Я ожидал, что веревка натянется на шее до предела, но когда не испытал даже легкого, сродни неясной тени, намека на горечь или удушье, я понял. Петли больше не было. И шею даже не саднило от ее недавнего захвата.

— Неплохо, — сказал я и почти не соврал. Было бы лучше, если…

— Mi chico?

Я вздрогнул, резко обернулся на голос. Пако шел в нашу сторону, чуть прихрамывая на левую ногу — черт, видимо, не так слабо приложил его минувший бой.

Он подошел, обнял меня за плечи рукой, буквально повиснув на мне, чтобы не держать вес целиком на поврежденной ноге.

— Ты в порядке? — спросил я, нахмурившись.

— В полном, — он напряженно улыбнулся. Снял очки, дужкой зацепив их за край майки, и вперил в ничего не подозревавшего Хантера пристальный взгляд обманчиво теплых карих глаз.

Недобрый знак.

— Пойдем ко мне, — предложил я, вцепившись в его руку — просто, чтобы успокоить. Обернулся на Хантера и сказал торопливо: — Еще увидимся, Хант. Ты, это, не пропадай, окей?..

Хантер чуть удивленно кивнул.

Я отвернулся и больше на него не смотрел. Мне не хотелось. Быть может — потом? Встретимся, выпьем по банке холодного пива где-нибудь в Уильямстауне.

Но сейчас у меня была одна забота.

Я снял очки Пако с ворота его майки и сказал, усмехнувшись:

— Надень, ублюдок. Не пугай народ.

*

Впервые Пако поцеловал меня только через месяц.

Мы сидели на полу моей спальни, пытаясь в четыре руки дописать конспекты к грядущим тестам. Почерк у него был корявый и на мой совсем не походил, но жаловаться не приходилось — слишком мало времени оставалось, и слишком много я спустил, катаясь с Пако по его боям и застревая до утра в баре, отмечая его победы и зализывая с ним раны после проигрышей.

Он как раз дописал свою часть и смотрел на меня сквозь очки, по обыкновению очень внимательно и долго. Естественно, через пару минут я уже не мог сосредоточиться на чертовых словах.

— Ну, что тебе? — спросил я с обреченным вздохом, отложив карандаш, а Пако вдруг схватил меня за запястье, резко потянул на себя и жадно приник к моему рту.

Может, это больше походило бы на поцелуй, если бы я отвечал, а не просто замер в ступоре, чувствуя, как пленительно медленно его язык огладил мои губы, их раздвинув, и встретился с моим языком. Но на мгновение, всего на одно, мне стало так хорошо, что я чуть не отключился.

— Прости, — спустя пару секунд Пако отстранился и нахмурился. — Я не хотел.

— Чего? — возмутился я, когда он вытер губы ладонью. Вытер губы после поцелуя со мной. — Ты охуел?

Я схватил его за ворот майки и притянул обратно к себе.

Осторожно, будто разрешения спрашивая, взялся за дужки его очков.

— Снимай, — сказал Пако хрипло. Глаза его, когда я стянул с него авиаторы, были полны того чувства, от которого у меня сладко заныло в паху. — Сейчас… они мне не нужны, mi chico.

*

Мы не трахались. И даже не спали.

У меня никогда не было подходящего слова для того, чтобы описать, что между нами происходило, и что мы делали.

Просто я приплетался с мойки, а Пако — либо провожал меня, либо приезжал после боя.

Он целовал меня несдержанно, вжимая лопатками в стену, тянул вверх полы моей майки. Тесно льнул разгоряченным телом к моему, позволял снять с себя очки и смотреть ему прямо в глаза. Охуенно красивые карие глаза, темные и до краев полные того, что мы не произносили вслух. Просто чувствовали.

Я зарывался пальцами в его волосы, черные, будто с проседью, вел его к кровати и опрокидывал на спину. Боялся не коснуться его лишний раз, боялся оторваться от него на лишнюю секунду.

Пропадал где-то там, в движениях его сильных уверенных рук, которые гладили мое тело. В шепоте на ухо, когда Пако подминал меня под себя и легонько терся полувставшим членом о мои ягодицы.

В касаниях его теплых ласковых губ, когда я прижимался к ним виском. Когда я задыхался, чувствуя его в себе, и до исступления и гортанного тихого стона в сжатый кулак желал разрядки. Когда доверчиво подставлял шею под новую петлю. Ту, в захвате которой уже был он.

Нам было хорошо.

Когда по телу раскатывалась первая истома, и после, когда мы лежали, пытаясь отдышаться, сплетаясь руками и ногами, под одним одеялом. Нам было хорошо, когда я мягко целовал Пако и молча, одной лишь едва заметной улыбкой предлагал поменяться местами.

Каждую ебаную ночь.

Каждый этот чертов момент, что я видел его. Спокойного, отпускавшего защиту, доверявшего мне так, как он порой не доверял самому себе. Зверя, не уставшего бороться, но нашедшего свою отдушину.

Пако засыпал, обняв меня со спины, а я еще лежал и смотрел в полутьме спальни на сигареты и очки, оставленные на тумбочке.

Мы были закрытыми книгами со склеенными страницами и стояли корешками внутрь в дальнем углу библиотеки.

Но мы стояли на одной полке.