– Зачем? – ахнула Энрика.
– Я слушать велел, а не «зачемкать»! Проще всего, чтоб с расчетами не мучиться, на двенадцать часов назад. Как раз после того как мы у церкви поссорились. Бежишь ко мне, извиняешься – а я обидчивый! – проведем брачный обряд и, как только увидишь кольцо у себя на пальце, тут же заставляешь меня тогдашнего вернуть тебя в зад. Поняла?
Энрика неуверенно кивнула, кутаясь в жакет. Согреться все никак не получалось.
– Только, прошу, безо всякой чепухи, – взмолился Рокко. – Никаких разговоров с Гиацинто или киданий на Ванессу. Вообще ничего лишнего не делай. Со временем шутки плохи. Перенесешься – и сразу сюда. Готова? Полезай в шкаф!
Он распахнул дверцу черного шкафа и сделал приглашающий жест рукой. Энрика поднялась, сделала несколько шагов и остановилась.
– Смелее, – подбодрил Рокко и вдруг, спохватившись, сунул руку в карман. – Вот… Все как-то не до того было. Подарок тебе. Ну, с днем рожденья, с Новым годом, в общем…
Энрика взяла шарик темного стекла, осмотрела его и подняла недоумевающий взгляд на Рокко:
– Что это?
– Волшебный шар. Их заговаривают на одного человека. Этот – твой. Некоторое время он будет молчать, но однажды заговорит, и тогда уж слушай его. В трудной ситуации подскажет, какой выбор сделать. Ну, надеюсь, в прошлом он тебе не понадобится. Хотя, от тебя всего ждать можно. Новый год, вон, отметила так, что чуть голову не отрубили.
Прижав шарик к груди, Энрика всхлипнула:
– Рокко… А я твой подарок со злости Нильсу подарила!..
– Ах ты, дрянь, – ласково произнес Рокко, обнимая Энрику. – Ну все, оскорбила смертельно, иди отсюда, пусть тебя на куски порубят. Погоди… Это тот шарфик, что ли?
Энрика закивала.
– Вот, значит, какая участь меня миновала… Пожалуй, большего от Дио сегодня просить – бессовестно. Ладно, все, не реви!
Рокко притопнул ногой, и Энрика одним прыжком от неожиданности запрыгнула в шкаф. Повернулась, бросила прощальный взгляд на Рокко. Тот улыбнулся:
– Все будет хорошо, Рика! Мы справимся. Удачи!
Он захлопнул дверь. Не теряя ни секунды, подошел к столу, отыскал стилет, испачканный кровью колдуна, отер его о штаны. Ритуал предстоял сложнейший. Темпоральное смещение – это не трех блудниц из преисподней вызволить.
***
Агата Маззарини плакала, сгорбившись за столом, Герландо стоял в углу, и на него шипел Ламберто, потрясая книгой Дио, найденной на полу.
– Ничего они не знают, – заметил стоящий у входа в столовую Томмасо. Нильс, прищурившись, посмотрел на него:
– Ты тут, внизу, ничего не заметил?
– А что я должен был заметить? – усмехнулся Томмасо.
– По существу отвечать!
– Ну… Видел ли я снежинки, залетающие в раскрытую дверь и тающие на теплых досках пола? Да, конечно. Видел ли я Энрику Маззарини, босиком, в одном платье убегающую из дома? – Томмасо фыркнул, сочтя высказанное предположение до такой степени нелепым, что и отвечать на него смысла не имеет.
Нильс еще несколько секунд пристально смотрел на подчиненного, потом отвел взгляд.
– Идем, – сказал он громко, чтобы услышал Ламберто. – Здесь ее нет.
Младший жрец отвернулся от Герландо и посмотрел на Нильса, широко раскрыв глаза.
– Что значит – «идем»? А как же…
– Нюхач, – коротко сказал Нильс, и лик Ламберто просветлел.
Запустив руку в карман теплой зимней рясы, он вынул нечто, напоминающее спутанный клубок из щепочек и веревочек.
– К колдовству заставляете прибегать, грешники! – укорил он родителей Энрики.
Агата обратила к нему заплаканное лицо:
– Оставьте вы ее, прошу! Уж коли сбежала… И так – не жизнь, а горе сплошное. Ну чем не наказание?
– Прошу вас, женщина, не подвергайте сомнениям законы Дио! – погрозил пальцем Ламберто. Для этого ему пришлось положить книгу на стол. – И не разбрасывайтесь впредь священными текстами – это тоже можно расценить как прегрешение.
Высоко подняв руку, он швырнул на пол клубок. Лишь только тот коснулся досок – подпрыгнул и завис в воздухе. Заметались щепки, поползли веревки, сплетаясь во что-то, что вдруг встало на четыре лапы и, повернув нелепую морду к Ламберто, тявкнуло веревочно-щепочным голосом.
– Предоставьте следствию какую-либо вещь, принадлежащую, либо сделанную руками Энрики Маззарини! – потребовал Ламберто.
Руки Нильса дрогнули, дернулись по направлению к алому шарфу, окутавшему шею, но тут же вытянулись по бокам. Ни Агата, ни Герландо не тронулись с места.
– Ну? – Ламберто нахмурился. – Я что, сам должен искать? Синьоры карабинеры!
– Что? – вяло откликнулся из угла Армелло. – Ткните пальцем, куда стрелять, да мы побежали. А в девчачьем бельишке ковыряться нас не нанимали.
Эдуардо и Томмасо, склонив головы, выразили полнейшее согласие с Армелло. Ламберто перевел взгляд на Нильса:
– Синьор палач?
– Готов рубить головы, ваше святейшество. – Нильс пнул носком ботинка стоящий у стены футляр с гильотиной.
– Прекрасно, – буркнул Ламберто, направляясь к лестнице на второй этаж. – О вашем поведении будет доложено Фабиано.
Когда шаги младшего жреца стихли, Герландо беззвучно приблизился к жене, сел рядом, взял ее за руку. Нильс посмотрел на них.
– Мне очень жаль, – сказал он, полагая, что выражает мысли не только свои, но и троих карабинеров.
Агата сверкнула на него глазами, столь похожими на вечно пылающие очи Энрики:
– Да пошел ты! Щенок фабиановский.
Герландо шикнул на нее и крепче сжал руку. Нильс отвел взгляд, уставился в окно. Шло бесполезное время. Как будто оно может что-то изменить для несчастной скрипачки. Не большим ли благом будет разыскать ее скорее и оборвать мучения?
– След взят! – завопил сверху восторженный Ламберто. – Ну что, синьоры карабинеры, синьор палач? Идемте, я покажу вам, куда стрелять и где рубить!
Моток веревок и щепок скатился по ступеням, вновь превратился в щенка и повторил свой невероятный «тяв», трясясь от нетерпения.
***
Нильс первым заметил припорошенные падающим весь день снегом следы босых ног и до крови закусил губу. Несчастная девчонка! Да что ж за жизнь-то такая несправедливая?
– Ага! – завопил Ламберто, углядев следы минуты через две. – Видели?! Скоро уже!
– Радость-то какая, – проворчал Томмасо.
«Щенок» ковылял по рыхлому снегу, за ним, поднимая полы рясы, торопился Ламберто, на пятки ему наступал Нильс, в затылок которому дышали трое карабинеров. Путь освещали факелами – на этой улочке фонари не приживались. Поговаривали, колдун не любил свет.
Вскоре к следам прибавились другие, возникла какая-то заминка, а потом босые следы исчезли. Ламберто ничего не сказал – видать, не придумал ни одного объяснения. А Нильс приободрился: кажется, у Энрики появился защитник.
Щенок же не обратил на перемену внимания. Ковылял и ковылял себе, ни на миг не останавливаясь. Мелкая безжалостная скотина, подумал Нильс. Дать бы пинка, чтоб на другой край земли улетел!
– След ведет к дому колдуна! – обрадовался неизвестно чему – наверное, просто завершению пути – Ламберто.
Бесформенная громада в конце улицы светила окнами в нарушение всех установлений Фабиано. И если со второго этажа сочился лишь мягкий свет свечей и метались тени, то первый этаж буквально сиял, сделав ненужными факела.
– А разве мы уполномочены обыскивать дом колдуна? – поинтересовался Томмасо.
– Со мной – уполномочены! – Ламберто побежал быстрее, но добраться до крылечка не успел. Одновременно распахнулись все окна в доме, дверь – тоже. Что-то громыхнуло, зеленый свет прянул на улицу, ослепляя. Порывом ветра повалило всех, кроме Нильса, который лишь отступил на шаг. Щенок-нюхач, взвизгнув, распался на составляющие и разлетелся по улице, но больше в нем не было необходимости.
– Йу-х-х-ху-у-у-у! – восторженно взвыл кто-то, кого колдовской волной вынесло на крыльцо. – Кажется, я накосорезил так, как никогда в жизни! Наверное, это от святой воды. Да. Да, однозначно, надо отлить. О! Здравствуйте, девочки, а вам кого?