– Как поступить по закону с царицей Астинь? – возвысил голос Артаксеркс. – Как поступить с царицей по закону?

Слово «закон» властным рыком разнеслось по тронному залу и сразу же направило речи князей в иное русло. Разумеется, Артаксеркс знал про восточный обычай топить в реке надоевших или провинившихся жен. Рассказывали, как однажды Ксеркс, вернувшись из неудачного похода, приказал завязать в мешки и бросить в воду сразу четырнадцать наложниц из своего гарема, которые чем-то провинились в его отсутствие. Но Артаксеркс ни в чем не желал повторять своего отца – тем более в низости и бессмысленной жестокости…

– Так-так-так… Если благоугодно царю, – подумав, сказал Мемухан, – должно выйти особое постановление, которое следует вписать в законы персидские и мидийские. Постановление о том, что Астинь никогда больше не войдет пред лицо Артаксеркса Великого, а ее царское достоинство владыка передаст другой, которая будет лучше ее.

Царь сидел безмолвно и лишь страшно вращал глазами. Мемухан посчитал нужным прибавить:

– Когда все наши жены услышат об этом, они будут еще больше почитать своих мужей. И всякий муж останется господином в своем доме.

И тогда в знак согласия Артаксеркс Великий поднял свой скипетр и указал на Зефара, главного дворцового писца. Ему было велено срочно приступить к составлению указа, о котором сказал великий князь Мемухан.

Царский евнух Авагф проследил за отправкой нового постановления во все области Персидского царства. Указ о том, что Астинь больше не является царицей, Артаксеркс скрепил перстнем с печатью со среднего пальца. Перстень снимался туго – в него успела забиться земля из царского сада. Царь с силой рванул его с пальца. И тогда с царского мизинца упало еще одно кольцо – небольшое, оправленное голубыми лазуритами – подарок от царицы Астинь.

Но никто и не подумал поднять его с мозаичного пола, даже Харбона. Прижав кувшин с вином к животу и незаметно покачивая его, чтобы вино весь день оставалось теплым и пенистым, Харбона стоял возле колонны в печали. Он многое знал наперед и умел…

…разгадывать загадки.

Абихаил был самым младшим среди трех братьев и больше всех любил загадывать загадки, складывать притчи и толковать сны. Иногда Абихаил выражался так путано и пел такие бессмысленные песни, что его не понимали даже родные братья.

Средний брат – здравомыслящий и расчетливый Иаир – наотрез отказывался понимать такие «глупые глупости». Старший брат Аминадав, мудрому спокойствию которого могли бы позавидовать многие из столетних старцев, выслушивал загадки и песенки Абихаила, но с немалым для себя усилием.

Три родных брата-иудеянина, из колена Вениаминова, родились и жили в Сузах. Их отец еще в молодые годы перебрался сюда из Вавилона. Как теперь оказалось, выбор города для торговых дел был сделан наилучшим. Братья унаследовали от отца небольшую лавку, где неплохо торговали тканями, пуговицами и нитками – как для плетения тонких женских накидок, так и для рыболовных сетей. Вскоре усилиями Иаира дело стало приносить куда более твердый доход.

Говорят, Иаир Иудеянин даже родился на полу в отцовской лавке: мать как раз зашла за куском полотна, когда у нее внезапно начались родовые схватки. Впоследствии он оказался самым смышленым и расторопным в торговых и денежных делах. Зато Аминадав, несмотря на тихий нрав, был человеком дружелюбным и общительным. Он ревностно следил за соблюдением субботы и главных праздников. Не исключено, что торговые дела в лавке шли как нельзя лучше и благодаря его старательным молитвам.

Младший Абихаил очень рано выучился читать и первое время радовал домашних своей редкой смышленостью и знанием историй из жизни предков. Впрочем, вскоре выяснилось, что многие истории Абихаил выдумывал сам и выдавал за подлинные, уверяя, будто вычитал их в древнем свитке, который от ветхости рассыпался в пыль в его руках.

Абихаил появился на свет, когда родители уже не ждали детей. К тому времени они были немолоды, и старший брат Аминадав с первых же дней стал мальчику воспитателем наподобие отца. Иаир с усердием занимался торговыми делами и старался за троих, радуясь, что никто не путается в его расчетах. Разумеется, братья не воспринимали всерьез выдумки и сказки младшего. До тех пор, пока Абихаил не объявил, что собирается пойти пешком в Иерусалим, к землям предков.

В поход он выходит завтра на рассвете, и у него все для этого готово. Затем Абихаил с готовностью показал братьям холщовый мешочек, в котором лежали несколько сухих пресных лепешек, горсть засахаренных фиников, до которых он был большим охотником, сосуд для воды и большой нож.

– Ножом я буду отбиваться в дороге от разбойников, – пояснил Абихаил старшим братьям. – Я пойду, как Авраам. Если хотите, я вас тоже выведу из чужих земель в края, где течет молоко и мед. Там у нас будут и тук, и виноград, и масло. Так что собирайтесь, братья мои, в дорогу. Хватит сидеть в гнусном каменном городе!

– Тебе не нравятся Сузы? Разве ты не любишь наш дом, нашу лавку? – осторожно спросил Аминадав.

На голом черепе Иаира, где с молодых лет почему-то было совсем мало волос, сразу же начали вздуваться жилы.

– Я ненавижу этот надменный город, и наш серый дом из камня, и особенно нашу лавку, набитую тряпками и пуговицами! – горячо воскликнул Абихаил.

Прозвучало это совсем по-детски, хотя над верхней губой у него уже начали пробиваться усы.

– Я задыхаюсь здесь, и все внутри меня словно горит огнем! Зачем нам оставаться здесь, братья? Предки Авраама тоже когда-то жили в здешних местах, в древнем Уре, недалеко от залива. Но в один прекрасный день они встали и ушли в Землю обетованную…

– Вот и шагай один с двумя сухарями в мешке! – вскипел после таких слов Иаир. – Шакалы в пустыне будут тебе проводниками!

Братья привыкли прощать Иаиру его злой язык. Что делать? Ведь в их роду среди далеких предков числился тот самый Семей, который тяжко злословил против самого царя Давида и был наказан за свою невоздержанность царским сыном, премудрым Соломоном. Так что, если как следует разобраться, Иаир был не слишком виноват в том, что через много поколений именно в его жилах оказалась желчная Семеева кровь, доставляя окружающим немало огорчений.

А вот Аминадав сильно опечалился. Он чувствовал свою вину за то, что плохо научил Абихаила разбираться в жизни. Ведь именно он в последнее время занимался воспитанием младшего брата вместо умерших от старости родителей.

Не только Аминадав, но и все другие иудеи в Сузах хорошо знали: все, кто вернулся в Иудею после Вавилонского плена, пребывали там пока в великом бедствии и унижении. Стены Иерусалима были разрушены до основания, ворота сожжены, от великого храма осталась лишь гора камней. Сейчас иерусалимские иудеи взялись за восстановление храма – даже возвели стены и крышу. Но Тот, Кто прогневался на них, еще не вернул им Своей милости…

Про это много рассказывал на субботних собраниях Уззииль, родной брат которого перебрался с семьей в Иерусалим и слал оттуда просьбы о помощи.

– Здесь мы пока нужнее, чем там, – говорил Уззииль, который ради брата продал большой дом в Сузах и перебрался в более скромное жилище. – Кто, если не мы, сможем поддержать строителей храма? Кто кроме нас переправит в Иерусалим серебро и зерно, чтобы они там не умирали от голода? Какой смысл нам всем вместе погибнуть на родине предков, если здесь мы можем делать полезное и доброе для своих далеких братьев?

Так повелось, что каждую субботу многие из иудеев собирались в домике Уззииля и проводили весь день в молитвах, пении псалмов и рассказах о прежних временах, находя в этом немалое для себя утешение.

Вот и Абихаил тоже неоднократно присутствовал на таких собраниях, все слышал, но понял по-своему. А точнее – совсем ничего не понял. Он усвоил, что до Иерусалима можно добраться на лошадях и верблюдах, как добирались люди, доставлявшие в Сузы слезные прошения. И все потому, что, несмотря на усы над губой, Абихаил оставался в сердце своем неразумным ребенком.