Можно еще поинтересоваться? Не слишком ли маленькие главы?

========== Потом ==========

Иде испуганно оглянулась по сторонам. Стены незнакомой комнаты были окрашены в белый цвет, на потолке находилась небольшая лампочка, тускло освещавшая помещение. Возле жёсткой, железной кровати столик, на нём кактус в маленьком горшке и пара книг, названия которых невозможно рассмотреть из-за мелкого, непригодного к чтению шрифта.

Она прищурилась, натянула на себя тяжелое одеяло и присела, оперевшись на спинку кровати.

— Где это я? Больница?.. — девушка взялась за голову, которая, как ни странно, сильно болела. Казалось, что там сидят белки и бьют по барабану; змея злобно шипит, глядя на глупое громкое создание, постепенно повышает тон и, в итоге, съедает белку; но появляется другая и все начинается заново.

Иде тяжело вздохнула и вновь легла на спину. Её желудок грозно заурчал, однако, из-за такого большого и плотного одеяла этого совершенно не было слышно.

— Милочка… — буркнула бабушка с соседней койки. На вид ей лет так семьдесят. Она сидя читала книжку, разглядывая буквы лупой, — тебя вчера привезли. Приступ был. Не помню… апоп… апоплекси… а! Эпилептический! — женщина самодовольно почесала затылок, улыбнувшись. Она взяла в руки большой спелый апельсин, очищая его от толстой кожуры. — Может ты?.. апельсинку будешь?

— Какой сейчас час? — Иде отвернулась от апельсина и взглядом искала часы.

— Не знаю, милочка. Спроси вон у тех женщин. Здесь часы не вешают: говорят, что больным с нервным тиком их тиканье действует на нервы… ой! Что несу? Не вешают, потому что в неврологическом отделении люди разные лежат, и часто им сопутствуют психические заболевания, вроде нервного тика или острого невроза. Вот.

Девушка сморщилась.

— Сейчас час тридцать, — проговорила старуха с кровати напротив. — Скоро обед принесут. Они по вторникам в два часа приносят. Сегодня рыба с овощным гарниром, салатом и с чем-то еще… не помню с чем. А от апельсина ты зря отказалась, помрёшь же,— Она продолжила вязанье и не стала даже поднимать глаз. — Я тебя ночью видела. Не спалось.

«Какие-то вы странные тут», — Иде посмотрела на книжки. Это детские сказки. Похоже здесь лежат люди со слабоумием или болезнью Альцгеймера. Словом, те, которым правильнее и полезнее будет чтение книжек, не особенно обременённых смыслом.

— Меня Гретой зовут, — вдруг сказала бабушка с лупой, — вот напротив тебя — Эрна, она ворчливая, не слушай ее, а вот та, которая спит — Шарлен. Шарлен плоховато слышит после операции, поэтому молчит. Так давай я всё-таки апельсинку почищу?

— А что за операция у… Шарлен? — Иде села на край койки и одеяло сползло с неё. Её тонкие, костлявые ноги показались женщинам во всей «красе», ведь и без того напоминающие спички, у которых есть широкие коленные чашечки, к тому же припухшие, местами с появившимися синяками и странными пятнами, похожими на аллергию.

Эрна широко раскрыла глаза и грубо произнесла:

— Еда — это не враг. Наши враги — наши болезни, от них нужно избавляться. Именно от них, а не от здоровья в целом.

Поняв, почему Эрна сказала именно так, Иде, смущаясь своих ног, вновь влезла под одеяло и больше не высовывалась… не травмировала психику окружающих.

«Они странные, но… со мной так не обращались даже родные».

— Спасибо конечно, но мне этого всего не нужно. Меня, наверное, выпишут скоро, я дома поем, — Иде вновь отказывалась от еды, теребя в руках странную книжку с тумбы.

— Куда уж там! Ешь давай, а то тебя в жёлтый дом или гастроэнтерологическое упекут, — Грета передала Иде куски апельсина.

Та их медленно разрывала на мелкие ломтики, сок стекал по её дрожащим рукам, и она стеснённо уводила взгляд в пол, стыдясь. Иде охотно заглатывала апельсин, впервые за долгое время чувствуя вкус и насыщение. Но всё же ей было неловко, девушка перебирала липкими пальцами по одеялу, изредка посматривая на довольную Эрну. Неожиданно для самой себя она выдала:

— Зачем вы так? Я ведь для вас никто…

— Ты не первая, кто попал сюда в таком состоянии. Мы тут втроем больше полугода лежим. И первая умерла после выписки. Потому что знаешь… она забеременела, набрала килограмм шесть, наглоталась мочегонных, и у нее остановилось сердце. Правда, вот её никто не пытался кормить, и никого у неё не было…

— Ну… я то не глупая, наверное… Я не стану заканчивать жизнь самоубийством.

— Она так же говорила. Только вот болезнь ваша… вы ведь пришли к ней, намеренно пришли. Болезнь ваша — самоубийство, медленное и мучительное.

Иде поперхнулась и громко закашляла, старуха встала с кровати и присела рядом. Она хотела постучать ей по спине, но, положив руку под лопатку, в ужасе убрала её.

— Не надо обижаться на правду, — Грета ушла обратно и вновь начала читать книжку.

— Помочь же надо! — с койки спрыгнула Шарлен и тихонько постучала по спине Иде.

— Спасибо…

— Не слушай их, они иногда чушь говорят. А может и всегда, — шепотом добавила женщина. Она лукаво засмеялась, её маленький широкий нос выдался вперед. — Только ты им не говори.

— Я бы и не стала их брать, мне это ненужно… — сипло ответила Иде, рассматривая собеседницу.

Шарлен не дашь больше тридцати пяти лет. У нее красивая фигура; нет, не худая и даже не стройная, скорее подтянутая и слегка округлая. Словом такая, какую люди привыкли нарекать идеальной и «в самый раз». И кожа бронзового оттенка, будто только что из солярия.

Когда она говорила, голова невольно освобождалась от мыслей и Иде, приняв во внимание речь женщины, словно одурманенная, слушала ее. Голос Шарлен приятен и мягок, так же, как и её лицо.

Небольшие круглые, глубоко посаженные глаза орехового цвета, обрамлённые тонкими темными бровями; они немного напоминают глаза лани, такие же туманные и даже «умные»; маленький широкий нос и пухлые алые губы.

— Сколько вам лет?

— Мне сорок три года.

— П-правда?

Женщина усмехнулась, вокруг её глаз образовалось множество мелких морщинок, а щёки будто пылали; они покрылись легким румянцем; наверное, ей лестно получать от людей этот вопрос, но выглядит она и впрямь моложе своего возраста.

Шарлен поднялась с койки и шаркающей походкой направилась к окну.

По коридору пронеслась медсестра с подносом в руках. Она прошла в палату и поставила поднос на столик рядом с Иде.

— Так! Вот твой обед. Чтобы когда я вернулась — посуда была пустой. А вы, бабоньки, в столовую, — быстро произнесла тучная тетка. — Там к вам, муж пришел, скоро зайдет, — добавила она и скрылась. За ней ушли остальные, кроме Иде.

Она смотрела на поднос: на нём действительно рыба с овощным гарниром, салатом из капусты и помидор, кекс и крепкий чай.

«Ну и вот как это все одолеть?» — пронеслось в ее голове. Она взяла в руки чай и, подув, начала пить его.

— Добрый день, — с улыбкой сказал Стэн, присаживаясь на койку.

— Добрый, — Иде нахмурилась, от парня странно пахло не то алкоголем, не то дурным одеколоном. — Ты пьян?

— Нет, — икнул парень.

— Я же вижу, у тебя глаза мутные.

— Я выпил только три бокала вина, я, по сути, трезв, — чётко проговорил Стэн, выкладывая из пакета вещи. — Тут фрукты, одежда, нижнее белье и телефон с зарядником. Мне сказали, что ты будешь здесь еще неделю.

— Почему? — удивилась Иде.

— Проведут обследование, выявят, что к чему, назначат лекарства.

Иде промолчала. Она продолжила пить чай, не глядя на мужа. Стэн грозно смотрел на нее, «сверлил» дыру.

— Почему не ешь остальное?

— Не хочу, потом поем, — «не буду, даже когда наступит «потом».

— Будешь, — парень отнял у Иде чай и поставил его на столик. Стэн положил перед собой чашку с рыбой и, грубо надавив рукой на сустав, сочленяющий нижнюю челюсть с височной костью, затолкнул ложку с рыбой и гарниром ей в рот. Иде скривилась, но прожевала, однако, следующую ложку отбросила, а Стэна пихнула назад, резко кинув:

— Перестань!

— На что я надеялся?.. — он встал с кровати. — Я-то думал, что ты лечиться сюда приехала. Знал бы — не стал вызывать скорую.