Неряха ухмыляется, глядя на мон-каламари:

– Времена меняются, кальмаробородый. Придется тебе сменить табличку. – Он резко кивает штурмовикам, и оба шагают вперед, подняв бластеры и нацелив их на Пока. – Мы намерены тут остаться.

С этими словами он вновь начинает молотить хвостоголового.

Тви’лек всхлипывает от боли.

Синджир явно на такое не рассчитывал. Он решает просто встать и уйти, и пусть будет что будет. К чему лишние проблемы? Зачем отсвечивать на чьем-то радаре? Уйти и подыскать себе другой кабак.

Таково его решение.

Но, как ни странно, поступает он совсем иначе.

Синджир резко встает с места и, когда лоснящийся офицер пытается толкнуть его обратно на стул, хватает того за руку и быстрым движением загибает назад два пальца. Он давит все сильнее, пока не раздается треск…

Офицер кричит – как и должно быть. Синджир умеет причинять боль.

Естественно, среди компаньонов офицера возникает замешательство. Толстяк швыряет хвостоголового на пол и тянется к пистолету. Двое штурмовиков разворачиваются, направляя на внезапного противника винтовки…

Синджир пьян – или, вернее, выпивши. Но, к его удивлению, никакой проблемы это не составляет – будто теплая волна странного напитка смыла все мысли, весь дурацкий критический анализ, который мог бы заставить его помедлить, и движения его быстры и решительны, пусть и не слишком изящны.

Повернувшись к продолжающему вопить прилизанному офицеру, поднимает его руку, словно рычаг кореллианского «однорукого контрабандиста», а свободной ладонью выхватывает из его кобуры пистолет.

Неряха уже стреляет из бластера. Оружие Синджира (вернее, прилизанного), искрясь, вылетает из его пальцев. Проклятье.

Синджир переходит к более радикальным действиям. Он разворачивает щеголеватого офицера навстречу выстрелам – лазеры прожигают дыры в его груди, и тот, вскрикнув, обмякает. Затем резким ударом ноги он швыряет безвольное тело в сторону штурмовиков, заставая их врасплох.

Оба опрокидываются на спину, с грохотом врезаясь в столы.

Пузатый офицер кричит и снова поднимает пистолет…

Синджир ударяет его снизу по запястью. Пистолет взмывает вверх, стреляя в потолок и осыпая их пылью. Он бьет ногой в голень, колено, бедро. Грузное тело имперца оседает, словно стол со сломанной ножкой, но Синджир не дает ему упасть, держа за запястье и нанося свободной рукой удары по уязвимым местам. Нос. Глаз. Горло. Живот. Затем он засовывает пальцы в ноздри неряхи и тянет его вниз, заставляя лечь на пол. Тот судорожно всхлипывает, пуская кровавые пузыри.

Со штурмовиками еще не покончено.

Неуклюже поднявшись на ноги, они вновь нацеливают бластеры…

Неожиданно кто-то возникает рядом со штурмовиком справа и с размаху бьет его снизу стулом. Стул попадает прямо под белый шлем солдата, сворачивая его вбок. Штурмовик пошатывается, размахивая руками, и тут в шлем второго ударяет бутылка, брошенная механической рукой мон-каламари за стойкой.

На всякий случай Синджир выворачивает неряхе запястье, забирая у него пистолет, затем делает два выстрела, прямо в центр каждого из шлемов.

Штурмовики падают. На этот раз им уже не суждено подняться.

Наклонившись над толстяком, Синджир снова хватает его за нос и выкручивает.

– Нос обладает интересным свойством, – говорит он. – Так уж вышло, что он связан со всеми нервными окончаниями лица. Именно благодаря этой мясистой выпуклости – если честно, твоя больше похожа на свиной пятак – твоя голова сейчас полна соплей, а глаза – слез.

– Ах ты, повстанческая погань, – хрипит офицер.

– Смешно. В самом деле смешно. – «Идиот, ты думаешь, будто я один из них, когда на самом деле я один из вас». – Рассказывай, что вообще происходит.

– Происходит то, что здесь Империя, а ты…

Синджир снова выкручивает нос толстяка. Тот кричит.

– Избавь меня от пустой болтовни. Подробности. Зачем вы здесь? Да еще со штурмовиками?

– Не знаю…

Синджир повторяет операцию. Снова крик.

– Клянусь, не знаю! Хотя что-то в самом деле происходит. Все случилось очень быстро. Я… мы прилетели с «Бдительного», а потом отключилась связь и началась блокада…

Синджир бросает взгляд на Пока:

– Знаешь что-нибудь про отключение связи? Или про блокаду?

Бармен пожимает плечами.

Вздохнув, Синджир бьет кулаком в лицо толстяка.

Голова того отскакивает назад, и он лишается чувств. Опустив его на пол, Синджир обращается к Поку:

– Придется тут кому-нибудь прибраться. Удачи, что ли?

А затем он выходит из кантины, насвистывая себе под нос.

Размытое изображение.

Звук ударов – бум, бум, бум!

Картинка вздрагивает. На секунду она становится еще менее четкой, а затем не слишком изящно фокусируется.

Появляются две женщины. Одна из них – человек: высокая, худая, делового вида. Темные волосы зачесаны вверх, словно готовая обрушиться волна. В ожерелье на ее шее, напоминающем стайку сцепленных вместе птиц, отражается солнце. На ее лице широкая, хорошо отработанная улыбка.

Вторая женщина, чуть ниже ростом, – панторанка с голубой кожей. Золотистые волосы заплетены в простую косу. Столь же проста и ее одежда – кто-то мог бы назвать ее практичной и скромной, другой назвал бы тусклой, унылой или даже безвкусной. Единственные ее украшения – пара серебряных браслетов. Она тоже улыбается, хотя и слегка нервно.

Позади них – скромная панорама столичного города Ханна.

Первая женщина, Трейсин Кейн, обращается к трандошанину за камерой:

– Как дела, Лаг?

– Было плохо, – доносится из-за камеры шипящее рычание. – Я по ней стукнул. Теперь должно быть хорошо.

Трейсин, словно извиняясь, пожимает плечами.

– Старая техника, – говорит она второй женщине – Олии Чоко. – Не всегда работает как надо.

– Это ваша первая передача, – замечает Олия. – Вполне могу понять.

– Думаю, сегодня дебют у нас обеих, – смеется Трейсин. Смех ее кажется не вполне искренним, – возможно, это тоже плод ее усилий и тренировок, как и улыбка. – Значит, так. Я начну интервью и дам короткое введение: так, мол, и так, первый день нового Галактического сената, новая заря для Галактики, – а потом представлю вас: Олия Чоко, пресс-секретарь Мон Мотмы и нового Сената. Потом двинемся дальше.

– Здорово, – соглашается Олия и делает глубокий вдох. – Просто здорово.

– Похоже, вы нервничаете.

– Да… слегка.

– Все будет хорошо. Вы красивая. У вас экзотическая внешность. Вы сможете хорошо себя подать.

– О! – Олия поднимает палец. – Вы ведь покажете панораму, которая сейчас за нами? Ханна отражает скромные начинания Сената – мы здесь ради народов Галактики, всех тех, кто трудится не покладая рук. И Мон Мотма родом отсюда, так что…

Трейсин кладет руку на плечо Олии:

– У нас все есть.

– И еще… не забудьте показать художественную инсталляцию на городской площади из шлемов штурмовиков, выкрашенных в разные цвета и помеченных разными символами – цветками, звездами, эмблемами Альянса. Ее автор…

Трейсин сжимает руку Олии:

– Я же сказала, у нас все есть. Мы отсняли все, что требовалось. Вы последнее звено в цепи. Мы беседуем с вами, затем появляется Сенат. Все будет как надо. Вы хорошо себя чувствуете?

Олия колеблется, натянуто улыбаясь. Вид у нее как у впавшего в панику летучего мышескварка, застывшего в луче шахтерского фонаря, но она все же кивает.

– Да, все хорошо. У меня все получится.

Трейсин показывает на камеру.

– На счет «три», Лаг. Три. Два… – Она одними губами произносит «один». – С вами Трейсин Кейн. Сегодня первый день работы сети «Королева Ядра». Рядом со мной Олия Чоко, пресс-секретарь канцлера Мон Мотмы и нового Галактического сената, обосновавшегося на Чандриле…

В воздухе парит дроид-дознаватель. В его нижней части с жужжанием и щелчком открывается маленькая панель. Оттуда выдвигается рука с парой жуткого вида пинцетов. Они столь точны и остры, что вполне могли бы извлечь из черепа человеческий глаз – чем, возможно, этот дроид когда-то действительно занимался. Рука тянется к цели.