Хэлен забрала меня на углу Девон и Норленд стрит.

— Ты пьян? — она потянулась через коробку передач, чтобы открыть дверь с пассажирской стороны, и окинула меня придирчивым взглядом.

— Немного, — соврал я, плюхнувшись на сидение.

Открыл окно и высунул голову наружу, когда Хэлен тронулась с места. Ноябрь жарил как не в себя в предчувствии долгого австралийского лета, но духоту по-прежнему разгонял прохладный, приходящий с континента муссон. Он-то и остудил немного мою бестолковую голову, которая не так давно пережила атаку горячим грогом и пивом.

Я боялся только, что если сунусь целиком обратно в салон, то заблюю Хэлен ее новенькую бежевую обивку. А больше я ничего не боялся. Наверное, не боялся даже пойти и набить морду этому ублюдку, Андресу Бойду. И плевать, что он был в полтора раза больше и сильнее меня.

Просто хотелось выпустить пар.

И чтобы Андрес зарубил себе на носу — если обидит Хантера, я сделаю что угодно. Подсыплю ему яд в кофе или придушу шнурком от кроссовка, обставив все как несчастный случай.

Но тот день, когда они забирали вещи Хантера из общаги, подсказал, что эти двое в собственной, другим непонятной манере были счастливы. А я оказался один. Где-то на обочине, что вовсе не стало в новизну.

Я вынул из кармана куртки помятую пачку «мальборо» и зажал последнюю сигарету между губ, несильно потянув через нее воздух. Помню, еще не начал курить толком, но уже ловил кайф от такого вот слабого и холодного табачного веяния, проходившего сквозь ацетатное волокно.

Оно успокаивало.

— Шин? Тебе надо купить новую пачку? — спросила Хэлен, свернув на заправку. — Могу захватить на кассе.

— Ага. Спасибо.

Хэлен, моя милая голубоглазая Хэлен никогда не спрашивала о том, что творилось у меня внутри. Она наблюдала, делала выводы, но никогда не лезла ко мне с расспросами. Быть может, потому что привыкла к моему молчанию еще больше, чем привык к нему я.

*

Дни тянулись медленно, словно патока.

Я ходил на супрамолекулярную химию, делал проекты и неторопливо работал над курсовой. Мыл тачки за небольшую плату, курил, иногда позволял себе выпить. Но самое паршивое заключалось не в рутине, а в мыслях, на которые она неминуемо толкала — где ж я так безбожно проебался? В каком месте я не был для него достаточно хорош?

С Хантером я теперь едва пересекался. Только в лабораторной, когда совпадали пары, да мимоходом — в столовой, где мы долго не задерживали друг на друге взгляды. Он кивал, улыбался и проходил мимо, а я тупо не реагировал, стоя со своим подносом в очереди. Мне хотелось обернуться, хотелось посмотреть.

Впериться так, чтобы в глазах зарябило, в его светлую взлохмаченную макушку.

Но не хватало сил.

Не хватало выдержки.

Блядь.

Да, мне до одури хотелось догнать, схватить Хантера за костлявые плечи. Сказать, как сильно он был мне нужен, как сильно все во мне им горело, наобещать всего и сразу, глупостей наговорить, зацеловать его тонкие бледно-розовые губы, потащить подальше от любопытных людских глаз. Но в горле вставал горький здоровенный ком, легкие наливались тяжестью, и я не мог. Даже пошевелиться, не то что его окликнуть.

Я понимал, что если так поступлю, то сделаю только хуже. Нам обоим. Я не имел права рушить спокойствие, которое он обрел.

Поэтому я не смотрел. Но ежедневно ловил на себе долгие пристальные взгляды.

Не Хантера, а того, другого. Когда я понял, что он за мной следит, мне стало слегка не по себе. В курилке, на парковке у кампуса, даже через распахнутое окно, когда я торчал с учебником на подоконнике спальни.

Наверное, кто-то меня проклял сверху на гребаных латиносов.

Конкретно этот даже отдаленно не напоминал породу Бойдов. Они были все как на подбор широкоплечие, рослые и смуглые, будто всю жизнь пробатрачили на плантациях в Мехико. А Пако — имя подсказала нашивка на кожанке — особой крепостью тела не отличался.

Тщедушный малый, хоть и высокий. Не бледный и не загорелый, а так, серединка на половинку. В угольно-черной копне его затесались сизоватые пряди. Будто Пако, по виду не старше моего, седел раньше срока.

Он носил красные здоровенные очки-авиаторы и куртки на пару размеров больше нужного. Дымил «Лаки страйк», зубами смачно давя ментоловую и ягодную капсулы внутри фильтра, когда приходилось затормозить у урны, делая вид, что он вообще не за мной шел. И он постоянно на меня пялил — из-за стекол очков толком не было видно его глаз, но я чувствовал этот взгляд.

Долгий, ленивый и изучающий.

Пако дюйм за дюймом меня обшаривал глазами, как смесь в пробирке, и это не могло не раздражать.

Он не подходил и не пытался заговорить. Просто пристраивался ко мне тихим хвостом, молча и на расстоянии провожая от общаги на пары и от пар по пути к автомойке. Вечером, когда стихала жара, и теплый ноябрьский воздух дышал запахами остывающего асфальта, он брел позади меня по дороге, то исчезая, то снова появляясь в блеклых лужах фонарного света.

Мы играли в терпение и тишину, и у обоих, надо сказать, поначалу выходило неплохо.

Впервые заговорили мы только через пару недель. Я завалился в бар после работы, желая немного расслабиться и погасить роившиеся в голове невеселые мысли. Заказал грог и холодное пиво, чтобы на корню убить способность думать и анализировать. И почти не удивился, когда Пако плюхнулся рядом, перехватил бутылку пива, которую бармен мне протянул, и беспечно сообщил:

— Я заплачу.

Он так ловко открыл пиво выверенным ударом крышки о край барной стойки и поймал хлынувшую пену губами, что я заткнулся, заглядевшись, и не стал спорить. У меня никогда не выходили эти дешевые, но зрелищные понты.

— Ты следишь за мной, — сказал я. Стал пить грог быстро, будто это был лимонад, потому что настроение испортилось, и проводить остаток вечера в баре уже не хотелось.

— Ты очень наблюдателен, mi chico, — Пако растянул губы в ухмылке.

Пили мы молча и невдумчиво, как если бы чувствовали за этим будничную тяготящую необходимость. Потом Пако расплатился за обоих, и мы пошли по направлению к кампусу. По отдельности, конечно — я шел чуть впереди, курил свои «мальборо» и не чувствовал ничего, кроме легкого головокружения и пустоты черепной коробки, а Пако привычным хвостом меня провожал.

Даже дико стало как-то от сложившейся ситуации.

И смешно.

Пако остановился за несколько шагов до крыльца спального корпуса, проследил за тем, чтобы я поднялся на нужный этаж и зажег свет в своей комнате. И только тогда я увидел в окно, как он развернулся и побрел прочь, сунув руки в карманы безразмерной куртки.

— У тебя сталкер завелся? — спросила на следующий день Хэлен, подбросив меня на автомойку.

Пако обнаружился на своем посту. Сидел на старой перевернутой бочке и болтал длинными ногами, подставив лицо жаркому ослепительному солнцу. Неизменные очки-авиаторы скрывали добрую треть его лица, а на губах блуждала легкая улыбка.

«Безработный он, что ли?» — пришла в голову отравленная раздражением мысль.

— Сраные латиносы, — буркнул я тихо.

— Что? — не расслышала Хэлен.

— В первый раз этого парня вижу, — произнес чуть громче, вышел из машины и махнул подозрительно сощурившейся Хэлен рукой. — Передавай привет Хантеру.

— Правда передать? — уточнила она.

— Нет, конечно.

Хэлен уехала, а я направился мимо Пако к огороженной легкой складной ширмой служебке, чтобы переодеть рубашку на грязную, с разводами машинного масла и пота майку. Я своему терпению не изменял, а вот в Пако, судя по всему, заиграло нечто любопытное.

Он соскочил с бочки, подошел, когда Майкл, сунув мне ведро и тряпку, свалил на перекур. И сообщил, как если бы мы продолжили недавно прерванный разговор:

— Андрес велел следить, чтобы ты не наделал глупостей.

— Ого, — новость была лишена особой неожиданности, но я все равно удивился. Поставил ведро у замызганного джипа, намочил тряпку в мыльной воде и принялся за капот. Усмехнулся с издевкой: — Ты поэтому забрал мое пиво? Чтобы я не надрался и не пошел вешаться с тоски?