— А что если?.. Если он никогда не примет меня обратно? Если прогонит?..

«Может он меня никогда не любил?»

— Никогда… странное слово, такое противоречивое, не произноси его более, ты справишься.

Картинка рассеялась, и Иде пришла в себя. Она, одновременно радуясь и огорчаясь, думала над словами Гордона, над тем, как он это произносил — мягко и спокойно, как все старики. Может, этот сон был вещим? Может, дела правда пойдут на лад? Кто знает.

***

Летнее и теплое утро. Встающее на востоке солнце озаряло и без того белую палату, где не было Иде, которая уже встала и ушла. Ушла выкидывать мешок с пищей в унитаз и яростно смывать всё это. Чистить так, чтобы никто не узнал и не увидел. Девушка отдраила унитаз, ухмыляясь. Потом схватила из сумки деньги и выбежала на улицу.

Она купила пирожные «Вупи» в ларьке и, сидя на лавочке, жадно поглощала их, запивая пакетированным соком. Полуторами литрами пакетированного сока.

К слову, Стэн ей так и не ответил. Еда стала заменителем общения, штукой, помогающей вырабатывать эндорфины. Она ела изо дня в день, сутками. Пирожные, супы, торты, бананы, салаты… Забавно, она делала то, чего раньше не делала — ела непомерно много, не вызывая рвоту. Психотерапевт держит Иде на сильных антидепрессантах и транквилизаторах. Это позволяет меньше думать о еде, о калориях, о проблемах, хотя странные мыслишки всё же временами проскакивают в её недолеченной голове. Шарлен [психотерапевт, как оказалось] боится синдрома отмены, боится, что Иде вновь займется диетами и отработкой поглощенных калорий спортом. Она лично контролирует смену мешков и вес девушки. К тому же, сейчас Иде частично живет у неё дома, хотя большую часть времени она проводит в больнице, с Шарлен и другими врачами.

— Снова пирожные? — Шарлен опустилась на скамью, сложив руки на колени. — Не будет плохо?

— Не будет… может, тоже хотите? — Она протянула десерт врачу, и та присоединилась к трапезе.

— Скоро взвешивание, за тобой зайдут сестры.

— Уже? Недавно ведь взвешивали… — Иде задумалась о времени и о том, какое сегодня число и месяц. В палате нет календарей и часов, а телефон совсем разбился, и на экране ничего не видно.

Она нахмурилась и смотрела меж деревьями на окна старой постройки, откуда выглядывало два счастливых лица: мужское и женское. Двое смеялись и вдруг пропали, потом появились вновь и, заметив наблюдение за ними, угрюмо закрыли окна жалюзями, высунув из-под них красноречивый средний палец.

— Больше трех месяцев уже прошло, милая. Ты ешь пирожное, ешь… ведь растает. — Шарлен довольно потягивала сок, расстегнула верхние пуговицы белого халата и стерла пот со лба розовым платком. — Я думаю тебя скоро выпишут, сможешь жить у меня, но домой всё же придется вернуться.

— Почему?.. Столько времени прошло… а сколько прошло с момента, когда меня сюда перевели? — от удивления Иде широко распахнула глаза и выронила дорогое «Вупи» на дорожку.

— Почти год уже…

— Что? Так много? Я так долго не была дома и не виделась с мужем? У меня столько времени из носа торчит эта гадкая трубка? — девушка застыла, пыталась произвести расчёты в голове, но ничего не получалось, и она лишь морщилась, мотала головой из стороны в сторону, старалась сосредоточиться, но у неё не выходило, — это из-за лекарств? Я потеряла счет времени из-за лекарств?

— Да… Поначалу препараты были очень сильными, в совокупности с седативными и обезболивающими таблетками. Ты много спала, была безумно вялой… засыпала в разговоре и в туалете…

— Вот почему я так забылась… мне выходит почти двадцать пять?

— Да. День рождения же в сентябре.

— Ого, — полушепотом произнесла Иде, опустив взгляд в землю. Она подняла упавшее пирожное и унесла в урну, где его мгновенно склевал скачущий рядом ворон.

— Давай, возвращайся в больницу, сегодня тебе скажут твой вес, и, скорее всего, выпишут. Назначат лекарства, уменьшат дозу антидепрессантов и транквилизаторов, — Шарлен положила руку на плечо девушке и добавила, — ты сможешь поехать ко мне, я дам ключи. Но потом приезжает племянник. Ему всего десять, он не поймет.

— Я понимаю, наверное, я пойду уже обратно, — Иде встала на ноги и медленно пошла по выложенной щебнем дорожке, между высокими пихтами, создающими тени. Она изредка поднимала голову вверх и прищуривалась.

Легкий ветер обдувал её тело, развевал отросшие до лопаток светлые волосы, такие взъерошенные и небрежно рассыпанные по оголенным плечам. Иде поправила сползающую юбку, немного втянула округлившийся живот и, стесняясь, заползла в терапевтический кабинет, где её ждал Джордж, пара сестричек и Шарлен, гордо восседавшая в кресле.

Посреди комнаты большие весы, они сделаны из металла и, наступая на них, Иде каждый раз чувствовала пробегающие по телу мурашки от стоп до головы, она съеживалась, ждала момента, пока её отпустят и она пойдёт пить чай. Кроме весов, в кабинете есть шкаф, очень высокий и серый. Что в нем — знают лишь врачи. Этот шкаф служит скорее аксессуаром, заполнителем пустого пространства, чем рабочей и нужной вещью.

Иде осторожно открыла дверь и вошла внутрь. Она легонько поправила трубку, торчащую из носа и встала перед докторами, скрестив носки и уведя руки за спину. Короткая майка поднялась и обнажила выпуклый пупок, который она тут же прикрывала, смотря в пол.

— Становись на весы, — полная женщина под руку подвела её к весам и настроила шкалу измерений.

Иде сняла обувь и, оставшись в одних белых носках и нижнем белье, отвернулась спиной к сестре.

— Можешь повернуться, если хочешь.

— Я боюсь, скажите мне лучше сами.

Шарлен и Гордон подошли к весам и встали рядом с женщиной, которая тщательно проверяла значения на весах, записывала это на листок, именуемый анамнезом, и вкладывала его в потрепанную медицинскую карту.

Трое переглянулись. Они улыбнулись друг другу и зачем-то захлопали в ладоши.

— Чего вы? Что там? — Иде испуганно обернулась, почесала кончик носа и удивлённо взглянула на людей в белых халатах.

— Ты смогла. Господи, ты смогла! Ты понимаешь?! — Смеющаяся Шарлен накинулась на Иде, обнимая её. Та же лишь улыбнулась, кивнула головой и спросила:

— Сколько?

— Чего «сколько?»

— Вешу я сколько? — скептически спрашивала Иде.

— Ну… эм… — сестра засуетилась.

— Ваш вес в норме для вашего роста, пациентка, — облегчённо ответил Джордж.

— Сколько?

— Сто двадцать один фунт*.

Иде задумалась, вспомнила свой прежний вес и вдруг заплакала. Она слезла с весов и принялась вытирать слёзы, не перестающие капать.

— Чего ты плачешь? Ты можешь жить! Можешь есть! Можешь радоваться, — неожиданно проговорил мужчина, подкрадясь к ней со спины.

— Да кому я нужна?! — Иде вскрикнула, в её глазах лопнули капилляры, и оттого те стали совершенно красными. Девушка подошла к своим вещам и медленно надевала их, разглядывая свои руки.

— Ты нужна мужу, маме, брату, в конце концов, — спокойно ответила Шарлен, присев подле Иде. — Езжай домой, Стэн будет рад.

— У него уже есть кто-нибудь, зачем ему больная квакша? — Иде быстро вышла из кабинета.

***

— Иде, ты чего? — в палату зашла Шарлен с несколькими листками исписанной бумаги. — С чего ты взяла, что у него кто-то есть и что ты «квакша больная?» — Женщина опустилась на край койки и смотрела на мотающуюся по комнате Иде.

— А какая я? Здоровая? — она остановилась и небрежно скидывала в сумку вещи.

— Так… — Шарлен сделала два глубоких вдоха. — Ты забыла: как тебя приковали к постели; как тебе трижды за неделю меняли зонд; как зашивали руки; как в один из студеных ноябрьских дней ты убежала из больницы и приехала с обморожением; как тебе промывали желудок из-за того, что ты выпила моющего средства, и ты неделю просто лежала в постели? Для тебя это неважно? Тогда для чего, чёрт подери, всё это было нужно? — Шарлен перешла на повышенные тона.

— Я помню… я… я не знаю, примет ли он меня назад. Примет ли с тем, что у меня в голове, с тем, как я выгляжу, с тем, какая я стала… все изменилось. — Иде села рядом с Шарлен. Она положила исполосованные на запястьях и предплечьях руки на колени.