертовски приятно. – Неужели ты в детстве не смотрела, как готовит мама? Я помню, это была моя любимая забава, да и Слава взбирался на стул, стоило мне взяться за очередной пирог. Дети, они ведь одинаковые…

– Нет, – сколько Саша себя помнила, готовкой у них всегда заведовали кухарки, вселяющие в девушку скорей страх, чем желание понаблюдать за их творческим процессом. Хотя он и не был творческим – отлаженные механические движения, получалось неизменно вкусно, но не так… Не было главного ингредиента – любви.

Подняв на секунду взгляд, Глаша тепло улыбнулась девушке. Она нуждалась в таком как девочка собеседнике, ей импонировала Саша, нравилась искренность и скромность.

– Я очень рада, что в доме наконец-то появилась такая гостью, как ты, Сашенька. Честно, на старости лет большего счастья для меня не сыскать.

– Я не гостья, – Саша вдруг перестала улыбаться. Единственный человек, перед которым ей не хотелось притворяться – Глаша. Саша не нуждалась в жалости, но и видеть, как женщина подыгрывает Самарскому, тоже не хотела. Когда-то она сама соврала, чтобы не волновать Глафиру, но с того времени много воды утекло… – И вы прекрасно это знаете.

Продолжая вмешивать белки в тесто, Глаша попыталась сделать вид, что вдруг оглохла. Ей нравилось подобное общение ровно до того момента, как затрагивалась щекотливая тема. Она прекрасно понимала, что только ей из них двоих легко сделать вид, что ничего экстраординарного не происходит, но и радости от редких Сашиных выпадов не испытывала.

– Где мы? – девушка посмотрела на домоправительницу с такой мольбой, что сердце дрогнуло… Лишь на миг, а потом, Глафира сделала то, что обещала. Важней всего на свете – сдержать слово перед тем, кто дорог, пусть сто раз неправ, пусть бывает груб, пусть больно ранит, для нее нет человека ближе, чем Слава.

– Я не могу сказать, Ярослав не всегда прав, но поверь, он знает лучше.

– Что? Что он знает лучше? Кого держать силой в доме, не давая возможности даже элементарно понять, где ты находишься? Будто благо предлагать возможность прогуливаться по этому самому гребаному дому? Он благородный рыцарь, по-вашему? Яр… он такой… он сильный, умный, благородный. Да последний подонок этот ваш Яр! Ненавижу! – венчик, которым Саша еще минуту назад так старательно перемешивала белки, с грохотом ударилась о пол, забрызгав все вокруг.

Не сдержалась. Она не собиралась кричать, не хотела пугать своей гневной тирадой Глафиру, да и слов таких говорить не собиралась, просто нервы не выдержали лицемерия еще и с ней.

Глафира же перевела взгляд с лица, переполненного гневом и обидой, на пол.

– Я схожу за тряпкой, – прежде, чем собеседница успела возразить, извиниться или попытаться продолжить разговор, скрылась за дверью.

– Черт, – Саша слезла с высокого стула, собираясь наклониться за все еще перекатывающемуся по полу венчику. Надо успокоиться, а когда вернется Глаша – извиниться. Таким своим поведением она ничего не добьется, ни сочувствия, ни помощи. Если Глафира хочет считать, что ее Самарский так хорош, пусть считает, надо доказать, что и она не плоха, достойна доверия и помощи.

– Перестань пугать Глашу, малышка…

Он давно уже стоял у арки, ведущей в кухню, вернулся около получаса тому, и первым делом решил прийти с повинной к Глафире. Два дня не прошли зря, он многое понял и сделал выводы. Ему нужно лучше контролировать себя и тогда ситуация не будет выходить из-под контроля.

Прежде чем войти, мужчина прислушался к происходящему на кухне. Теперь понимал, что сделал это не зря. Если сначала все было мирно, даже как-то слишком идеально, стоило коснуться опасной темы, как все изменилось. Когда Яр дал добро на знакомство Глафиры и Саши, он предполагал, что такое возможно, но почему-то был уверен в няне, и не прогадал…

Расстояние, разделяющее дверь и стол, Яр преодолел в три шага, вновь выпустившую из рук венчик от неожиданности, Сашу прижал к столешнице всем телом, а свою просьбу-приказ прошептал над самим ухом:

– Она не скажет тебе ничего, потому что я об этом попросил. Хочешь что-то узнать, спроси у меня.

И так же легко, как мгновение тому припечатал к столу, теперь развернул, поддел пальцем подбородок, запрокидывая голову, а потом жадно поцеловал. Как тогда, впервые, до звонка. Контролировать себя с ней пока не получалось. Но это его беспокоило меньше остального.

В голове у Саши творилось что-то странное, он застал ее врасплох, заставил смешаться все чувства: и гнев, и страх, и странный трепет. Упершись о столешницу, она попыталась отклониться, не помогло.

– Отпусти! – ее продолжали держать в ловушке, оторвавшись от губ, Яр сделал несколько глубоких вдохов. Он чувствовал, как прижатое тело бьет мелкая дрожь.

– Как дышится?

– Отойди от меня! – забота, блин. Так и хотелось сказать, куда он может засунуть свою заботу. Странное сочетание сейчас бурлило в крови, но девушка даже не знала, чего в нем больше – страх, посылающий импульсы дрожи по всему телу или желание ударить его хорошенько, а еще лучше – расцарапать лицо.

– Артем купил все необходимое?

– Если ты думаешь, что я буду благодарить тебя, ошибаешься! Отпусти! – мысли снова спутались, снова нестерпимо хотелось куда-то убежать, от него, подальше. Боже, где Глашу носит так долго?

– Даже не надеялся… – ему, видимо, показалось мало, снова склонился, снова собирался поцеловать, но Саша успела отвернуться. – Я приду сегодня.

– Иди к черту! – от шепота, щекочущего волосы за ухом, задрожали даже коленки, но от своего недавнего решения, Саша отказываться не собиралась – она не жертва, они враги, на равных.